Еще со времен СССР мы восхищались мужественными борцами за права рабочих на Западе, которые забастовками добивались улучшения условий труда и повышения зарплат. Как пример я могу рекомендовать отличный фильм «Кулак» (от аббревиатуры «F.I.S.T» — профсоюз американских водителей-дальнобойщиков), где Сильвестр Сталлоне играет профсоюзного лидера, борца за права трудящихся. Мы с негодованием относились к штрейкбрехерам, предателям рабочего класса, которые во время забастовок выходили на работу вместо бастующих или избивали профсоюзных активистов — тут я тоже могу рекомендовать отличный американский сериал 2017 года «Проклятье», где борьбу рабочих и крестьян за свои права возглавил священник.
Я вспоминаю кадры грандиозной забастовки английских шахтеров 1984–1985 годов, одного из самых значительных эпизодов мирового стачечного движения — сражения с полицией, как будто сошедшие со страниц рассказа Джека Лондона «По ту сторону провала» рабочие устраивают баррикады, чтобы не пустить автобусы со штрейкбрехерами. Тогда Маргарет Тэтчер жестоко, в духе Великой депрессии 30-х годов, подавила забастовку, но рабочие получили бесценный опыт, а популярность кабинета Тэтчер упала ниже нуля.
И сейчас часто мы видим сообщения то о забастовке транспортников в Париже, то о забастовке авиадиспетчеров в Лондоне, а также великое множество аналогичных сообщений по всему миру, из которых можно сделать вывод, что классовая борьба не прекращается ни на минуту, хотя, возможно, благодаря научно-техническому прогрессу приняла более цивилизованные и менее ожесточенные формы. Да и Октябрьская революция в России явно повлияла на отношения между трудом и капиталом — по крайней мере в наиболее развитых странах сделали из нее самые серьезные выводы в духе «делиться надо» и пришли к пониманию, что лучше отдать трудящимся часть своих доходов, чем потерять все. Так что красочные описания забастовки в Сан-Франциско у Джека Лондона теперь скорее исключение, чем правило.
Мы также видим, что трудящиеся западных стран отстояли свое право на забастовку в тяжелой борьбе. И есть еще важный момент, к которому в капиталистических странах приходили столетиями, — это солидарность трудящихся. Когда, к примеру, в Париже на несколько дней останавливается весь транспорт, включая метро, или в Лондоне прекращаются полеты самолетов, то большинство местных жителей относится к этому с пониманием, поскольку ясно, что забастовщики косвенно отстаивают и их интересы — и лучше несколько дней потерпеть неудобства, чем позволить нанести удар по правам каждого поодиночке. Есть даже такое понятие — «забастовка солидарности», когда к бастующим профсоюзам присоединяются другие профсоюзы, совершенно иных профилей.
Некоторые могут сказать мне — что же хорошего в забастовках? Люди не попадают на работу, испытывают явные неудобства, рынок лихорадит, могут возрасти цены, да и добиться радикальных перемен забастовками не получится. Отчасти это правда, но только отчасти. Действительно добиться радикальных перемен забастовками сложно, как и очень сложно сменить политический строй на выборах (хотя и то, и другое в истории случалось и случается). Однако в современном мире забастовка, как ни странно, — один из наиболее безболезненных способов разрешить локальные острые противоречия между трудом и капиталом. Весьма часто и почти всегда без применения насилия забастовщики полностью или частично добиваются своих целей, работодатели и трудящиеся при посредничестве властей приходят к компромиссу, а власти получают возможность выявить проблемы и болевые точки в обществе.
Это как со сравнительно честными выборами, которые в развитых западных странах худо-бедно, но стараются поддерживать — сменить с помощью их систему почти невозможно, но возможно создать у граждан иллюзию того, что они на что-то влияют, наиболее активные представители оппозиции интегрируются в парламент, вместо того чтобы хулиганить на улицах, а власти получают полную обратную связь с обществом, отличный срез общественных настроений, которые не сравнить ни с какими социологическими исследованиями. Последний пример с Байденом и Трампом как раз исключение, которое подтверждает правило, — там уже в отдалении замаячила угроза всей системе, поэтому система произвела коррекцию, наверное, не слишком честно и не считаясь с репутационными издержками.
