В 1995-м я прилетел в Приднестровье для разговора с геройским генералом Лебедем — командующим 14-й армии. На аэродроме меня встретил майор Бергман, крепкий и абсолютно лысый мужик. Поняв мой взгляд, он буркнул: «Чернобыль».
Оказалось — крутейший ликвидатор, комендант Чернобыля, светится в темноте…
Прошли годы, появился сериал «Чернобыль», сильное кино, «Коммунисты России» (есть такая партия) требуют запретить, но ведь уже поздно — все посмотрели. Звоню Бергману: «Смотрели?» — «Смотрел». — «Что не так?» — «В целом всё так». Встретились. Разговор радикально сокращён.
БЕРГМАН. В самоубийство Легасова не верю. Военная комендатура — та же военная полиция. Мне приходилось тысячу раз выезжать на суициды. Вот повесился солдат: первой выезжает комендатура, потом прокуратура. Мы приехали, окружили место, пока приедет прокуратура. И потом помогаем им вести следствие. Поза, в которой нашли Легасова... Моё мнение: его убили. Я с Легасовым несколько раз встречался. Он всегда критиковал власть. Почему? Потому что ту станцию сдали недоделанной, торопили. Потому что не было защиты. Если бы была защита, то этот блок накрыла бы 3-метровая бронированная стена. Если бы эта станция была сделана по-настоящему... Припять — там такие места: если смотришь — чистейшая вода, леса — а всё превратилось сперва в ад, потом в вечное кладбище.
…Когда дали команду расстреливать скот, то многие солдаты с ума сходили. И поставили на это офицеров, которые прошли Афган, которые могли это. Представьте себе, выстрелить в корову, она же огромная, они начинают мычать, кричать, бросаться друг на друга. Скота там было много, и как его уничтожить, этот скот? У нас молчали об этом, как будто ничего этого не было. А вранье… Я никогда не забуду…
Я благодарен только Господу Богу одному, потому что в ночь перед Чернобылем мне приснился сон: меня облепили большие мухи, лезут всюду. Я в 5 утра проснулся в липком поту, позвонил матери, рассказал. Мы поехали на кладбище (у меня дедушка и бабушка рядом лежат), она упала на могилу со словами: «Спасите его». Мать сказала, чтобы в ближайшее время я был осторожен: ну перейти дорогу… А тут мне звонок: срочно быть на аэродроме…
— А кому она говорила «спасите»?
— Она просила родителей, чтобы они…
— Ваших дедушку и бабушку?
— Да, чтобы они меня спасли. И вот судьба.
— Когда вас туда прислали?
— В самом начале, всего сутки прошли. Я был тогда старшим офицером службы войск 14-й армии. Это 600 километров. В основном участвовали военные округа: Прикарпатский, Одесский, Киевский, Белорусский. Всё, что находилось недалеко, всё бросили туда. Сколько там было техники. Вывезти оттуда нельзя было ничего. Всё там закопали… Бедные метростроевцы. Им бы я дал сегодня первое место. Из Москвы были многие. Они рыли туннель, чтобы подойти туда под блок, под реактор.
— Это метрострой был?
— Конечно.
— А в кино это шахтеры.
— Метрострой рыл спуск под реактор, а горизонт под реактором — шахтёры. Многие приезжали туда без призыва военкомата, они были чисто гражданские, медики… Мы не имели права быть там больше месяца. Я был полтора месяца, потому что у меня не было замены. Похудел на 23 кг, я уже не мог сам передвигаться, у меня упало давление, было 80 на 50, потому что, извините, всё время из заднего прохода шла вода. Что ни поешь — вода. Привезли в госпиталь, определили лучевой ожог сигмовидной кишки. Они хотели мне удалить. Со мной лежал хохол один, он говорил: ты понимаешь, что тебе поставят трубку, и кал будет идти через живот. Он говорит, вонь такая, пойми, ты уже человеком себя считать не будешь. А мне 36 лет, высшее военное образование, красный диплом, и я никому не нужен. Они говорят: надо резать. Я отвечаю: нет.
(У ликвидаторов был массовый понос. В сериале «Чернобыль» этого нет. Или не знали, или сознательно не захотели снижать — показывать героев в неприглядном виде.)
— Сколько рентген наглотали?
— Они написали столько, чтобы не уволить. Говорят, если напишем правду, тебя сразу надо увольнять. Всем писали «здоровы». У меня солдаты были белые, как эта рубашка. Мы же их обманывали. Там надо было все графитовые трубки собирать. И как только ты взял эту трубку, бросил её в контейнер… защитный фартук не спасал. Нужно было за 30 секунд, но за это время никто не успевал. Потом его увольняли. Он прослужил в армии полгода, а ему писали «уволен» и указывали полный срок. Их никого уже нет в живых.
