Эти люди уже ушли в мир иной. О них сохранилась память. У памяти имеются в распоряжении материальные свидетельства, всякие, разные, некоторые из них быть может переживут века. Но есть у памяти и еще одна составляющая - это чувства ушедших. Иногда представляется, что и они , эти эфемерные , неуловимые, невидимые , неосязаемые понятия, обладают какой-то материальной силой. Чужие чувства, чужая любовь притягивает нас через годы, нам хочется еще и еще раз находить свидетельства тому, что да, любовь была, и она не ушла в мир иной вместе с теми, кто ею обладал, она осталась в этом мире, и мы можем ее ощутить, к ней прикоснуться. И быть может нам, всегда страдающим от недостатка любви, станет от такого прикосновения легче…
Только одно условие при этом надо соблюсти: прикасаясь, не поддаваться, просто исключить! - примитивное любопытство, не в щелку подглядывать, а воспринимать отзвук чувства…
В черновиках «Поэмы без героя» Анны Ахматовой, по свидетельству Лидии Чуковской, было посвящение Исайе Берлину. Потом оно исчезло. В мемуарах сэра Берлина , опубликованных уже после смерти Ахматовой, присутствует только тень их первой встречи , тень чувств и разочарование последней невстречи. Вся концентрация этих чувств, этих встреч-невстреч - в ее стихах.
… А за ней войдет человек…
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной…
И завершающая строчка –
Он погибель мне принесет.
Десятилетия прошли, поколения народились и возмужали с тех пор как были написаны эти строки. Но их сила так велика и долговечна , что в 90-е годы привела одну русскую женщину, москвичку, в Лондон и заставила, преодолевая нерешительность , сомнения, смущение набрать ( найденный после упорных поисков с помощью друзей) оксфордский телефон героя поэмы. Вот как рассказывает об этом она сама - назовем ее Елена..
- Благодаря моему деду, знатоку русской литературы, я, - начала свою повествование Елена, - выросла , впитывая поэзию Серебряного века . У Ахматовой знала все , что у нас публиковалось , а позже и все , что не у нас. В «Поэме без героя» я чувствовала недосказанность, это была тайна любви, которая меня притягивала.
Когда я несколько лет тому назад попала в Лондон и стала расспрашивать о сэре Исайе Берлине, все меня предупреждали: он недоступен. Он уже стар. У него другая жизнь. Эпизод той жизни, те встречи-невстречи остались в далеком прошлом. Короче говоря, он не захочет общаться, вспоминать, прикасаться к ахматовской теме. И вообще не в британских правилах вот так, запросто, взять и позвонить оксфордскому профессору-слависту. Не принято это у них…И все- таки я уговорила предпринять такую попытку своего знакомого, бывшего тогда собкорром «Известий» в Англии ( ныне ,увы, покойного), Александра Кривопалова. .Сэр Берлин , однако, отказался встречаться, сказал, что о знакомстве с Ахматовой все уже рассказал в своих мемуарах.
И действительно в 2-х томных мемуарах Исайи Берлина рассказывается, как он оказался у нее «во Дворце Фонтанном». После войны , в конце 40-х годов Исайя Берлин, уроженец Риги, ребенком попавший с родителями в Англию, там выросший, получивший образование, состоял на дипломатической службе и в этом качестве пребывал в Ленинграде. Интерес к русской литературе привел его, филолога по образованию, в букинистический магазин на Невском проспекте. У книжного прилавка он разговорился с интеллигентным пожилым покупателем, стал расспрашивать о любимых поэтах: Цветаева ? ( Исайя Берлин был потрясен - он не знал о ее гибели), Пастернак ? (слава Богу, жив-здоров!) , Ахматова? ( наверное, ее уже нет на свете…). «Да, она тут неподалеку живет!» Случайный знакомый вызвался проводить. И английский дипломат (ничтоже сумняшеся - не в Англии ,чай!) без предупреждения отправился с визитом. Визит затянулся до рассвета.
Ахматова назвала его «гостем из будущего», наверное , скорее это был «гость из прошлого». Из минувших времен, потому что он воскрешал ее воспоминания о жизни, атмосфера которой давно растаяла во мраке войн, голода, сталинского террора, безысходной нужды , о друзьях и знакомых, с которыми давно порвались связи, о судьбах которых она ничего не знала… Он рассказывал, спрашивал, она читала стихи, плакала… А что еще было?…
В мемуарах Исайя Берлин рассказывает об этой многочасовой встрече как бы отстраненно, во всяком случае без эмоций. А были ли эмоции?
