В повторный прокат выходит «Асса» Сергея Соловьева, культовый фильм о противостоянии мальчика Бананана (Сергей Бугаев «Африка»), кудрявого нонконформиста, олицетворявшего собой все новое и хорошее, с Андреем Валентиновичем Крымовым (Станислав Говорухин), респектабельным символом мерзостей наступающего времени. Премьера «Ассы» в ДК МЭЛЗ в 1987 году стала кульминационным культурным событием перестройки, а музыка «Аквариума» и финальная песня Виктора Цоя «Перемен» обеспечили ему место в вечности и истории страны, но его собственно кинематографические достоинства все это время оставались в тени его исторической значимости.
«И вот по прошествии 17 месяцев и семи дней ковчег остановился на высочайшей из гор араратских. И после того как третий голубь вернулся с оливковой веточкой в клюве, Ной распахнул двери ковчега, ступил ногою своею на траву, распростер руки к солнцу и громогласно произнес: „АССА!" Это и было единственное донесенное до нас из тех допотопных времен слово, а вместе с ним передалась кому-то из нас их сила и чистота».
Со времен собственно «Ассы» до нас дошло, пожалуй, чуть больше одного-единственного допотопного слова: и «коммюникейшен тьюб», и «мое поведение недостойно офицера», и «вы будете говорить по телефону? нет, по граммофону!», «и шоб кабину не качат»… продолжать можно бесконечно, практически без купюр — а можно и с купюрами: «Хотите, я отдам вам рубль?»
Пересматривать «Ассу» сейчас, спустя 30 лет после ставшей легендой премьеры в ДК МЭЛЗ, имеет смысл не только с ностальгических позиций. Тем более что за шесть канувших в Лету пятилеток подросло и сформировалось поколение — а то и не одно,— неспособное воспринимать «Ассу» как часть собственной биографии. На свете существует немалое количество не только обыкновенных киноманов, но даже и критиков, посмотревших «Ассу» сильно позже «Зеленого слоника» Светланы Басковой или даже не смотревших ее вовсе. В угоду новому времени так и тянет «Ассу» несколько подкорректировать, чтобы подрастающему поколению, как принято выражаться с недавних пор, «зашло». Взять, например, сцену, когда Алика (Татьяна Друбич) приходит в гости к Бананану и осматривает его комнату (Сергей Соловьев вспоминал, что вся обстановка бананановской резиденции была — «так же, как, скажем, перевозили в блокаду ценности из Эрмитажа» — по описи упакована и перевезена в Ялту из Ленинграда, где в то время Африка вместе с Тимуром Новиковым обитал в сквоте аккурат напротив Большого дома). «Это кто?» — спрашивает Алика, указывая на помятую фотографию некоего ничуть не менее помятого лобастого господина. «Это Ник Кейв, певец мой любимейший…» — отвечает Бананан (страшно представить, сколько людей услышало это имя с экрана впервые). И через секундную паузу, с юморком, риторически: «А это Юрий Алексеевич Гагарин, первый человек в космосе!» Весной 2019-го впору менять персоналии местами: кто такой Ник Кейв, молодежь знает неплохо (как минимум от родителей), а вот с первым человеком в космосе могут возникнуть проблемы.
Так или иначе возвращение к «Ассе» наводит на интересные и продуктивные размышления. Политическим итогом прошедших лет стало то, что не просто главным, но и даже, наверное, единственным героем фильма окончательно и бесповоротно стал Андрей Валентинович Крымов. Тонкий ценитель «Евгения Онегина», Натана Эйдельмана, Джо Дассена и по-настоящему смешных анекдотов («И давно это у вас? — Что? — Ну, провалы в памяти. — Какие провалы?»); изобретатель игры «Бангладеш»; пловец экстра-класса и адепт душа Шарко; наконец, истинный денди, которому одинаково к лицу и щегольская шляпа, и спортивная майка с номером 9 на спине (причем иногда одновременно), презирающий пижаму как признак старости. Неудивительно, что Крымову «не понравилась песня» Бананана: кто-кто, а вот уж Андрей Валентинович ни с какой стороны на старика Козлодоева (впрочем, как и на лирического героя «Мочалкин-блюза») не похож.
