— Когда Major Lazer только появился, это был довольно смелый проект без очевидного коммерческого потенциала. А вы сами понимали, что эта музыка со временем сделает вас хедлайнерами крупнейших фестивалей и будет собирать миллиарды просмотров на ютьюбе?
— Ни о чем таком мы, конечно, не думали. Мы всегда воспринимали Major Lazer как веселый сайд-проект, вот в чем дело. Была музыка, которую мы записывали всерьез, и был Major Lazer. Но с каждой новой песней Major Lazer становился все больше и больше.
— Был ли конкретный момент, после которого вы поняли — всё, успех?
— Скорее была цепочка из таких моментов. Вот мы выпустили альбом «Peace Is the Mission». Выпустили «Lean On» — большой хит, но он был всего один. Поехали в тур, играли на множестве фестивалей. Вдруг другие наши песни тоже начали выстреливать — «Cold Water», «Know No Better». Это говорит о том, что слушатель меняется: ведь если бы мы выпустили эти песни пять лет назад, они бы и близко не стали хитами. Вот и радио тоже сильно поменялось за последние годы.
— А я-то думал, что Major Lazer впервые громко постучали в двери поп-музыки, когда Бейонсе внезапно переделала ваш трек «Pon de Floor» в песню «Girls».
— Кстати, я даже не знаю точно, как это получилось. Думаю, это мой друг Switch, который начинал заниматься Major Lazer вместе со мной. Он работал с Бейонсе в студии — скорее всего, так она услышала наш трек. В работе над «Girls» я поучаствовал только на самом финише. Ну, не новость, что Бейонсе всегда прогрессивно относилась к собственному звучанию и выбирала музыку с прицелом на будущее.
— А что касается «Lean On», вы сразу осознавали ее потенциал?
— Нет, но в ней было слышно что-то особенное. Тут опять совпало очень много факторов. И то, что мы с годами выросли как музыканты и продюсеры. И то, что откуда ни возьмись появилась Mo со своим неповторимым голосом. Песня сложилась очень органично, и для нас было важно, чтобы успех пришел именно таким естественным образом.
— Вы записываете такое количество коллабораций, что, видимо, ни о какой совместной работе в студии с артистом уже и речь не идет — все по имейлу?
— Нет, студия — это по-прежнему самый лучший вариант. Но сейчас я так много времени провожу в дороге, что особого выбора нет. Поэтому работаю в любых условиях.
— Вы помогли перезапустить карьеру Джастину Биберу, который до коллаборации с вами и Скриллексом имел репутацию довольно однообразного и сложного в работе поп-артиста.
— Нас познакомил Ашер, наверное, лет семь назад. А ситуация, в которой тогда находился Джастин, сыграла нам на руку. Потому что в студии все чувствовали себя свободными. Его команда была готова пробовать абсолютно все и начать с чистого листа. Это давало нам как продюсерам больше возможностей. Ни у кого не было никаких ожиданий, на нас не наседал лейбл: «А сделайте вот такую песню!» Мы хотели использовать эту свободу, чтобы сделать что-то дикое. И у нас получилось.
— Когда вы в последний раз выступали для аудитории меньше 1000 человек?
— Да буквально пару дней назад на Burning Man. Это большой ежегодный фестиваль радикального самовыражения. Я играл там на 17 вечеринках, на некоторых из которых было по одному человеку. И это мой любимый формат выступления. Я просто подъезжал туда на машине с установленной звуковой системой, начинал играть, а музыку реально слушал только один человек. А через 20 минут там могла быть тысяча человек, потому что музыка создавала вайб.
Никто не пришел слушать мой сет. Всем было плевать на имя Дипло, они были там только ради музыки. Именно поэтому я люблю играть диджей-сеты. Burning Man — идеальная учебная площадка. Я могу играть много новых песен, пробовать в сетах что-то новое, включать демо. На больших вечеринках такой возможности нет, потому что там нужно играть проверенные треки.
— Есть ли продюсеры, чьи песни ты хотел бы написать сам?
— Таких много. Любой трек Mura Masa. Любой трек Daft Punk. Еще мне очень нравится молодой продюсер Jim-E Stack.
