Когда мы, нежные горожане, не пережив и двух дней московского снегопада, стенаем о нашей невыносимой жизни, стоит отправиться туда, где нет ни дорог, ни направлений, одна нетронутая белая целина.
Туда, где тихо живут занесенные снегом пять старушек.
Где корыто вместо гроба. Талый снег для стирки белья и помывки. И никогда не горят фонари.
Зачем же тратить впустую дорогое электричество? Звезды светят и за так.
История про забытых бабушек из опустелой деревеньки Севрюково, которой, по некоторым данным, уже 13 веков и которая, получается, даже старше самой Москвы, потрясла Интернет.
Особенно рассказ про то, как хоронят старухи своих умерших, ковыляя с останками в ржавом корыте через сугробы.
Цивилизация, блин! 21-й век!
Спецкор «МК» лично отправился на Орловщину, чтобы проверить, так ли это.
Москва — Третий Рим. Севрюково — Четвертый
Чем дальше от Москвы, тем больше снега. Мы едем — он идет. Снегопад воспринимается за пределами МКАДа не как аврал и катастрофа, кошмар и ужас, а обычным явлением природы. Которое не может быть хорошим или плохим.
«Зима! Крестьянин, торжествуя…» Хорошими или плохими бывают только люди.
Мы едем в деревню Севрюково, где снега так много, что уже не осталось места для людей.
Севрюково — географический термин нередкий. Так, во всяком случае, утверждает Википедия. Одно Севрюково — село в Белгородской области. Другое — населенный пункт на Брянщине.
Орловское Севрюково практически стерто с лица земли. Даже по самым оптимистическим подсчетам, то есть данным официальной статистики, здесь числится меньше двух десятков человек. На деле же и того нет. Баба Нина, баба Лида, баба Маша, баба Тамара, баба Надя… И еще два лежачих старика. Самой юной — бабе Нине, Нине Григорьевне Илюхиной, — в этом году исполнится 72.
И никто бы не знал, что они такие есть — много, наверное, подобных безжизненных деревушек на Руси, — если бы не случайное любопытство.
«Дело в том, что меня давно интересовала история народа севрюки, есть сведения, что они — выходцы из Рима, и самые древние поселения их в здешних краях относятся к 8-му веку нашей эры, — рассказывает правозащитница Мария Баст. — Так как деревень с таким названием в России несколько, то решили съездить в ближайшую, Орловскую, искали даже турфирму, которая могла бы нас туда отвезти, казалось, что добраться будет легко и просто».
Местная администрация ехать москвичам за фольклором в Севрюково категорически не советовала, объясняя это тем, что там давно никто не живет. Поэтому и дороги нет.
«И что если мы так уж хотим, то руководительница районного клуба специально для нас переоденется в фольклорный наряд, споет и спляшет. Но мы не захотели. Мы хотели в Севрюково», — продолжает свой рассказ Мария.
И их послали в Севрюково. Лесом. Вернее, полем. Пешком.
После двух часов безлюдья по снежной целине, то проваливаясь в сугробы, то выбираясь на тонкий ледяной настил, добрались наконец до удивительной красоты деревеньки.
Только деревенька-то была не заброшена, а вполне обитаема. Старушками.
Как бабули баллоны с газом ворочали
…Чувствуешь себя будто внутри консервной банки, набитой людьми, как килькой в томате. Машину в очередной раз заносит, и вся эта орущая, стонущая, вертящаяся масса — трое на переднем сиденье, трое на заднем и еще трое на корточках, с рюкзаками на коленях, в багажном отделении нашего «уазика»…
Это журналисты едут в село, которое было на всех стратегических картах фашистов, а сегодня, в мирное время, его будто бы и не существует вовсе. Журналистов — уже вторая партия. Первая — были местные. Теперь — из Москвы.
Заснеженное поле. И никаких ориентиров. Где небо, где земля? Где прославившееся Севрюково?..
Минус двадцать за бортом. Древний «уазик» потряхивает, как самолет во время турбулентности. Только под самолетом-то 10 тысяч метров «подушки безопасности» — а здесь перевернемся, захлебнемся в снегу — и не найдут уже никогда.
«Тут и трактор не всегда проходит. А вы хотите — «уазик». Как-то застрял в поле — и все, пришлось ночевать», — философски замечает наш водитель Александр, по совместительству сын Нины Григорьевны Илюхиной.
