«Глас вопиющего в пустыне» — фраза, которая всем знакома, у всех на слуху, всем понятна, как «Господи, помилуй».
Всем понятна? А зачем вопить в пустыне? Какой смысл? Кому? Кто услышит? Нет, это не про пустыню Сахара, не про Кара-Кум, не про Мёртвое море. Евангелие говорит про густонаселённую местность: городская площадь, толпы прохожих, дырявые души (Шварц, «Дракон»), каменные сердца, бетонные мозги или просто опилки. Но ведь и праведники, жаждущие услышать Благую весть, в этой пустыне тоже встречаются. Иначе это был бы не мир, а гроб.
...22 июня — трагическая дата в истории СССР (России). Прошло 80 лет с начала Великой Отечественной. Забыть? Но начало это было таким катастрофическим, что долго ещё не будет забыто. Пока есть Россия — не будет. И праздничных концертов 22 июня, надеемся, не будет никогда.
Праздничный концерт был в Кремлевском дворце 9 мая — в День Победы. Большой стандартный праздничный концерт. На сцену выходили известные исполнители, каждый пел одну песню, публика вежливо хлопала знаменитостям и на выход, и на уход; но если вы посмотрите запись этого концерта, то увидите, что энтузиазма у большинства зрителей нет — ни у пожилых, ни у мальчиков-кадетов; они сидят плотными рядами, ведут себя хорошо.
Лица публики по большей части вообще ничего не выражают; это отчётливо видно, поскольку масок на них нет. Некоторые слегка оживляются, услышав знакомые «Синенький скромный платочек» или «Выходила на берег Катюша», но даже эти знаменитые, любимые песни не вызывают оваций. Возможно, по той причине, что исполнители, демонстрируя свои вокальные данные, свою мимику, пластику и роскошный туалет, почему-то не трогают душу. Для них это очередной концерт: приехал, отработал номер и — до свидания.
Но один номер (тоже вроде бы стандартный, не раз звучавший в таких концертах) не даёт себя забыть. Он загадочный.
Знаменитая мировая оперная звезда Хибла Герзмава (голос феноменальной красоты) в ритме милого вальса поёт что-то похожее на романс. Однако прежде чем процитировать текст, следует сказать, что романсы всегда просты и понятны. Всем и сразу.
«Я ехала домой, я думала о вас», «Очи чёрные, очи страстные», «Утро туманное, утро седое», «Гори, гори, моя звезда», «Отвори потихоньку калитку» — над этими текстами не надо задумываться. Всё ясно сразу. А теперь — ария Хиблы, полностью.
Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез.
Я вернулась сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей.
Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У меня еще есть адреса,
По которым найду голоса.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У тебя телефонов моих номера,
Я еще не хочу умирать.
Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез,
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У меня еще есть адреса,
По которым найду голоса.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У тебя телефонов моих номера,
Я еще не хочу умирать
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
Я еще не хочу умирать,
Я еще не хочу умирать…
«Я вернулась сюда, так глотай же скорей…» — кто и кому это говорит? Мама — ребёнку, у которого свинка? И что такое «ночные фонари»? Дневных фонарей не бывает.
Буквальный четырёхкратный повтор слёз и припухших желёз, многократное повторение «не хочу умирать», вероятно, нужны, чтобы песня получилась не слишком короткой. Это, так сказать, простительно.
Но что такое «к зловещему дегтю подмешан желток»? Этого никто не может понять. Я опросил десяток молодых людей, хорошо образованных, успешных; кто-то из них режиссер, кто-то юрист, кто-то автомобильный дилер. Загадку никто не смог решить, а ломали голову всерьёз. У каждого время не было ограничено: хоть день, хоть два. Важно отметить: у публики на концерте нет ни секунды на размышление, и расшифровать тёмные фразы она априори не может…
Я спрашивал, почему героиня романса живёт на чёрной лестнице? Даже если квартира коммунальная — можно же на кухне поставить раскладушку. Почему «вырванный с мясом звонок»? Почему дорогих гостей она ждёт всю ночь напролёт? Разве днём они не могут прийти? И все опрошенные говорили, что слова романса производят впечатление бреда: «Голос прекрасный, но текст ахинея». Впрочем, есть разумная строчка «Я ещё не хочу умирать». Это понятно; умирать вообще мало кто хочет. Но почему с этой как бы просьбой героиня обращается к городу? Разумнее было бы — к врачу.
