На заре российского Интернета андеграундный писатель Кирилл Воробьев был настоящей звездой. Его роман про наркоманов «Низший пилотаж» в почетной компании с «Голубым салом» Владимира Сорокина топили в унитазе и сжигали «Идущие вместе», Воробьев получал авторитетные премии и активно публиковался. Сегодня его книги запрещены, а он прикован к постели и не может написать ни строчки.
Кирилл Воробьев сидит на кровати. Тут он проводит большую часть своего времени. У него запущенная борода, хитрый взгляд, он хрипло смеется неполнозубым ртом. Воробьев гораздо больше известен как Баян Ширянов, автор знаменитой серии романов о жизни московских «винтовых» наркоманов — «Низший пилотаж», «Срединный пилотаж», «Верховный пилотаж». Над кроватью писателя полка с игрушечными металлическими солдатиками из «Киндер-сюрприза», перед кроватью полка с его книгами, под ней громко ревет телевизор. Так проходит каждый день. Инсульты и энцефалопатия крепко приложили Воробьева к кровати, лишили способности ходить, писать книги и даже внятно говорить. Теперь он целыми днями лежит у телевизора, который всегда презрительно называл дебилизатором.
На кухне громко говорит по телефону временная сиделка писателя Наталья. Вряд ли она читала его книги. Наталья сильно смущается, когда ее подопечный ругается матом, и осуждающе покачивает головой. «Кирилл у нас матерщинник», — говорит сиделка. Воробьев горько смеется: «матерщинник» — это, пожалуй, самое учтивое и деликатное, что говорили об авторе «Пилотажей». А еще возмутитель спокойствия, пропагандист наркотиков, порнограф. По крайней мере такими словами характеризовали Воробьева деятели прокремлевской организации «Идущие вместе» и разгневанные пожилые женщины с повышенной нравственностью в плащах советских фасонов.
На взлете
Кирилл Воробьев начал писать еще в 80-х. Его друг и соавтор, писатель и музыкант Кирилл Якимец вспоминает, как они познакомились в 1981 году на выставке фантастической живописи «Время. Пространство. Человек» издательства «Молодая гвардия». Воробьев и Якимец вместе участвовали в литературном объединении фантаста Михаила Пухова, а позже даже написали совместный роман «Бар «Дракон»».
«Что такое андеграундная литература при совке? Это люди, которые хотели что-то интересное читать, а им подсовывали всякую дрянь. У нас создалось некое представление о том, как должна выглядеть литература, и мы стали писать и зачитывать ее друг другу», — рассказывает Якимец. Позднее вместе они участвовали в другом литературном объединении, уже под руководством Александра Бородыни. Их творческую установку Якимец формулирует так: никаких стихов, только твердая сюжетная проза.
Кира Мурашова, Кир Моталкин, Баян Ширянов, Содом Капустин — под такими псевдонимами публиковались тексты Кирилла Воробьева. Он был, пожалуй, первым писателем в России, возникшим из Интернета. Его «Низший пилотаж» странствовал по сети и постепенно стал примерно таким же народным хитом, как чуть позже «Зеленый слоник» Светланы Басковой. В целом, это была одна эстетическая парадигма. Маргинальные, шокирующие тексты на табуированные темы. Только в случае Басковой — это развал армии и протест против Чеченской войны, а в случае Воробьева — жизнь наркоманов, принимающих внутривенно эфедрон и первитин, то есть «винт».
«Низший пилотаж» — самый известный роман за авторством Баяна Ширянова. Созданию этой книги предшествовали долгие искания в пустоте: Кирилл хипповал, сидел на «винте», получил тюремный срок — четыре года за варку. Якимец рассказывает, что этот опыт сильно изменил Воробьева: «Он вернулся из тюрьмы, и я удивился, — первый раз это место кого-то сделало человеком. Он пришел здоровым, позитивным. Не пьет, не курит, никаких наркотиков. Стал писать и хорошо писать». Якимец, придумавший название «Низший пилотаж», рассказывает, что, пока Воробьев работал над этой книгой, он не употреблял никаких наркотиков и писал только по памяти. Сам автор неоднократно подтверждал это в интервью. У него получился безжалостный роман-манифест о том, что значит быть наркоманом (специально для Роскомнадзора уточним: ничего хорошего). Шантор Червиц, Навотно Стоечко, Семарь-Здрахарь и другие «объявили войну наркотикам и активно уничтожают их посредством собственных организмов». Выбрать цитату из этой книги так, чтобы у надзорных органов сегодня не возникло никаких претензий, довольно трудно. Но в конце 90-х, когда появился первый «Пилотаж», была иная культурная атмосфера, — к андеграундной литературе, недавно вырвавшейся из подполья, сохранялось повышенное внимание; став частью мэйнстрима, она изменила его.
