Читая Гегеля, вождь революции Ленин сделал пометку на полях: «Тот, кто не знаком с „Философией истории“ Гегеля, ничего не понял в Марксе. Ergo: 90% читавших „Капитал“ ничего не поняли».
Иными словами, ничего не понял в «Капитале» и сам Ленин, поскольку пропагандировал марксизм задолго до знакомства с трудами Гегеля. Заметка на полях сделана им в
И это даже не самый вопиющий из выводов. Стоит предположить, что наша жизнь приходит в негодность
С западной цивилизацией приключился конфуз. Новой философской системы у нее нет, а старая, похоже, основана на неверных допущениях. Однако эти неверные допущения и были мотором нашей с вами истории — истории ХХ века.
Все лидеры Западного мира прошлого века только и занимались тем, что старались удержать европоцентричную модель мира в неподвижности — причем удержать любой ценой. Наблюдая историю с короткой дистанции (размером в жизнь), мы видим борьбу непримиримых противников: английских демократов и германских нацистов, например, — но стоит отойти на шаг, и схватка выглядит уже иначе. Сражаясь на Марне, в Кале, под Арденнами, противники были непримиримы, но в конце концов они воевали на своей собственной земле — это понятно. Любопытно то, что они были непримиримы и в Африке — хотя коренному населению их непримиримость была непонятна: жизнь туземца не менялась от победы Роммеля или Монтгомери. Дрались насмерть — за мир, за цивилизацию, за свободу, но никто и никогда не говорил, что цивилизация и свобода будут распределены поровну. Фашизм, нацизм, централизованная демократия, корпоративное государство — сегодняшняя молодежь уже не слишком разбирается в этих терминах. Не стоит обращать внимание на ярлыки и самоназвания: все это лишь скороговорка впавшего в отчаяние человека, который сам не знает, на что опереться, чтобы остаться у власти. Что угодно, как угодно, невзирая ни на что — только бы продлить торжествующее мгновение, остановленное Фаустом. И цивилизованный западный мир, однажды воскликнувший: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», готов был отдать все — без преувеличения, буквально все — лишь бы мгновение торжества длилось вечно. Как откровенно заметил однажды Черчилль; в сущности, мы не делаем секрета из того, что воюем за сохранение привилегий. Стоит взглянуть на вещи в этой перспективе, как фигуры Гитлера и Франко, Муссолини и Салазара, Черчилля, де Голля, Рузвельта, — несмотря на разные взгляды, диаметрально несхожие декларации и т.п. — оказываются родственны в одном: в фанатичном желании торжества западного мира. Последние сцены мы наблюдаем сегодня в Ираке и Афганистане, но вся драма «Фауста», состарившегося человека, решившего вернуть молодость любой ценой, писалась добрых полтысячи лет.
Собственно, еще Гете предупреждал (устами Мефистофеля), что стоит лишь пожелать остановить мгновение — как ты пропал, душу утащат черти. Не успел Фрэнсис Фукуяма провозгласить «конец истории», как стало понятно: конец истории действительно наступил — но не всеобщей, а локальной истории западной цивилизации.
Вероятно, был допущен кардинальный просчет при возведении башни, самый главный камень, положенный в фундамент, был кривой — а именно представление о Личности как венце развития мира. Концепция Ренессанса, питающая одновременно и таможенного брокера (он же ворует, чтобы самоутверждаться), и художника, рисующего полоски (он невежда, поэтому искреннее самовыражается), и генерала, шлющего людей на убой (он же отстаивает рубежи прогресса от варваров), — эта концепция не выдержала проверки временем. Оказалось, что так называемая свободная личность и «сверхчеловек» — это одно и то же лицо, и лицо это выглядит несимпатично. Следовало бы говорить о
В этом выводе нет ничего трагического; просто завершен очередной цикл, рассыпалась еще одна Вавилонская башня — и только. Из ее обломков станут строить новые здания — и, будем надеяться, не хуже, а лучше прежних. Возможно, будут строить не элитное жилье, а дома для сирот и больницы, возможно, будут возводить не музеи современного искусства, а детские сады. Искусство возникнет новое, и только тогда, когда Запад сумеет посмотреть со стороны на свои сатурналии и вакхические буйства, на то, чем завершилась эпоха его торжества. Подобно тому, как Рим рассыпался в прах под звуки лютни Нерона, в буйном веселии правящего класса, в языческих празднествах и кривлянии — так и новейшая цивилизация Запада, некогда родившая Гегеля и Маркса, уходит в историю под звуки эстрадных шлягеров, в блестках сервильного салонного авангарда, и даже оплакивать ее не хочется.
Жалеть не стоит. Собор Святого Петра в Риме был построен из камней Колизея, так произойдет еще раз, и еще, и еще. И вечно делается шаг от римских цирков к римской церкви, сказал однажды Пастернак, — и если у западной культуры остались силы, этот шаг сделают когда-нибудь снова.
Максим Кантор