...Хибла спела классически. Она поёт эту песню не первый раз. (В таких концертах все участники — опытные ветераны сцены. Программу когда-то сформировали: зачем что-то менять?) Но чтобы эти концерты не получались однояйцевыми близнецами, меняют декорации, меняют подтанцовку. В частности, свой номер Герзмава исполняет то на фоне дюжины кружащихся девушек в воздушных светлых платьях, то на фоне большого экрана с пейзажами Петербурга (а по бокам странные, но симпатичные картонные львы).
Объявил выход певицы человек по фамилии Губерниев — комментатор спортивных состязаний. Кто решил, что он лучше всех годится на роль конферансье, — неизвестно. В руках у Губерниева текст; кто сочинил эти подводки — не знаем. Но рецепт известен: 99% пафоса плюс имя и фамилия очередного артиста.
В прежнее время конферансье вели концерты без бумажки. Но это были профессионалы. Они никогда футбол не комментировали. А тут, в случае с Губерниевым, надёжнее все-таки бумажка, чтобы не сказал чего-нибудь ошибочного.
Если безличные безразличные фразы произносить (декламировать) с напряжённым героическим выражением лица и тем самым голосом, которым торжествующие комментаторы кричат «Го-о-о-л!!!», получается торжественно и патриотично. Хотя по сути это формальные фразы (как из школьного учебника) — лишь бы что-нибудь сказать перед выходом очередного участника.
Текст, предваряющий пение Хиблы, можно было бы произнести почти перед любым номером:
ГУБЕРНИЕВ. Григорий Лепс, спасибо! (Перед Герзмавой был номер Лепса. После него и без того красивая Хибла выглядела просто неземной красавицей.) Эхо прошедшей войны мы слышим во многих песнях, которые, может быть, напрямую и не посвящены военной тематике. Но так уж получилось, сполохи Великой Отечественной озаряют всё наше искусство второй половины двадцатого столетия.
Не станем придираться к словам, хотя совсем не все наши оперы и балеты, фильмы и телешоу озарены сполохами; да и не факт, что сполохи войны могут озарять искусство; что-то в этих фразах не так.
Неприятнее другое. Текст слов песни «Ленинград» ни напрямую, ни косвенно не имеет отношения ни к Великой Отечественной, ни вообще ко второй половине ХХ столетия.
Стихотворение написал Мандельштам, ожидая неминуемого ареста, ночуя на чёрных лестницах в домах друзей. Брать приходили по ночам — потому-то он и ждёт дорогих гостей, «ребят из ГПУ», всю ночь напролёт. До Большого Террора оставалось ещё 6 лет. Но людей уже брали каждую ночь; всюду разоблачали кулаков и вредителей; уже были позади «Шахтинское дело», «Дело Промпартии», «Дело Трудовой крестьянской партии» и расстрелы, расстрелы. Мандельштам чуял, чем дело пахнет.
ЛЕНИНГРАД
Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.
Ты вернулся сюда — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денёк,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я ещё не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! у меня ещё есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Декабрь 1930
О «Ленинграде» крупнейший литературный критик 1930-х годов написал: «…трагические стихи, одни из трагичнейших в русской поэзии. Думаю, что они — одна из вершин этой поэзии». И объяснил, почему надо их (по пословице) обязательно цитировать целиком: «Совестно вырывать строчки из песни, где слова не выкинешь».
На эстраде мужское «Я» трагического поэта превратилось в женское «Я» истерической героини романса. «Ты вернулся сюда — так глотай же скорей», обращённое Мандельштамом к самому себе, превратилось в обращение дамы неизвестно к кому; «речные фонари» — в бессмысленные ночные. Но самая непристойная редактура досталась стихам
Петербург! у меня ещё есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
А зачем нам мертвецы? Ну их к чёрту. Выкинули. Трагедию превратили в бессмыслицу. Получилось:
У меня еще есть адреса,
По которым найду голоса.
Кто и какие голоса ищет по адресам? Белая горячка? наркотический бред? Нет, всего-навсего мрачное пророческое стихотворение гения приспособили для эстрадного номера. Это называется «опошлить».
Впрочем, и взрослые зрители, и кадеты, вероятно, не были огорчены. Про стихи Мандельштама они, скорее всего, ничего не знали и в песенке не опознали; непонятные строки их не беспокоили (они просто не успели осознать бредовость); похоже, публика тоже отбывала свой номер: вряд ли они платили за билеты; их привезли, посадили, они похлопали — всё как полагается в «Пусть говорят». И от этого равнодушия плотно заполненный многотысячный зал казался пустыней. Хотя не исключено, что там всё же была пара праведников. Их никогда много не бывает.
Александр Минкин