«Стихи не лгут,» - говорила Ахматова. В ее стихах эмоции открыты, искренни, откровенны. И вряд ли чувства, которые ею владели в часы той встречи, не могли не встретить отклика, пробудить ответные. Но Исайя Берлин этого не открыл.
Об их «невстрече» он тоже рассказал в мемуарах. В 1956 году он снова , будучи в Ленинграде, позвонил ей. Она уже пережила «ждановское дело», запрет на публикации, новый арест сына, беспросветное убожество своего быта… «Гость из будущего» ( «из прошлого») сообщил, что женился. Она не предложила встретиться. «Таинственной невстречи пустынны торжества». Наверное, чтобы что-то говорить, а может быть дать что-то понять о своей убогой жизни, она сказала, что занята переводами корейских поэтов и спросила, любит ли он корейцев? Он не понял - к чему тут корейцы? Удивился… В общем - невстреча.
Так как же узнать, понять, поймать великую тень чувства, материализовавшуюся в поэзии? Как убедиться, что оно было , это чувство? Узнать надо безотлагательно , думала Анна, снова года через два приехавшая в Англию , - ведь Ахматова уже лет тридцать, как ушла из жизни, Исайя Берлин - на исходе девятого десятка…
- Я всю жизнь исповедую веру в могущество любви,- говорит романтически настроенная Елена,- Я убеждена, что ни годы, ни хитросплетения
судьбы не способны стереть, если и не само чувство, то память о чувстве, что, я считаю, очень по сути своей близко.
И в тот свой приезд она решилась и сама набрала Оксфордский номер , попросила к телефону сэра Исайю. Его позвали. Елена хоть и долго готовилась к разговору, растерялась, начала, по ее собственному определению, лепетать что-то невразумительное об Ахматовой, о ее стихах, о любви… Он отвечал устало , равнодушно: «Ну, что она там придумала… Я уже говорил и русским журналистам, и писателям Найману и Рейну, они все меня посещали - это были романтические фантазии поэта…»
Но Елена не отступала: « Ваше имя стояло в посвящении, стихи были вдохновлены Вами, а помните , Цветаева говорила, что тот, кто вдохновляет - тоже создатель. Значит любовь…»
Сэр отвечал хоть и без особых эмоций , но разговор продолжал, настаивая, правда , довольно вяло: « Какая там любовь! Она все придумала…»
Тут Елена обиделась за Ахматову: « Неужели Вы не понимали, что она живет совсем в ином мире, чем Вы! А во время Вашего телефонного разговора в 56 году, той трагической для нее «невстречи», она вообще существовала в тюрьме. Это была ее реальность».
«Тогда она, видите ли , обиделась на меня, когда я сказал, что женился!» - сэр, казалось, чуть –чуть оживился.
«Вы не просто сказали –«женился» , Вы сказали по-другому». В интонации сэра появились эмоции:
«А как же я сказал?»
- «Вы сказали : «Я только в этом году женился.»
- Ну, не совсем так…»
- И тут разговор как бы переломился . Сэр Исайя вдруг спросил:
- - А где Вы остановились в Лондоне? Вот если бы Вы были в Оксфорде!…»
- Елена, боясь упустить момент, мгновенно проявила готовность тут же выехать в Оксфорд. Но сэр неожиданно предложил:
- « Я сам к Вам приеду в Лондон».
- И назначил встречу на следующий день в аристократическом
- Клубе у Трафальгарского сквера.
- С утра Елена и ее английская приятельница разыскали тот клуб, чтобы , не дай Бог, не опоздать к назначенному времени, к тем двадцати минутам, которые сэр Исайя обещал уделить для беседы.
- Пришли во время. Но оказалось, что он уже сидит на диванчике в холле клуба и беседует с респектабельным господином. Как потом выяснилось, то был князь Голицын. Пока сэр Исайя прощался с князем, Елена успела составить его словесный портрет: без возраста, нет ощущения старчества, темные яркие глаза, подтянутый, строгий профессорский вид. (Потом приятельница, которой клубные стражи разрешили посидеть в отдалении, рассказывала, что уловила момент, когда лицо сэра внезапно буквально озарилось улыбкой, преобразив весь облик джентельмена в строго-респектабельном футляре).