Бабушка — тут же. На соседнем сиденье. В тесноте, да не в обиде. Показывает дорогу, которой нет.
«Ну да, зимой мы и не выходим на улицу. Потому что некуда. И осенью с весною тоже не выходим: распутица. А вот летом у нас хорошо», — до семидесяти лет Нина Григорьевна, до этого заведующая фермой и местный поселковый депутат, трудилась еще и здешним соцработником. В ее обязанности входило съездить в районный центр в магазины, закупить товары для всех жительниц их деревни, возвратиться живой. Отправлялась она иногда пешком, но чаще на лошади с телегой, а недавно, уже когда поднялся шум, выяснилось, что по закону эта лошадь тоже была как бы на должности, ей положено в год выдавать целых 500 рублей на пропитание.
«А на мне была обязанность: привезти всем соседкам баллоны с газом и хлеб. Хлеб — это самое главное».
Пятьдесят буханок по дороге жизни. «А вот газовые баллоны тяжело было ворочать. Они же все-таки по 60 с лишним килограмм», — вздыхает бабушка. «И как же вы их перетаскивали?!» — ужасаюсь я.
«Так где бочком, а где волоком. А куда деваться без газа?» — разводит Нина Григорьевна мозолистыми руками.
Случись что, зимой ни одна «скорая» сюда не проедет. «Как лечимся? Да никак, — снова вздыхает старушка. — Поднялось у меня недавно давление, так я пошла к соседке, чтобы не в одиночестве помирать».
Баллона с газом хватает на месяц или чуть больше. Если экономить. Обычно топят дровами. Власти обещают, что стоимость дров будут старухам компенсировать. Про всеобщую газификацию молчат уже давно. А старухи и не просят. Привыкли. И даже пенсия им нравится и кажется огромной. Ведь тратить ее все равно негде. Отсылают, помогают детям.
До ближайшего настоящего города Мценска — 35 километров. До районного центра Черемошны, где тоже живут люди, — 5 км, или час на грузовом транспорте. Здесь своя теория относительности. В межсезонье — дожди. Зимой — снега. Час легко может растянуться на три. «В прошлом году так снегу навалило, что приперло, пришлось мне на лыжах выбираться, надела и по полю побежала», — хвастается 72-летняя Нина Григорьевна.
Зимой вода в колонке замерзает, и приходится ее отогревать, утепляя железяку полиэтиленом. Но иногда, если очень сильные морозы, это не помогает — тогда старушки топят снег, чтобы помыться, постирать, приготовить на нем еду. Хорошо, что хоть снег здесь чистый, экологический.
Есть корыто? Так держитесь!
Из-за снегопадов и внезапно обрушившейся славы те родственники, кто смог, все-таки вывезли своих бабушек в цивилизацию. Так что обойти всех пятерых жительниц Севрюкова мне не удалось. Остались только самые стойкие.
81-летняя Лидия Ивановна Илюхина — из таких.
«Ой, батюшки! — охает она, увидев делегацию за забором. — Да что же вас так много! Да куда же мне вас деть-то? А, идите все… в хату».
В хате выясняется, что Лидия Ивановна умеет гадать на погоду. Это сейчас актуально. Просим погадать на Москву. Но старушка отказывается. «На вашу погоду гадать не стану, а на нашу — пожалуйста. Завтра опять будет снег, а вот ветра не будет».
Два кота — точнее, кошка Ряба и кот Васек, мама и сын, — трутся у печки, пока Лидия Ивановна собирается кормить кур.
«Девятый десяток пошел, а сапоги с галошами сама надеваю», — хвастается она. У сарая во дворе стоит ржавое корыто. «Это на нем вы покойников хороните?»
«Это мое корыто. Покойников везли не на нем, но на таком же, так и напиши, чтобы не перепутали, — наказывает бабушка. — И это не в этом году было, но тоже снега много, и, чтобы пробраться через сугробы до трассы, тело положили в корыто, впряглись все и потащили. А потом, в городе, уже в обычный гроб переложили, конечно…»
Растерянно кудахчут куры, как дети малые, не понимая, что происходит: вместо того чтобы их кормить, хозяйка говорит, говорит… Все невысказанное за все свои 80 лет.