Низший пилотаж
В 1997 году в четвертый раз состоялся литературный онлайн-конкурс «Арт-Тенёта». В жюри тогда заседал в том числе и Борис Стругацкий. В одном из интервью он так охарактеризовал «Низший пилотаж»: «Эта вещь написана, скорее, в традициях бессмертного «Николая Николаевича». А может быть, в каком-то смысле, Владимовских «Трех минут молчания». …Это безусловно произведение яркое, неожиданное и жестокое. Это отнюдь не жемчужина в навозной куче. Это, скорее, язва на симпатичном лице — безобразная, страшная, но внимание привлекает,— глаз не оторвать». После победы в конкурсе «Арт-Тенёта-97» начались публикации: издательство «Ад Маргинем» выпустило пять тысяч экземпляров «Низшего пилотажа»; автора стали регулярно номинировать на литературные премии, в том числе «Нацбест», Аполлона Григорьева и другие. О Воробьеве тут же начали писать диссертации, переводить на разные языки, его позвали в союз писателей, словом, о нем заговорили все. Журналисты записывали его в священную тройку «Сорокин, Пелевин, Ширянов». А сам Воробьев деликатно просил переносить его имя в середину между Сорокиным и Пелевиным, а то с краю как-то не очень.
«Кирилл стал первым коммерчески успешным писателем из нашей тусовки, — рассказывает Кирилл Якимец. — Мы писали друг для друга — решиться пойти в издательство и предложить себя, написать коммерцию было очень тяжело. Он решился, делал боевики. Суровым стилем он писал об эфэсбэшнике, который применял боевой стиль вин гао ян — убийство противника эрегированным членом. Ему первому из нас стали платить приличные деньги. Он понял, что можно писать что-то веселое и получать за это вознаграждение».
И вот спустя почти 20 лет после первого «Пилотажа» Кирилла Воробьева мы сидим у него в квартире. Пелевин давно ушел в комфортный астрал и раз в год присылает оттуда по книге, Сорокина больше не упрекают в том, что он нарушает общественный порядок, его книги отлично продаются, а сам автор бодр и успешен. Лимонов размахивает шашкой в Twitter и призывает убивать врагов Новороссии. А Воробьев дрожащими руками закуривает «Яву» и поначалу нехотя отвечает на мои вопросы. Потому что формулировать ему очень тяжело, а мне тяжело его понимать. Кирилл периодически закатывается горьким смехом, когда я не могу разобрать, что он говорит, или когда он путает имя своей сиделки.
Срединный пилотаж
— Хорошо написать о том, чего сам не пережил, нельзя, — говорит Кирилл. Все свои «Пилотажи» он прочувствовал собственной шкурой, наркотики впервые попробовал в 12 лет, долгое время сидел на «винте», как и его лирические герои. Воробьев утверждает, что его книги о наркоманах, — это во многом описание собственных опытов, галлюцинаций и переживаний.
— А это последствия, — добавляет он, кивая куда-то в сторону пола.
Речь о его диагнозе — энцефалопатия. При этом заболевании меняется ткань головного мозга, отчего нарушается его функционал.
— А оно стоило того?
— Однозначно стоило! — отрезает Кирилл. — Аня! Курить хочу!
— Как меня зовут? — Наталья заходит в комнату и приносит сигареты.
— Наташа! — Кирилл хитро улыбается, словно специально перепутал имя.
— Он у нас курит, все делает сам уже. Видишь, я тебе зажигалку новую купила.
Наталья просит проследить, чтобы пепел с сигареты Кирилла не падал на кровать, и уходит, а ее подопечный продолжает тихо посмеиваться.
— Что это у тебя на руках? — Кирилл спрашивает про мои татуировки и затягивается сигаретой. Курит он жадно, как будто в последний раз. Я объясняю что-то невнятное про эстетику постхардкора и группу Alexisonfire — их лучший альбом зашифрован у меня на руках.