- Елена же попрежнему концентрировала усилия на своем: добиться признания - была ли любовь? Она уже не мучилась сомнениями, как к этому вопросу подойти, как ей, не журналистке, не писательнице, не обладательнице громкого имени, представиться сэру профессору, он уже должно быть понял ее одержимость Серебряным Веком и его творцами. И никакие громкие титулы московской гостьи, если бы даже она ими обладала, не способствовали бы этой встрече, все решил тот напор эмоций, который владел Еленой и передался престарелому сэру.
- - … И все-таки - любовь была?
- Полуулыбка тронула черты собеседника , а ответ заставил Елену торжествовать:
- -Конечно, была , - и подчиняясь какой-то внутренней логике Исайя Берлин добавил,- Если бы Вы видели, с каким презрением она отнеслась к моей жене , во время нашей, происшедшей через много лет, последней встрече в Оксфорде. Я готов был провалиться!
- Елена снова вспомнила то место в мемуарах сэра Исайи, где он рассказывает о невстрече с Ахматовой в 1956 году. Приехав в Ленинград, он спросил Бориса Пастернака об Ахматовой - можно ли ей позвонить. Позвонил из автомата, сообщил, что приехал с женой. «Я знаю,- ответила Ахматова, - Пастернак сказал, что она очаровательна!» Сэру Исайе Берлину показалось, что говорит очень сухо. Он не понимал истинную тому причину: она не могла позволить себе эмоций, понимала, что для нее рискованно вообще вступать в беседу - ждановщина еще висела в воздухе, сын Лева еще не вернулся из ссылки, в ссылке погиб ее муж Пунин… Пережитое наполняло страхом новых ударов.
- Теперь ухоженный благополучный джентельмен , сидевший перед Еленой на диване в дорогом лондонском клубе, в который наверное раз вспоминая тот сорокалетней давности разговор, повторял написанное в мемуарах. Елена, осмелев, поправила его : « Не совсем так. Вы сказали : « Я приехал с женой». Ахматова помолчала и произнесла : «Ах, вот как ? Когда же это случилось?» Вы ответили : « Только в этом году». Реплика, которую можно толковать многозначно!
- «Потом,- продолжал Исайя Берлин ,- был разговор о корейцах, стихи которых Ахматова переводила. Она спросила : «Вы любите корейцев?» Я ответил : « Да, люблю». Но что мне до корейцев!»
- Нет , он все-таки совершенно не понимал ее жизни - ни смысла возникавших в разговоре пауз, ни упоминания о корейских переводах! (Ахматова бралась за переводы никому неведомых поэтов от безысходности, от нищеты) . Также как Исайя Берлин так и не поверил никогда, что беды, обрушившиеся на Анну Ахматову в конце 40-х годов были спровоцированы знакомством с ним. Он искренне удивлялся, когда ему об этом говорили: «Что Сталину больше делать было нечего!» А вождь любил, между делом ломать судьбы…
- Разговор в клубном холле вместо двадцати минут, обещанных сэром по телефону, длился больше часа. Под конец беседы он оттаял. Тени пережитых чувств , казалось, ожили, обрели контуры. Елена запомнила его блестящие глаза, улыбку и безапелляционный ответ на ее упорный уточняющий вопрос о том, была ли любовь : «Конечно, была!»
- И еще она спросила : «А здесь в Англии эта история кого-нибудь интересует?» «Абсолютно нет»,- ответил сэр Берлин.
- Когда уходя, он поднялся с диванчика, Елена поняла, что его элегантная моложавость обманчива . Очевидно Исайя Берлин перенес инсульт, не затронувший к счастью интеллект и эмоциональную сферу, но чувствовалось, рука-нога плохо ему подчиняются, походка была старческая, нетвердая.
- Через год Елена снова была в Лондоне. Попыталась связаться с сэром Берлиным. Но он уже не подходил к телефону. Вскоре он скончался.
- Быть может та беседа в клубе была его последней встречей с молодостью, последней посетившей его тенью незабываемой любви.
