2
Кошке перебинтовывают лапу, и она смотрит на кошку. Потом плачет так тихо, что мы не видим и не слышим, а идём есть мороженое. Мы сидим в кафе и едим мороженое.
— На выходных пойдём в другое кафе есть пиццу, — говорим ей мы.
— Кошка болеет? — спрашивает она.
— Нет, она просто порезалась, это временно.
— А, тогда хорошо.
На обратном пути мы снова видим эту кошку. Она дворовая и истощенная. Она передвигается вяло и бессмысленно.
— Кыс, кыс, — говорит сестра, но кошку это не волнует.
Кошке везде больно, и дело не в лапе. Моя сестра это понимает, мы уводим её. Она всё ещё странно двигается, но как-то сама уже этого не замечает. Потом это начинают называть изяществом.
Потом мы долго, заунывно решаем вопросы наследства. Всем неприятно и медленно. Заболевает наша собака, мы ходим по врачам, у нашей собаки онкология. Мама беспомощна перед болью всё время, какое я её знаю. Она смотрит на собаку и не может поверить, винит себя и плачет.
Я представляю онкологию, как подвешенную боксерскую грушу в красно-чёрном мягком батутном зале в подвале нашей школы. Боксёрский ринг — желудок нашей собаки. Груша, вялая, пластилиновая, бесформенная, безвольная — опухоль. Боксёр — это мир.
3
Когда она была маленькая, она всем так и объясняла: ключицо, это ключицо, эта ключица, ключица это.
Когда ей исполнилось восемнадцать, она начала любить какого-то человека. Она чаще начала уходить. Потом ласково говорить, что уйдёт жить к нему. Нам было страшно её отпускать, потому что мы знали, какая она может быть странная и неловкая, потому что мы беспокоимся, но было понятно, что это её жизнь, поэтому всё-таки в какой-то из дней она собрала вещи и ушла.
4
В день, когда мама наконец-то решила повесить шторы, которые она же постирала пять недель назад, к нам пришёл человек нашей сестры и задал нам много вопросов.
Например, он спрашивал, всегда ли она так жила, всегда ли она забывала обо всём, всегда ли у неё взгляд разрезался на две части — так, что кажется, что она смотрит и в одну комнату, и в другую, всегда ли у неё так сильно дрожали руки, говорил он и о том, что она пытается всё таскать только левой рукой, и когда носит сумки, сжимается всем телом, что у неё меняется цвет глаз, что если перевернуть её правую ладонь, то будут дрожать её ногти, что она почему-то любит морепродукты, что у неё много друзей, но она ничего им не говорит, что у неё мало друзей, и она рассказывает им всё, что у неё волосы не светлые, а седые, что они выпадают, и что она дрожит очень много и тяжело дышит, что птицы почему-то садятся именно на её подоконник, что иногда ему кажется, что ей недоступна красота, в которую не вшита этика, что она видит вещи только тогда, когда в них вплетено страдание, которому был найден выход, что она любит хорошие концы в фильмах, что она любит бегать, а не ходить, что она вчера разбила коленку и не вздрогнула, а иногда она плачет от прикосновения, что она никогда не обижается, что ему не за что обидеться на неё. Это всё он и рассказал.
Мы не смогли найти никакой общей мысли у его монолога, но подумали, что так выглядит адекватный влюбленный человек. Мама сказала ему, что скучает по ней, но что врачи говорили, что с ней всё в порядке, что мы тоже беспокоились, но, кажется, это действительно не болезнь, наверное, у неё как у многих женщин в нашей стране неучтённое расстройство аутистического спектра, ты хочешь её лечить?
Он сказал, что не думает, но посмотрел на нас странно. Когда он ушел, мама прокомментировала его волнение так:
— Он удивляется, потому что её не знает. Сложно понять, что что-то в человеке просто его характер. Характер — это неизбежность, то, чему мы не можем противостоять, а любые способы его продавить или подавить только сильнее его выделяют. Характер — это лишь про то, что, когда ты родился, была гроза. Этого не изменить. Можно читать много книг, становиться более сложным или счастливым, но своё поведение не изменить, свои движения не вынуть из своего тела.
— Не знаю, мама, — сказал я. Но я никогда не умел говорить о таких вещах таким образом. Прежде чем говорить, я должен был узнать, о чем я говорю. Мне не нравилось бросать слова на ветер.
Вскоре он снова пришёл. Он сказал, что они обручились, но что ей нехорошо, что её ощущения от мира становится острее, что она слишком сильно чувствует других: людей, животных, растения, что она бесконечно носит какие-то чужие сумки, что она очень плохообучаема, что пропускает занятия, что у неё очень перекошен позвоночник.
...
Анастасия Елизарьева