— Сколько тысяч примерно?
— Кто это знает? Нет ни одного человека, кто был со мной и кто остался здоровым — все буквально.
— Из тех, кто был там с вами, кто-нибудь ещё жив?
— Не встречал я. Из своих никого нет. Это были всё смертники. И метростроевцы… Через Чернобыль прошло огромное количество людей. На сегодня я бы не сказал даже сколько… Вот показали этот фильм. Почему не мы его сняли? Сейчас говорят, что наши снимают фильм, в главной роли Петренко, который играет кэгэбиста, который шпионов ловит. Послушайте, секретность была — туда не попадешь к этой станции. А чего там ловить шпионов? Какая там секретность? Любой ученик, изучающий физику и химию, понимает, что это такое.
…Ё-моё, столько вооружения, столько всего, столько тянут на парадах бронетехники. Сейчас современная война, и этого ничего не нужно будет. Сегодня такие ракеты термоядерные…
Проводить «Двадцатки» (G-20), где президенты собираются, «Семерки» (G-7) надо только в одном месте — в Чернобыле. Пусть приедут, посмотрят. А то кричим: «Мы запустили гиперзвуковую». Американцы кричат: «А мы запустили такую». В Чернобыль их посадить, и пусть посмотрят на мирный атом. И там проводят совещание всех президентов.
И нужен закон: каждый президент должен отслужить в армии, чтобы понимать последствия того, что будет, чтобы призадумался нажать красную кнопку. Гражданский человек не понимает этого.
«Волга» для Горбачева
Когда узнали, что Горбачев прилетает встречаться с ликвидаторами, Щербина дал команду, «Волгу» приготовили, а назад бы уже не выпустили, её следовало захоронить. «Волгу» свинцом обшили, доделали. И тут «уазик» ВАИ сдаёт назад, и от «Волги» осталась половина. Тут Щербицкий (первый секретарь ЦК КП Украины) говорит: «У меня есть, там две «Волги» стоят…» У него где-то там в 30-километровой зоне была дача. Приехали, первым пошел химик, так заорал, мы все бегом оттуда. Спрашиваю: «Что случилось?» — «Там зашкаливает». «Думаю, что же докладывать начальнику оперативной группы?» Приехал, а он говорит: «Да какие «Волги»! — ему это не надо, он не приедет».
— Так и не приехал?
— Ни разу.
— А собирался?
— Да, они же готовились его встречать.
— А было объяснение, почему не приехал?
— Ну я кто такой…
— Кто приезжал к ликвидаторам спеть, сплясать?
— Кобзон был, Пугачёва. Многие приезжали… Мы понимали, что это опасно и что будет с нами. Не понимали этого гражданские и солдаты. И лезли везде. Да и офицеры пренебрегали носить защитные костюмы. Все — мы герои… А я все-таки спортсмен — да, тяжело, но носил костюм, не снимал его, по три раза мыл. Такое промасленное х/б, пропитка якобы не пропускала радиацию. Помню — ложись и спи, а я надеваю респиратор.
— Даже спать?
— Даже спать. Я никогда не забуду: там был начальник по фамилии Морозов, подполковник, из госпиталя — из Минска или из Витебска. Он говорил: «Хочешь жить — укройся».
— Лысым стали когда?
— На третий день.
— Да ладно.
— На третий день. Но самое тяжелое — привкус железа во рту постоянно.
— В кино тоже говорят: металлический привкус.
— Привкус все время такой, как будто я держу во рту кусок ржавого железа. Я всегда дёргался.
— Сколько у вас было встреч с Легасовым?
— Раз десять точно. Встречались, я же комендант.
— Он давал какие-то распоряжения, просил что-то?
— Он был член правительственной комиссии. Ему, как члену правительственной комиссии, обязаны были подчиняться все. Он был везде.
Два главных человека, которым я бы сегодня поставил памятник на Красной площади — это ему и генерал-полковнику Пикалову — химику, который сделал всё, чтобы не пошла радиация дальше в Союз. Все химики, которые там работали, были под его началом. Когда я его видел, мне становилось страшно, потому что он был весь желтый. Он не уходил со станции, он был там всё время. Я с врачами о нём разговаривал, они мне показывали вот так. (Чертит крест.)
— Не жилец?
— Да. Это великий человек.
— А в этом фильме о нем ничего не говорится.
— Я могу про него вам сказать, у меня там с ним были встречи каждый день, есть фотографии.
— Он вам лично какие-то распоряжения отдавал?