К концу 90-х подобного рода соображения высказывались довольно часто и успели стать чуть ли не общим местом. Но любопытно, что буквально с самых первых дней у Крымова обнаружился харизматичный и убедительный защитник — в лице сыгравшего его Станислава Говорухина. В своих мемуарах «Ничего, что я куру?» Сергей Соловьев вспоминает, что на многочисленных пресс-конференциях, сопровождавших премьерные показы «Ассы» в 1987-м, Говорухин неизменно разражался страстным монологом. В книге Соловьева «эти удивительные речи» приведены, судя по всему, предельно близко к оригиналу: «Картина удавшаяся. Я поздравляю ее создателей, но считаю, что сами они абсолютно не понимают того, о чем сняли картину. Это памятник выдающемуся человеку Крымову. Я его играл. Это умница, коммерсант, предприниматель, человек завтрашнего дня. Это фигура гораздо более значительная, чем все советы министров, которые только мешали ему работать, гробили его начинания, рубили крылья. Это великолепная, мощная, трагическая фигура, значительнейший человек, которого отвергла минувшая эпоха. Ни одного дурного поступка, ну, за исключением, увы, общепринятых в этой профессиональной среде… Нельзя, конечно, сказать, что убийство Бананана — доброе дело, но это, к сожалению, уже инерция сопротивления толкнула его, некое уголовное отчаяние, порожденное всегда враждебной к нему социальной средой, в которой все подлинно талантливое уничтожалось, уродовалось, отвергалось…»
Не менее важно и то, что сегодня «Ассу» можно, наконец, посмотреть не как фильм-концерт «запрещенных» рок-музыкантов, перемежающийся игровыми вставками разной степени «стебности». А в качестве именно что кинокартины, многослойной (как и полагается всякому культовому произведению) и прискорбно не проанализированной именно что с точки зрения ее кинематографических достоинств: требовательный финальный призыв к переменам неизменно сбивал критический прицел в сторону социально-политических трюизмов. Едва ли не единственным исключением из общей перестроечной канонады стал небольшой текст (вспомнить, где он был напечатан и кто являлся его автором, нет решительно никакой возможности), в котором «Ассу» вполне аргументированно и с изрядной долей сарказма сравнивали с «Подземкой» Люка Бессона, вышедшей на два года раньше. Тем более что давно ждет своего часа канон истинных прорывов «Ассы», которые далеко не все замечают даже после многократных пересмотров, но именно эти эпизоды, кажется, бронируют фильму место в вечности гораздо в большей степени, чем даже проезд по канатной дороге под «Город золотой» или взметнувшиеся над сценой Зеленого театра тысячи зажженных под камлания Цоя спичек в финале.
Этих эпизодов несколько, они не относятся к числу постоянно цитируемых, да и вспоминаемых на уровне того же монолога лжемайора Бабакина (Александр Баширов). Но именно в них, как представляется, и содержится квинтэссенция магии «Ассы». «А я в зайчика…» — произносит Бананан, прежде чем метким выстрелом завести механизм мишени в тире, и на фоне все укрупняющегося плана зайчика, сомнамбулически дергающего лапкой по несуществующим струнам жестяной балалайки, возникает и тут же растворяется наигрыш ансамбля народных инструментов… Или голос Зиновия Гердта, доносящийся из транслирующего документалку о дикой природе телевизора на блатхате, где Борода (Андрей Халявин) получил по голове им же самим принесенным кирпичом «от Свана»: «Бобры ушли…» Разумеется — свинья с пятачком на резинке в комнате Бананана. Да и на самом деле много чего еще, неявного, но невероятного. Но, пожалуй, первым среди равных все равно останется неведомый статист, заявившийся на смену Крымову в кабинет душа Шарко в чем мать родила: «Вы что, с ума сошли? Здесь же вам не баня! А ну немедленно наденьте трусы!»
Остается лишь повторить вслед за Станиславом Говорухиным: «Картина удалась». И посмотреть ее сейчас имеет весьма очевидный смысл, пусть и сменив для этого привычную оптику. Ведь, как утверждал Бананан: «Стекла не главное. Главное ощущать себя зрячим человеком».
Станислав Ф. Ростоцкий
