Она заявляет: «Таривердиев — это моя жизнь». И в этом нет позы. Со дня смерти композитора прошло почти пятнадцать лет, но его помнят во многом благодаря усилиям его вдовы Веры ТАРИВЕРДИЕВОЙ. Она выпустила два десятка дисков с малоизвестными сочинениями мужа, дважды переиздала его мемуары, организовала Международный конкурс органистов имени Микаэла Таривердиева. А еще она готова часами рассказывать о нем захватывающие истории, которые могли бы быть положены в основу остросюжетного фильма.
Он имел стойкую репутацию донжуана, он был старше на двадцать четыре года. С ним было очень тяжело в быту. Таривердиев не выносил беспорядка. Ежедневная уборка, свежая рубашка, обеды только в гостиной — его молодой жене Вере приходилось нелегко. Она собирала ему портфель, чистила трубку и даже размешивала сахар в чашке чая. Но ведь делать это приятно, если любишь, восхищаешься, в чем-то даже бого-творишь человека, который рядом с тобой. И когда она возвращается в памяти к тем дням, то преображается, словно загорается внутренним светом. С Верой Гориславовной Таривердиевой мы встретились в самом центре Москвы, на Садовом кольце, в помещении Фонда Микаэла Таривердиева. Обстановкой офис скорее напоминает уютную квартиру: красивая мебель, великолепный рояль в центральной комнате, восточный ковер на полу, фотографии, сделанные когда-то самим композитором. Мы пьем чай из фарфоровых чашек с витиеватыми ручками. Вера Гориславовна выглядит прекрасно — в изящной шелковой блузке благородного светло-розового цвета, она красиво взмахивает руками, словно дирижирует невидимым оркестром... Вера Гориславовна, наверняка сначала состоялось ваше знакомство с музыкой Таривердиева, а уж потом с самим автором?
Вера ТАРИВЕРДИЕВА: «Никто из нас не может сказать, когда впервые услышал музыку Микаэла Леоновича. Просто мы с ней жили многие-многие годы, десятилетия — и это касается огромного количества людей... Мне было тринадцать лет, я отдыхала в „Артеке“. Сидела почему-то одна на лужайке, вдалеке синело море. Из старинных репродукторов звучала песня „Маленький принц“. Она меня пронзила до глубины души. Я тогда не знала, кто автор. Много позже я, как и все мы, познакомилась с его киномузыкой: „Семнадцать мгновений весны“, „Король-олень“, „Ирония судьбы, или С легким паром!“. Кстати, он же был первым, кто сделал песнями стихи Пастернака, Цветаевой и Ахмадулиной. И я удивляюсь тому, что люди, которые любят музыку к этим фильмам, не идут дальше. Ведь она как приглашение: а что еще сделал этот человек? Но мы все нелюбопытны... И я счастлива, что мне удалось узнать больше».
Как произошла ваша встреча?
Вера: «Микаэл Леонович пришел к нам в редакцию „Советской культуры“, чтобы представить трио „Меридиан“. Они вместе работали над диском. Это была короткая встреча, ну а следующая, настоящая, произошла на фестивале „Московская осень“. В газете я занималась современной музыкой и отвечала за освещение фестиваля. А это было сорок пять концертов! Два раза я писала статьи сама, а потом стала заказывать их авторам. И вот мне понадобилось найти человека, который написал бы рецензию на новое, очень неоднозначное произведение Родиона Щедрина. Никто как-то не решался. Именно в связи с этим я позвонила Микаэлу Леоновичу, он обещал подумать и через несколько дней пригласил меня на репетицию концерта. На той же „Московской осени“ должен был прозвучать его концерт для скрипки, а также кантата Шнитке „Доктор Фауст“. Вокруг последнего произведения ходило немало слухов. Говорили, что петь будет Пугачева, был большой шум, премьера все откладывалась и откладывалась. Попасть туда не представлялось возможным, билетов не выделили даже для прессы, даже для нашей газеты, для которой все двери были открыты. Я пришла на репетицию, Микаэл Леонович мне сказал: „Я отвечу после концерта, вечером“. — „Но у меня нет билета“, — пожаловалась я. Он открыл свой кейс и выдал мне билет! А после концерта он мне определенно обещал написать статью. Это произошло в пятницу, а в понедельник утром у него уже забрали статью, и она была совершенно замечательная. Микаэл Леонович вообще очень ярко, интересно мыслил, говорил. Эта статья заставила меня взглянуть по-другому на произведение Щедрина. И не только на него...» Это было деловое общение, а когда же возникли чувства? Вера: «Статью опубликовали. Я отправилась в Вильнюс (Родион Щедрин проводил там фестиваль — дачу в Литве строил). И вот несколько вагонов композиторов, музыко-ведов, исполнителей поехали туда. Фестиваль был прекрасный, город — чудесный. Там мы встретились и с Микаэлом Леоновичем. Но как-то уже по-другому. Он очень радовался выходу статьи. Всем меня хвалил. Там и начался наш роман». Вы были замужем...
