Утром открыл гараж – не полностью дверь – и сердце моё ёкнуло: нет моего автомобиля!
Неужели угнали?!
Сердце забилось учащённо. Давление явно поднялось.
Усилием воли я заставил себя зайти в гараж – и обрадовался. Машина была на месте.
Просто Евгений Алексеевич Никитин, который ставил вчера автомобиль в гараж, поставил его не так, как всегда делаю я, и не там, а слишком близко к левому краю. В результате справа образовалось свободное пространство, и при небольшом открытии двери машина оказалась не видна.
С утра я пошёл к доктору Школьнику Леониду Доновичу.
Он мой старый приятель. Мы знакомы с 1972 года.
В то время Леонид Донович работал в отделении хирургии у другого моего приятеля – Владимира Давидовича Купермана: блестящий хирург, прекрасный заведующий отделением, поразительный по оптимизму человек.
К счастью, я его застал.
Почему к счастью?
Да потому, что три дня ему звоню, а у него – то занято, то никто трубку не берёт. Доктор торопится, да и я тороплюсь. Так на бегу мы и пообщались.
Ныне Леонид Донович Школьник – один из лучших (если не лучший) маммологов страны.
После встречи со старым другом я помчался в редакцию «Московского комсомольца» - встречаться с Павлом Николаевичем Гусевым.
А затем – ещё мне пришлось заехать в три места. И только к пяти часам я прибыл в офис, где меня ждал голодный, холодный, забытый и кинутый всеми Евгений Алексеевич Никитин.
У нас есть традиция – обедать вместе, и я чуть-чуть огорчаюсь, когда прихожу в офис и узнаю, что мой заместитель обедал без меня, ибо за обедом мы всегда обсуждаем текущие вопросы, выясняем, кто и что сделал, кого и как необходимо воспитывать, какие ближайшие задачи и цели…
За обедом – расставляем приоритеты.
После обеда с Евгением Алексеевичем Никитиным мы отобрали снимки и отправили их на печать.
Вечером поехали на заседание Совета по предпринимательству в постпредство Дагестана.
Хорошие люди сидели за овальным столом, внимательно слушали меня, задавали точные вопросы.
Эти люди собирались для того, чтобы подумать: как лучше, комфортнее, эффективнее, интереснее помочь развитию бизнеса, предпринимательству в Дагестане, что в этом плане могут сделать дагестанцы, проживающие в Москве и занимающиеся бизнесом. Приняли решение: моё предложение о том, чтобы обучить чиновников Дагестана (и не только чиновников) слепому десятипальцевому методу, одобрить и поддержать.
Что ж, мы напишем письмо президенту Дагестана Рамазану Гаджимуратовичу Абдулатипову, и я надеюсь, что он нас поддержит, ибо мы к своему письму приложим выписку о прошедшем заседании Совета по предпринимательству.
А вечером, после заседания в постпредстве Дагестана, мы с Евгением Алексеевичем зашли в кафе под названием «Булошная» (да-да, именно так, «Булошная», значилось на вывеске).
Как же там было красиво и вкусно!
«Булошная» мне напомнила кондитерские, судя по описанию, XIX века в Петербурге, на Невском проспекте, около Литейного, в которые якобы захаживали Гоголь, Пушкин, Чехов, Куприн…
Хорошо играл пианист Андрей Олегович Морев. Это создавало особую атмосферу: приятное освещение, живая, как теперь говорят, музыка, обходительные официанты, свечи – и особый пряный запах.
С Андреем Олеговичем Миловым мы поговорили о Викторе Карповиче Мержанове, великом пианисте и педагоге (он умер в декабре 2012 года, в возрасте 93 лет, и до последних дней своей жизни преподавал), и о ректоре Московской консерватории Александре Васильевиче Свешникове, с которым я был некоторое время дружен.
Работая на радио – в «Маяке» и «Последних известиях», - я часто брал у Александра Васильевича Свешникова интервью. А после «официальной части» - записи для радио – мы пили чай, и я слушал его рассказы о педагогах, о студентах, о музыке… Александр Васильевич помнил мою тётку, двоюродную сестру мамы, Евгению Александровну Шахиджанову, работавшую в консерватории стенографисткой-машинисткой. Около 35 лет тётя Женя трудилась «на музыкальном поприще». Она стенографировала заседания учёного совета, обсуждение новых произведений, печатала приказы, распоряжения, планы. Её когда-то в консерватории знали все.
Шахиджановой она стала после войны, переделала фамилию на русский лад. Мужа её расстреляли в 1937 году. Она воспитывала сына – Ованеса Меликяна (он стал историком) и свою племянницу – Лену Шахиджанову, мою троюродную сестру.
Родителей Лены сослали на Колыму – и когда их перевозили в другой лагерь, погрузили на баржу, и баржа перевернулась, и все заключённые погибли. А Лена находилась в лагерном доме малютки, откуда её и забрала тётя Женя…
Обо всём этом я вспомнил, сидя в кафе «Булошная» и слушая игру Олега Милова.
- Что-то вы погрустнели? – спросил меня Евгений Алексеевич.
- Да нет, - сказал я. – Скорее, помудрел.
И, видимо, я с такой интонацией ответил, что Евгений Алексеевич не стал уточнять, почему я помудрел…
Самое интересное, что кафе «Булошная» было в том самом здании, где некоторое время тётя Женя и Лена снимали квартиру и где я в 1959 году, приехав поступать во ВГИК, несколько дней жил.
Вот так – всё переплетается!
Сейчас пишу дневник и вспоминаю те дни. Глаза стали влажными. И грусть бывает положительной.
И, конечно, день закончился просмотром фотографий учеников.
Какие они у нас, чёрт возьми, хорошие!
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
P.S. Вроде выборы прошли, а мы с Сергеем Александровичем Капковым так и не встретились. Пора начинать…
Высшим отличием человека является упорство в преодолении самых жестоких препятствий. Людвиг ван Бетховен (1770-1827), немецкий композитор