— Нет. Я отвечал за правопорядок, чтобы не напивались, чтобы не украли, чтобы не пробили, не вывезли ничего. А Пикалов распоряжался: 100 солдат отправить туда, этих сюда, эти машины запустить, те машины закопать. Там же машины не выдерживали.
Техника не выдерживала
— В первые дни японцы в виде экстренной помощи прислали два специальных робота, оборудованных щупальцами и дистанционным управлением. Офицеры (не сказать, чтоб трезвые) начали ими играться, как дети, и разбили их об стену. Починить не смогли. Тогда они заставили солдат сбрасывать ещё дымящиеся обломки графита прямо с крыши в реактор! В обмен на мгновенную демобилизацию.
— Я понимаю, что робот от радиации может сломаться. Но грузовик?
— При чём тут радиация? В чем беда была наша? По всей стране командиры частей, которым приходили телеграммы: направить из части 100 машин, 20 тракторов, 5 бульдозеров, — они знали, что назад техника не вернётся. Весь хлам туда гнали. Знали, что потом вместо этой техники получат новую.
— Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Я никогда бы не подумал.
— Будь я командиром части, тоже отправил бы туда хлам.
— Конечно, это так просто.
— А они на второй день ломаются. У меня в комендатуре «Волга», которую дали ВАИ, она через два дня вся рассыпалась, мосты попадали.
— Не от радиации…
— Не от радиации, от хитрожопости. Поэтому, когда мы вечерами сидели, пили, у нас были такие разговоры: прошли Афган, прошли это… Говорили: как Советский Союз может выдержать, когда столько потрачено техники на Афган — это же столько денег! А сегодня Чернобыль забирает столько — мы всё закапываем и закапываем… В какой стране возможно это?
— Какие нужно вырыть ямы, чтобы все это закопать — грузовики, бульдозеры?
— Гигантские.
— А чем копали, экскаватором?
— Не будем говорить, нельзя!
(По весьма достоверным сведениям, гигантские могилы для техники копали ракетами. Ба-бах ракетой — и готово. Слово есть такое военное «вбить шурфы».
А ещё знающие люди говорят, будто бы когда сделали первый саркофаг, осталась 13 сантиметровая щель. Все силы были исчерпаны и торопились сдать. А теперь приходится делать второй саркофаг. Он почти готов. Надёжен ли?)
…Продолжают врать народу, что пройдет 100 лет и в Чернобыле можно будет жить. Никогда в этом месте уже жизни не будет. Никогда. Там всегда будет радиация. Я почему говорю, что нужно президентов туда — чтобы они увидели стоящие 16-этажки и 9-этажки пустые. Не просто окна стучат разбитые. Где-то какая-то тряпка… Я же объезжал город всё время, патрулирование. Хоть мы и военные люди, но это просто страшно. Голые стены, разбитые окна — это был просто кошмар. Нужно туда президентов возить и показывать. Нужно всё оружие привезти и закопать и забыть, потому что жизни никакой. Когда сегодня Рогозин говорит о том, что мы на Марсе, мы там на…
— Скажите, что вы всё-таки пили там?
— В основном спирт натуральный. К нам цистернами приходил спирт. Солдатам, работягам там не разрешалось пить, всё было запрещено.
— Мне казалось, что все пили там?
— Это враньё.
— Разве водка не помогает от радиации?
— Да нет. Всё это разговоры. Врачи даже сами мне говорили.
— Цистерна — это же 60 тонн.
— Всегда можно было спиртика выпить, и никаких проблем.
— Вы смотрели этот фильм пятисерийный как ликвидатор, очевидец. Что там не так? Мелочи не будем считать.
— Они Щербину не так показали. Они показали, что он был резкий, а он был очень выдержанный человек, спокойный. Он был умный человек. А Легасов не был диссидентом, он болел за это дело как за свое. Он себя считал виноватым. Он говорил, что бился, чтобы не запускать эту станцию, что нужно ещё три года, чтобы сделать всё как надо.
— Он объяснял, что не было сделано?
— Не была сделана защита. Реактор должен был закрыться трехметровой бронированной сталью, которая бы не выпустила джинна из бутылки, как он говорил. Защиту не сделали из-за чего? Все сроки были сорваны, строителей торопили страшно, решения принимались не учёными, а в Политбюро ЦК КПСС.
— А что самое правильное в этом кино? Вы смотрели и думали: вот точно так.
— Точно — это как мы все суетились, не понимая, что мы делаем. Этот пожарник обгоревший, сто процентов. Мы лезли неграмотные, не понимали, что может быть дальше. Всё правильно показали: как волосы падали, кожа слезала, кровь сочилась с лица — всё действительно так было.
Александр Минкин
