«Мне хватило ума так глупо прожить свою жизнь», — сказала как-то Раневская. Впрочем, может, она этого и не говорила, хотя могла бы сказать. Жизнь Раневской выдумана от начала до конца ей самой. Она играла в эту жизнь, она так пряталась от жизни, защищалась. Свой театр Раневская построила на заглавной собственной роли, так как все время действовала в эпизодах. Большого театра, как и большого кино ей так не доставало, поэтому она решила играть себя в предлагаемых обстоятельствах. Ну, правда, это была блистательная роль.
Снять фильм про Раневскую — значит опять придумать ее, добавить еще капельку мифа. Сыграть Раневскую — значит стать тенью той настоящей великолепной небанальной актрисы, которую невозможно повторить, нельзя быть ее копией.
Ее нужно любить для начала, только и всего. А это непросто. Когда она появлялась в театре, все разбегались, кто куда, потому что попасть под ее острое словцо, под настроение — чур меня, чур. Доводила до слез, да, и обслуживающий персонал, и мэтров, великих. Когда всемогущий бог и царь театра имени Моссовета Юрий Завадский во время репетиции крикнул ей в сердцах: «Вон со сцены!», она (никто даже моргнуть не успел) тут же ему выдала: «Вон из искусства!» Срезала. И это при том, что Завадский ее боготворил.
На русском устном она разговаривала виртуозно. И не любила лицемеров. «Жопа есть, а слова нет», — выбрасывала она на изумленную публику бессмертный афоризм собственного сочинения по поводу пятой точки, основы всего и вся, да еще и тех, кто брезгливо морщился при произнесении вслух общедоступного понятия.
Вот такую Фуфу (так Раневскую звали в театре за глаза, имея в виду постоянно попыхивающую сигаретой бабушку — «Фуф, фуф») надо было принять, понять, возлюбить и отметить. У режиссера Дмитрия Петруня и сразу трех сценаристов — Ларисы Жолобовой, Алины Семеряковой и Юрия Мороза — это получилось, сошлось. Такое погружение в жизнь Раневской со всеми нюансами, отклонениями, причудами, триумфами и трагедиями вышло. Вернее, они, конечно, выстроили, слепили из того, что было, ими выдуманную Раневскую, поставили свои акценты. Фуфа — женщина, вот что их интересовало прежде всего. Даже не так: Фуфа — красивая женщина, безукоризненная, со всеми своими противоречиями, прибамбасами. Раневская — дочь, Раневская — сестра, навсегда потерявшая родителей после трагического октябрьского разлома 1917-го. Это безвозвратная потеря во многом и есть объяснение ее самозащитой эксцентричности, неуживчивости, тотального и лелеемого ею, охраняемого одиночества.
Но любить такой персонаж в образе персонажа, актрисы-«Весны» — этого мало. Даже взять на главную роль замечательную, стильную Мариэтту Цигаль-Полищук — тоже мало (хотя там, на небесах, мама Любовь наверняка так порадовалась за свою дочку). От Мариэтты в картине сияние исходит, теплота какая-то особенная. Но и этого недостаточно. О времени и о себе, то есть о ней камнепад (звездопад?) прожитых лет, эпох — как такое показать? Дореволюционная Раневская (тогда еще Фельдман), а это первые три серии — по-моему, удача. Потому что есть отстраненность, а значит, возможность посмотреть на эту жизнь со стороны, дать ракурс, нужную оптику всего этого декадентского абсурда от Серебряного вымороченного века. Но советский контекст — уже отдельные истории, порой не связанные между собой, где время отлетает, испаряется, и сюжет, а с ним и главная героиня, существует как бы в безвоздушном пространстве антуража придуманной жизни, распавшейся вне контекста сугубого реализма. Возможно, авторы хотели так показать само существо парящей над миром, над бытом Раневской, но чуда не произошло, не случилось.
Да, не стали из нее делать комическую старуху, Фрекен Бок, уж на том спасибо. И даже показали ее знаменитое: «Пионэры, идите в жопу!» — на радостные возгласы детей: «Муля, не нервируй меня!» А не показали, как Брежнев, награждая Фуфу, трижды лауреата Сталинской премии, медалью Героя Соцтруда, тоже обратился к ней как те «пионэры» (вот далась же всем эта Муля!)… Нет, она не послала генсека в то самое известное место, а ласково басом отшлепала: «Леонид Ильич, ну вы прямо как хулиган какой-то».
Не показали, как она сидит в гримерке, разделась догола и курит. Тут стук в дверь, входит директор театра Моссовета (по другой версии, это был Ростислав Плятт) — и Фуфа вмиг: «Ничего, что я курю?»
И как Раневская споткнулась на тротуаре, упала, лежит и обращается к прохожим: «Ну поднимите же меня, народные артистки на дороге не валяются».
И про «против кого дружите» не показали, и про «плюнуть в вечность». Понимаю, не хотели делать из сериала один сплошной анекдот от Фуфы. Что ж, молодцы, но ведь излишняя сентиментальность этой острохарактерной женщине тоже не к лицу.
Ее дружба с Ахматовой, с Павлой Вульф — особая статья, песня. И приближала она к себе особенных молодых актрис, своего покроя — Елену Камбурову, Марину Неелову, а Ию Саввину так вообще пригвоздила «смесью гремучей змеи с колокольчиком» — ведь ровно так можно было назвать и ее, Раневскую.
Посылала в конвертах деньги всем и каждому, даже особо просить не приходилось. Нет, одинокой, конечно, не была: жила с Пушкиным Александром Сергеевичем, он в ее маленькой квартире материализовался, и старой дворнягой Мальчиком, которого она подобрала на улице. Дверь в ее доме никогда не закрывалась, это на случай очередного инфаркта, чтобы соседи, если что, могли услышать и помочь.
Все ее комедийные эпизоды пошли в народ. Многие эти фильмы уже забыты, но какая там была Раневская, помнят все. Вру, не все, те, кто родился в ХХI веке, может, вообще не знают, кто такая Раневская. Да, позор, но «других писателей у меня для вас нет».
А истинных, по-настоящему больших драматических (нет, трагических) ролей у нее только две. В кино это довоенный фильм Ромма «Мечта», где она так сыграла еврейскую мать из польской жизни, что увидевший это президент США Рузвельт, еще не вытерев слезы с глаз, назвал Фаину величайшей мировой актрисой. А на театре — «Дальше — тишина», где она блистает со своим вечным партнером Ростиславом Пляттом, а весь зал плачет в конце. Хотя сам Плятт (вот она, цинично-ироничная природа артиста) говорил, что народ приходит в театр смотреть на Фуфу, как в зоопарк на жирафа. Ну, пусть так, смотрите, люди, и учитесь, пока она была еще жива.
В старости Раневская стала очень красива. Есть такой тип женщин, вот еще и Галина Волчек. Смотришь на нее в «Дальше — тишина», глаз не оторвать. И в своем последнем интервью, которое она дала за год до смерти Наталье Крымовой, жене Эфроса, Фуфа необыкновенно обаятельна. И нет никакой «гремучей змеи», а один только «колокольчик». «Фаина Георгиевна, почему вы так часто переходили из театра в театр?» — спрашивает Крымова. — «Искала святое искусство». — «Нашли?» — «Нашла. В Третьяковской галерее».
«Она улетела, но обещала вернуться. Милая, милая…»
…Хотел написать про сериал, а получилось про Раневскую. Только про Раневскую. Простите.
Александр Мельман