— Не знаю такой. Слушай «Чердак офицера», отличная группа, — смеется Воробьев. Его друг Кирилл Якимец — вокалист «Чердака офицера».
— А у вас что за татуировки? — спрашиваю я.
— На левой — Вишну. На правой — дракон.
— А что это значит?
— Глупый вопрос.
Воробьев по натуре мистик и знаток восточных эзотерических практик, он, казалось бы, должен симпатизировать Пелевину с его ранними буддистскими наклонностями. Как раз одну из последних его книг Кирилл читал перед тем, как обострилась болезнь. Говорит, что плевался.
— У него лучшая вещь «Сарай номер 12», — говорит Кирилл. Это дзэн-буддистская метафора из ранних рассказов о том, как внутри унылого сарая, где хранятся соленые огурцы, всегда жил сияющий велосипед, который в конце вырывается наружу. Примерно год назад с Кириллом Воробьевым произошла обратная история: поскользнулся в ванной, упал головой на крючок. Он уже тогда плохо себя чувствовал и ходил с тростью, и сложно сказать, что послужило причиной его нынешнего состояния. Просто с тех пор он прикован к кровати, с трудом говорит, но сохраняет рассудок. Сияющий велосипед закатился обратно в сарай.
Верховный пилотаж
— Сейчас я не могу читать. Очень медленно читаю. Привык быстро, но не получается, и это раздражает. Мозги. Все. Трындец. Врачи говорят, что все. Береги голову, — смеется Кирилл.
— И что с этим делать?
— Снимать штаны и бегать.
— И писать вы ничего не пытаетесь?
— Я писать больше не буду. Не могу. Мысли убегают. Мозгов нет, — говорит Кирилл, — Но загадывать не надо. Писать хочется.
— О чем?
— Все о том же!
— А о чем вы вообще пишите? Вы как это формулируете?
— Фигню! Я пишу фигню! — радостно восклицает он и поясняет, что написал бы следующую книгу о наркоманах, потому что у этой темы нет дна, и она не осмыслена.
Незадолго до того, как оказаться в больнице, Воробьев написал свой последний и, как он сам говорит, лучший текст — «Содом Капустин». Формально это жесткий гротескный рассказ об уголовных традициях гомосексуального секса и тюремной этике, по сути — философская драма. Воробьев говорит, что содержание этой повести — его личные впечатления от увиденного. Он хотел опубликовать «Содома Капустина», но «не дали». В издательстве сочли провокационным.
— А вам не кажется, что за последние 20 лет общество как-то изменилось, и то, о чем вы писали, уже не вызовет такого резонанса?
— Все течет из меня. Ничего не меняется. Только люди стали разнузданней в своих желаниях. Но внутренне остались такими же.
Наш разговор плавно перетекает из интервью в общение учителя дзэн и ученика. Кирилл говорит загадками и коанами: черный ящик оранжевого цвета, пух-пах-трах-бах; я пытаюсь понять, и ничего не выходит. Примерно так же воспринимали книги Баяна Ширянова в начале нулевых подрастающие поборники нравственности, когда пытались судить писателя за непотребство и прочие грехи, — пух-пах-трах-бах, черный ящик оранжевого цвета. Тогда Воробьев удивлялся, кому выгодно запрещать совершенно антинаркотическую книгу, после которой просто физически невозможно захотеть ширнуться. «Низший пилотаж» был в некотором смысле прецедентом, — его продавали в целлофановой пленке с комментарием врача и возрастным дисклеймером 18+.
Книги Ширянова изымали из продажи в «Библио-Глобусе», их топили в унитазе, судили, но они все-таки существовали в природе. Сегодня, когда одно за другим закрываются издания, занимавшиеся андеграундной литературой, а чиновники предлагают изымать из библиотек Берроуза, довольно сложно представить «Содома Капустина» на полке магазина «Москва». И поэтому лучший текст Кирилла Воробьева, как в конце девяностых, просто бродит по Интернету между фанатами, панками и исследователями современной литературы. А сам автор лежит в кровати и иронизирует по поводу всего, что с ним происходит. К нему иногда заглядывает пара друзей, в Facebook собирают пожертвования, потому что его книги давно не приносят никакого дохода. Писатель закуривает «Яву» и жадно затягивается. Полет продолжается.
Источник: takiedela.ru
Владислав Моисеев