«Трое нас у мамки было. Я в 37-м году родилась. А когда война началась, немцы шли с той стороны — вон оттудова», — машет Лидия Ивановна рукой.
Каратели жгли орловские деревни. Никого не пощадили. И их родную деревеньку — тоже. «Затем их танки приехали, и полицаи наших мамок собирали, чтобы угнать в оккупацию. Это была зима 42-го. Помню, снега в тот год навалило, вот прямо как сейчас».
Мать наказала детям реветь как можно громче, а сама спряталась. Немцы пришли: где матка? Никого нет, только дети плачут.
«И я это очень хорошо помню. И как руки с ногами отморозила, потому что голяком по морозу бежала. Они раздулись, почернели, мамке сказали, что я не выживу… Мне один финн помог, тоже из немцев: он отрезал всю гниющую кожу, смазал раны мазутом — и я выздоровела. Худющая была!.. А сестренка умерла. Хотя и толще меня, и красивее. Вот ведь как бывает! И брат тоже потом умер. А я вот все живу и живу, всех пережила».
Отец Лиды был в плену. А мать — в оккупации. И родного дома у них никакого не было. Пришли расстреливать — это уже наши, как предателей, — и никого не нашли.
«Я училась хорошо, — рассуждает бабушка. — Портфеля, правда, у меня не было, зато был платок — я книжки в него сложу, уголочки завяжу и иду 15 километров до школы. А когда Сталин умер, я в десятом классе училась, и все навзрыд плакали, я тоже плакала, а почему — не знаю».
А в анкете ее даже в новые времена все равно оставалось, что из семьи неблагонадежных. И на этом закончилась вся Лидина учеба. В институт ее не взяли. Так она и стала свинаркой. И проработала до пенсии и даже дольше. Пока не рухнул колхоз. Вышла замуж сюда, в Севрюково. Прожила с мужем 34 года, родила двух детей.
«А сейчас бы что не жить — ведь все есть», — и тут же пытается вручить всем подарки: три пары шерстяных носков, связку белых грибов и сухой шиповник. Все, что только нашлось у нее в хате.
«Снег пошел», — смотрю я в темное окно. «А я что тебе по гаданию сказала?.. — снова радуется Лидия Ивановна. — Я ведь каждый день бога прошу, чтобы не засыпал он нас и нашу землю… И чтобы мы могли еще счастливо пожить. Хоть немножечко».
Приказано выждать
И все бы ничего, вот только местные власти новостям о старушках и Севрюкове в областной и федеральной прессе совершенно не обрадовались. Зачем им этот ненужный хайп?..
Поэтому они сразу объявили, что пожилые женщины вводят общественность в заблуждение — случайно или намеренно, но есть у них и дорога, даже две — основная и запасная. Покойников, правда, в корыте возили, но исправились: теперь, если кто умирает, его везут до телеги на саночках, а сугробы заранее чистят.
И что медицинское обслуживание в Севрюкове — лучше не бывает. Все положенные социальные услуги на дому предоставляются получателю в сроки, определенные в индивидуальной программе согласно действующему законодательству, а 16 января, сразу после праздников, к жителям населенного пункта специально выехали врачи из центральной районной больницы. Померить давление.Но сами бабушки под запись утверждают, что никто к ним не приезжал.
Зато точно прислали сюда для проверки представителей сразу всех соответствующих служб — от прокуратуры до МЧС, пересчитали заодно старушек и наказали, что если кто-то уедет к внукам, то заранее предупреждать, чтобы госуслуги не назначались отсутствующим гражданам.
Бабушки, конечно, боятся, что их откровенность насчет дороги выйдет им боком. Хотя хуже, чем есть, вряд ли будет. А все, о чем они мечтают, это только новый асфальт… Пять километров. Ничего больше. В среднерусский полосе, не на Крайнем Севере.
Но пока что от администрации области на днях им передали только тортик. «Дед Мороз, да?..» — ахнула Лидия Ивановна. «Нет, — разочаровал ее советник губернатора. — Губернатор. Он просил передать, что мы всегда помним о каждом человеке».
И этой весной, в мартовскую распутицу, о них, я уверена, вспомнят обязательно. Что бы ни случилось, но прорвется к ним трактор с урной и избирательными бюллетенями.
Все как одна бабушки Севрюкова будут голосовать.
Автор: Екатерина Сажнева