Вера: «Все складывалось непросто. Микаэл Леонович решил, что раз я несвободна, то и он тоже должен быть несвободен. И на год женился. Затем мы драматически распутывали ситуацию. Длилось это несколько лет, пока мы не начали жить вместе. Микаэл Леонович прошел через несколько браков. В его возрасте и при его опыте предыдущей семейной жизни все было непросто и не быстро. Но правильно, что все произошло не сразу. За те несколько лет мы переплелись так, что дошли до состояния, когда просто не могли жить друг без друга. Это была будто бы и не жизнь. И тогда все разрешилось. Наша тайна открылась, чему мы, честно говоря, порадовались». И он предложил вам руку и сердце? Вера: «Господи, мы взрослые люди, какие там рука и сердце! Хотя обстоятельства, при которых мы заключили официальный брак, действительно были своеобразными. Расписали нас в Бакулевском кардиологическом центре, потому что нужно было ехать в Лондон, где Микаэлу Леоновичу предстояла операция на сердце. Он сказал: „Я не поеду, если мы не распишемся“. Наши друзья организовали приезд сотрудников загса в кардиоцентр, и нас расписали». Таривердиев был похож на свою музыку?
Вера: «Микаэл Леонович — это образ, а не только внешние черты. Он производил впечатление значительное, совершенно того не желая, хотя был вроде бы прост. Аристократичность в нем сочеталась с простотой. Все, кто его знал, это ощущали. Его обожали все: гардеробщицы, квартирные хозяйки, у которых он снимал квартиры, библиотекарши. Где бы он ни появлялся, его любили, потому что он был совершенно необычный. И окружающие, даже за границей, где его никто в лицо не знал, интуитивно чувствовали его... именно значительность».
Таривердиев в Москве вел шумную жизнь? Вера: «Тот период жизни он назвал „Растиньяки
Микаэл Леонович никогда не жалел о том, что пересел тогда за руль?
Вера: «Нет, конечно же. Дело в том, что он... этакое дерево (это образ из стихотворения Григория Поженяна, поэзия которого легла в основу вокального цикла, написанного Таривердиевым. — Прим. авт.). Понимаете, для него не возникало вопроса, почему Пушкин стрелялся. Он даже говорил: «Если бы я жил раньше, я бы, наверное, погиб на дуэли».
Жизнь Таривердиева могла бы лечь в основу еще не одного кинофильма, взять хотя бы историю с телеграммой Фрэнсиса Лея. Как раскручивалась эта интрига?
Вера: «Когда на экраны вышла картина „Семнадцать мгновений весны“, любитель пошутить Никита Владимирович Богословский (его вдова официально в телепередаче призналась, что это был он) написал телеграмму. Она оказалась в Союзе композиторов на столе секретаря Тихона Хренникова. В ней от имени композитора Фрэнсиса Лея говорилось: „Поздравляю с успехом моей музыки в вашем фильме!“ Эта история стала широко обсуждаться, породила массу слухов, в результате музыку из фильма стали запрещать на радио. Микаэла Леоновича просто преследовали этим, в том числе и на концертах обязательно кто-то спрашивал: „Правда ли, что вы украли (!) музыку?“ Микаэл Леонович страдал. У него в книге даже есть такая грустная фраза: „После этого я разлюбил публику“. Через какое-то время он отказался от концертов. Все это было очень несправедливо и болезненно, особенно потому, что Микаэл Леонович был человеком исключительной честности и в жизни не взял чужого. Однажды его сын Карен (ему тогда было лет шесть) что-то украл в магазине, какую-то мелочь. Микаэл Леонович пришел в такую ярость, что до смерти напугал ребенка. Он сказал Карену: „Я тебя убью!“ А тут его самого обвиняли в воровстве... Он никогда не испытывал недостатка в собственных музыкальных идеях и написал музыку более чем к сорока фильмам. Микаэлу Леоновичу пришлось обращаться к друзьям и через них искать выходы на Фрэнсиса Лея. В результате этих усилий продюсер композитора прислал телеграмму, что возмущен этой историей, — она хранится в нашем архиве. Тем не менее разговоры не затихали еще долго». Он не пытался выяснить отношения с шутником?
Вера: «Нет, Микаэл Леонович был человеком благородным. Выяснять с кем-то отношения считал ниже своего достоинства. Они продолжали общаться с Никитой Владимировичем. Богословский даже попросил Микаэла Леоновича написать рецензию на его симфонии. В результате это сделала я — в „Литературной газете“, под псевдонимом. В авторстве той шутки Никита Владимирович никогда публично не признавался. Но „почерк“ был вполне узнаваем».
У Моцарта обязательно должен быть Сальери?
Вера: «Это универсальный закон. Иногда задаются вопросом: почему Пушкин в своем произведении сделал Сальери убийцей? Ведь это был неплохой композитор. И вряд ли в реальности отравление имело место. Но это метафорическая история: там, где есть Моцарт, непременно оказывается и Сальери. Я не могу назвать так Никиту Владимировича, хотя Таривердиев для меня — Моцарт».