Поэтому право на забастовку, как и честные (относительно честные, разумеется) выборы — безусловно, благо, позволяющее с минимальными издержками и при сохранении стабильности разрешать острые противоречия в обществе. А если власть упорно не слышит трудящихся, то, как показывает совсем недавний опыт Франции, даже в одной из самых развитых стран мира, в одной из самых благополучных в материальном плане, жители от забастовок могут перейти к движению «желтых жилетов», — и правительству Макрона некого больше винить в обострении ситуации, кроме себя.
Как в свое время было сказано, Россия — остров стабильности в океане кризиса. Мы видим, что в отличие от многих других капиталистических стран количество забастовок у нас минимально, а тех, которые попадают в средства массовой информации, — еще меньше. При этом разве у нас нет противоречий между трудом и капиталом? Разве эксплуатация в нашей стране меньше, чем как минимум в странах Европы и США? Разумеется, нет. И противоречий в нашей стране ничуть не меньше и условия для трудящихся ничуть не лучше.
В России забастовочное движение пока не развито в силу нескольких причин. Я понимаю, что всякий заметный протест в нашей стране стараются перехватить деструктивные силы, и вообще помню поговорку, что «в Америке «оранжевый переворот» невозможен, потому что там нет американского посольства». Но объявлять любой протест происками иностранных держав — абсолютно неправильно и несправедливо.
После разрушения СССР право на забастовку было в России законодательно закреплено — прежде всего в статье 37 Конституции, а позже в Трудовом кодексе РФ. Вообще статьи 409–418 ТК РФ — как раз про забастовки, порядок их организации, критерии законности и незаконности и другие юридические тонкости. Порядок организации забастовки в нашей стране сложен, забастовке должны предшествовать примирительные процедуры, за исключением случаев, когда она объявляется профсоюзом или объединением профсоюзов. Профсоюзы, которые могли бы провести забастовку, не говоря уже об их объединении, — это отдельная и грустная история, проще говоря, у нас пока таких профсоюзов почти нет, а те, которые есть, категорически не хотят брать на себя функции организаторов рабочей борьбы. Забастовка может быть объявлена незаконной по заявлению работодателя и прокурора, что случается очень часто. Перечень обстоятельств, при которых забастовка вообще не может быть проведена, как и перечень отраслей, в которых она невозможна, очень велик. Например, забастовка, фактически, невозможна в организациях, непосредственно связанных с обеспечением жизнедеятельности населения. То есть, допустим, забастовку работников метро России провести фактически невозможно. Как и какую-то более-менее заметную забастовку транспортников вообще.
Помимо юридических препятствий есть еще множество других. Чисто теоретически, даже если абстрагироваться от законодательного запрета, вы можете представить себе ту же забастовку в метро в Москве? Я — нет. Мало того что ее некому будет организовать, так еще и, уверен, у многих жителей города такой способ борьбы трудящихся за права не найдет понимания, не говоря уже о какой-то поддержке, тем более в виде «забастовки солидарности». Культура коллективного, а тем более массового отстаивания своих прав перед работодателями у нас еще не сложилась. Справедливости ради надо сказать, она и на Западе складывалась столетиями.
Да и не особо позащищаешь свои права, когда рынок труда у нас переполнен. Он практически не защищен, граждане других государств могут без проблем приехать в Россию и начать работать. Если что и защитило в последние годы наш рынок труда, так это, уж извините за некоторый цинизм, эпидемия коронавируса, из-за которой государства вынуждены держать границы закрытыми. Ну и, разумеется, забастовки, на мой взгляд, не найдут понимания у наших властей, которые, похоже, рассматривают их не как одно из важнейших прав трудящихся в демократическом обществе, а просто как помеху, если не сказать хуже.
Подводя черту, скажу, правда, пока без особой надежды, что, на мой взгляд, необходимо принципиальное, существенное изменение отношений в нашей стране между трудом и капиталом в сторону защиты трудящихся — и в этом смысле мы как раз пошли бы в духе общемировых настроений, которые мне напоминают настроения начала ХХ века, когда запрос на более справедливые отношения в обществе стал всеобщим. Право на забастовку должно быть простым, общедоступным и не вызывать ни ужаса, ни противодействия у властей, чтобы трудящиеся могли таким способом защитить свои права, — а иначе от безнадежности у них вполне могут появиться мысли защитить эти права другим, куда более радикальным способом.
Дмитрий Аграновский