— Когда в России артист приходит к успеху, его первоначальная аудитория способна отвернуться от него, потому что он стал слишком популярным или, как это еще называют, продался. Ты сталкивался с такой проблемой?
— Нет. Я музыкант и продюсер по профессии. Это моя работа, я должен зарабатывать этим на жизнь. У меня никогда не было желания сохранить вокруг себя определенную группу слушателей. Я просто делаю музыку. И если она нравится людям — здорово. Нет — меня это не особо волнует. В моем случае всегда есть возможность найти новую аудиторию. Она растет и меняется вместе с музыкой, это удобно.
— Твоя цитата: «Раньше я вел себя в твиттере как мудак. Но чувства есть у всех — даже у поп-звезд. Так что теперь мой твиттер очень скучный». Есть ли артисты, отношения с которыми испортились из-за твиттера?
— Такого, чтобы прямо разругаться, все-таки не было. Я такой человек, на которого нельзя долго обижаться. Я всегда могу еще раз пошутить и разрядить обстановку.
— На радио BBC есть шоу «Diplo & Friends», где периодически можно услышать электронных музыкантов из России, которых здесь не особо-то и знают. Кто и как их находит?
— Я знаю много российских продюсеров, они сами шлют мне свои демо. А программа «Diplo & Friends» — отличная площадка, чтобы открывать людям новую музыку. Я сам просто музыкальный фанат. Люблю все: от Тейлор Свифт до какого-нибудь андеграундного продюсера из Санкт-Петербурга, выкладывающего свои треки на SoundCloud. Так что я обращаю внимание на новые имена.
В России много молодых продюсеров со свежим взглядом на мир. Теперь у них есть доступ абсолютно ко всему. Еще 20 лет назад все было совсем по-другому. Тогда у вас едва ли был доступ к музыке внешнего мира. И сейчас у вас происходит креативный взрыв из талантливых молодых артистов. Очень круто наблюдать за тем, как они экспериментируют со звуком.
Мне нравится артист White Gangster и вся его тусовка. Я вообще люблю музыкантов не от мира сего. Сейчас существует множество коммерческих хаус-артистов, а мне интереснее наблюдать за психами, которые с необычной стороны подходят к регги и фанку.
— В России местный поп довольно низкого уровня. Вот почему у вас поп-музыка настолько быстро и смело впитывает все находки передовой электроники?
— Видимо, менеджмент говорит артистам, что это хорошая идея. Если поп-артист хочет оставаться актуальным, он будет подстраиваться под тренды. Танцевальная музыка на волне? Значит, поп-мир будет ее использовать. Поп-музыка существует именно таким образом: она поглощает все классное, что происходит в андеграунде. Так было всегда.
— Что делать музыкантам из России, которым не нравится наша поп-сцена, но изменить ее они не могут?
— Нужно мыслить локально. Создать свою сцену, свою нишу. Приглашать новых музыкантов и продюсеров, сотрудничать с ними. Делиться музыкой именно на локальном уровне — и только потом менять мейнстрим.
— Вы принимаете участие в проекте музыкальной платформы TBRG OPEN и приглашаете к сотрудничеству молодых музыкантов из разных стран. Почему вы вообще решили участвовать в этом проекте?
— Нам очень понравилось то, что это глобальный проект, привлекающий локальных музыкантов. Мы любим работать с теми у кого другой культурный бэкграунд и учиться чему-то новому. Мы записали TBRG Beat и вместе с исполнителями из разных стран создали крутые песни на разных языках.
— Вы участвовали в выборе музыканта из России?
— Однажды мы наткнулись на клип Скриптонита на Youtube, поэтому когда TBRG OPEN предложили его в качестве участника, мы быстро согласились.
— Как вы познакомились со Скриптонитом?
— Он приехал в Лос-Анджелес для записи трека на студии. Создание трека — творческий процесс, так что мы много работали прежде чем все остались довольны.
Совсем скоро мы снова увидимся со Скриптонитом на TBRG OPEN FEST в Москве. Мы первый раз приезжаем в Россию и надеемся, что Скриптонит покажет нам хорошие московские рестораны.