Правда ли, что именно он «открыл» Пугачеву?
Вера: «Это исторический факт. В фильме 1967 года „Король-олень“ за кадром звучит голос Аллы Пугачевой, которой было в ту пору девятнадцать лет. Она только окончила Ипполитовское училище. Микаэл Леонович пригласил Аллу в качестве исполнительницы песен главной героини. А потом она пропала на несколько лет. Когда шли пробы для „Иронии судьбы“, Микаэл Леонович предложил Пугачеву. Стали искать и нашли ее на гастролях в Липецке. Микаэл Леонович с ней очень много работал. Можно сказать, это он поет ее голосом. Тридцать три дубля на каждую песню! Это был конец
Вера: «Понимаете, там же есть смысл, а она стала петь совсем по-другому: „Мне нр-равится...“ — ну и все, Цветаевой конец! А над чем он работал? Он же работал над смыслом, над этой интонацией, над эфемерностью. Когда он репетировал ту же песню с дуэтом Галины Бесединой и Сергея Тараненко, тоже никак не мог добиться нужного эффекта. Все твердил: „Галя, когда она говорит: „Мне нравится, что вы больны не мной...“ — ей не нравится!“ (Смеется.) Это же Цветаева, у которой все на противоречиях, на подтексте». Вы с Микаэлом Леоновичем ездили в Чернобыль с концертами в сентябре 1986 года. Какое впечатление произвело на него увиденное там? Вера: «Это была акция, организованная газетой „Советская культура“. Я сама попросила Микаэла Леоновича поехать, и он согласился. Я звонила и другим представителям интеллигенции. Кто-то отказался, Николай Крючков и Элина Быстрицкая дали согласие. Симфония для органа „Чернобыль“, написанная Таривердиевым после той поездки, положила начало позднему периоду творчества, как я его называю, периоду Quo vadis? („Куда идешь?“). Вообще Чернобыль перевернул его, дал возможность увидеть, понять нечто такое, что ранее было скрыто. Микаэл Леонович никогда не жалел об этой поездке, несмотря на то что все мы немножко хватанули радиации. В принципе с этой симфонии начинается в каком-то смысле другая музыка Таривердиева». Что стало причиной смерти вашего супруга?
Вера: «Не люблю слово «смерть». У Бога все живы. А что касается болезни, это было сердце. Первый инфаркт у него случился в сорок пять лет, когда умерла мама. Потом, позже, — проблемы с клапаном, так было написано в медицинском заключении. Такая судьба. Операция в Лондоне прошла успешно. Но после нее можно ли было тащить тяжеленный чемодан с книгами с Белорусского вокзала? А это, кстати, были книги нашего близкого друга, который очень помог с организацией операции в Лондоне. Он просил их передать одному человеку. Микаэл Леонович продолжал курить, правда, старался ограничивать себя. Курил трубку (это не так вредно), но когда работал — сигареты, потому что трубку надо набивать, это же целый ритуал. Режиссер Сергей Урсуляк вспоминал, что когда они в нашей домашней студии писали музыку к «Русскому рэгтайму» (за которую Таривердиев потом получил «Нику»), Микаэл Леонович сказал: «Быстро дайте мне сигарету, пока Вера не видит!»
Как складывается жизнь сына Таривердиева? Вера: «Карен — профессиональный военный, служил в ВДВ. Он в свое время окончил Рязанское военное-десантное училище (со знанием фарси) и после этого попал в Афганистан. Был дважды ранен. В мирной жизни некоторое время работал в „Дорожном патруле“ журналистом. Сейчас занимается бизнесом. У Карена есть литературный дар: он пишет очень интересные рассказы и создал замечательный роман, пока неопубликованный. У него две дочери — Аня и Лена. Я дружу с семьей двоюродного брата Микаэла Леоновича, Сергея, общаюсь с его внучками, то есть с дочерьми его сына, ну и иногда с самим Кареном». Нередко произведения Таривердиева цитируются современными композиторами, в частности, его темы из картины «Ирония судьбы». Как вы относитесь к небрежному отношению к авторским правам? Вера: «У меня есть люди, юристы, к которым я могу обратиться в случае необходимости, но я к этому прибегаю крайне редко. Кстати, когда Макс Фадеев процитировал Таривердиева в песне Глюкозы „Снег идет“, вообще-то это было сделано с нарушением авторских прав, но ситуация разрешилась мирно. Это именно цитата, причем очень деликатная. Я даже просила Макса, чтобы его артисты участвовали в концерте, посвященном
Вера: «Уверена, что да. И этому есть подтверждения. Например, в Японии его считают своим композитором. Японские музыканты сделали интерпретации музыки Таривердиева на национальных инструментах в сопровождении оркестра. Есть Международный конкурс органистов, где наряду с произведениями Баха, Листа, Брамса исполняется и музыка Микаэла Леоновича. Сейчас в мире признан и этот конкурс, и его лауреаты. И соразмерность существования этих имен. Есть что-то в его музыке, что еще должно открыться во времени, оно уже начало открываться нам...»
