Слово «мать» я никогда активно не использовала. Оно было, конечно, в моем словаре: роман М.Горького «Мать» (о том, как родители и дети обретают взаимопонимание, участвуя в революционном движении), его же лозунг «Восславим женщину — Мать, чья любовь не знает преград, чьей грудью вскормлен весь мир!», обязательный пункт в анкете, заполняемой в отделе кадров: «Мать — такая-то, такого-то года рождения, работает там-то, проживает по адресу…» В общем, все более или менее казенное, далекое от моей реальной жизни. А рядом со мной была не мать, а мама. В третьем лице, в разговорах с родственниками и друзьями я обычно называла ее «мамочка». Человек настолько близкий, что мира без нее, казалось, вовсе не существовало.
Мама не только кормила, одевала, заплетала косички и вытирала сопли — она всегда выслушивала и терпеливо все объясняла. Гораздо позже, тоже сделавшись мамой, я осознала, какой адский труд, не раздражаясь, находить ответы на детские вопросы — равно дурацкие и гениальные: «Кто такие парадоксы?», «Почему мы зимой каждый день ночью в садик ходим?» — и тому подобные.
Моя мама со мной разговаривала. Очень много рассказывала — о раннем детстве, пришедшемся на войну, о школе, о студенческих годах, совпавших с «оттепелью». Слушая эти истории, я как будто мысленно переносилась то в одну, то в другую эпоху, оказывалась в самых разных местах. Я попадала в огромную коммунальную квартиру, где перегородки между комнатами были настолько тонкими, что соседский мальчишка, не повышая голоса, просил мою будущую маму, разучивавшую этюды на фортепьяно, сыграть ту или иную пьеску. Потом я заглядывала в школьный класс, в котором впервые после десяти лет раздельного обучения оказались вместе мальчики и девочки, и видела, как девчонки, пострадавшие от агрессии со стороны новых одноклассников и возглавляемые моей непобедимой мамой, по команде опускают за шиворот мальчишкам кусочки льда, а потом наслаждаются тем, как посреди урока визжат и извиваются поверженные противники. Вместе с мамой я шла по коридорам исторического факультета МГУ конца 1950-х, а 12 апреля 1961 года спешила в центр Москвы — в восторженной толпе приветствовать первого советского космонавта Юрия Гагарина.
Да что там советское прошлое! Мама переносила меня то в Древнюю Грецию, то в Западную Европу века эдак двенадцатого. Я обжилась там настолько, что подобранного на улице тощего голодного щенка назвала — по ассоциации с тонкими черными собаками на средневековой гравюре — Генрих II Плантагенет. Так и жил потом в нашей семье этот милейший пес, незаметно превратившийся в Гену.
Я и не заметила, как условное «вместе с мамой» превратилось в реальное. Мне было семь, когда мама впервые повезла своих студентов в археологическую экспедицию. А в десять я уже тоже туда поехала и услышала суровейшее предупреждение: «Услышу «мама» — отправлю домой». Не озадачившись вопросом о том, как технически можно было бы отправить меня из Краснодарского края в Москву, я очень испугалась и ни разу не заверещала: «Мама! Мама!», даже когда заблудилась неподалеку от нашего палаточного лагеря и больше часа проплутала в колючках и когда встретила на дорожке змею, а в море — электрического ската.
Мамин авторитет был непререкаем. По семейной легенде, в раннем детстве я придумала формулировку, ставившую точку в любой дискуссии: «Мама казяла!» («Мама сказала»). Привыкшая уважать маму беспрекословно, я тряслась от волнения, когда ее пригласили в школу — выступить перед моими одноклассниками, рассказать о своей работе. У меня началась паника: а вдруг ребята будут шуметь, хихикать, что называется, «доводить»? О нет! Стоило моей маме заговорить, как класс затих: сбылась вековая учительская мечта о том, чтобы было слышно, как летит муха.
Чем мама околдовывала любую аудиторию — от хамоватых пятиклассников 1980-х до утонченной интеллигенции, собиравшейся на ее лекции уже в начале XXI века? Безусловно, колоссальными знаниями, свободной образной речью, блестящим остроумием. А кроме всего этого — мама была искренне расположена к людям, никакой публики не боялась, но никакую и не презирала. Мама не просто делала мир лучше – она, как добрая волшебница, творила для меня мир, в котором вполне можно было жить.
Маленький человек уверен, что мама есть только у него. В этом я убедилась, когда попыталась объяснить своему, примерно трехлетнему тогда сыну, что его бабушка — это моя мама. От этого сообщения он разрыдался. Сначала я удивилась, потом поняла: у ребенка произошло крушение вселенной. Ему как будто пришлось поделиться с другими самым дорогим, чем он владел.
В действительности же мамы изначально есть у всех. И мам вокруг очень и очень много. Причем их устремления часто не совпадают. С этим неизбежно сталкиваешься, когда приводишь ребенка на детскую площадку. Кто из нас, мам, не наблюдал жестоких схваток за лопату или ведерко! Вот он — момент истины: твоего ненаглядного малыша лупят пластмассовой лопатой по голове, посыпают песком, пинают и оплевывают! А за всем этим с царственным спокойствием наблюдает мамаша агрессора! Просто в ее картине мира дело обстоит несколько иначе: это твой ребенок чуть было не отнял у ее сына/дочери законно принадлежащее им имущество и получил достойный отпор. И, кстати, руки чешутся у нас обеих. Хотя трогать чужого ребенка, разумеется, нельзя.
Вообще очень трудно быть мамой и оставаться приличным человеком. Я что — не проведу свое ненаглядное дитя без очереди в поликлинике? Не помогу ему сделать шпаргалку или найти в Интернете готовый ответ на заданный учителем на дом вопрос? Да я наизнанку два раза вывернусь, чтобы у сына все было хорошо! Только вот получится ли?
Конечно, правы те, кто говорит, что ребенка надо суметь вовремя отпустить. Точнее — вся жизнь есть сплошная череда таких «отпусканий». Впервые не дать перед сном соску (часа полтора ора обеспечено, зато потом будет лучше засыпать). Дождаться, пока сам завяжет шнурки (лучше заранее предупредить на работе, что в этот день опоздаешь). Отправить одного в школу. О, этот день я помню: я, как заправский спецагент, кралась за сыном, прячась за деревьями, чтобы он, обернувшись, меня не увидел, и не успокоилась, пока не удостоверилась, что он благополучно добрался до школы и уже поднимается по ступенькам. Потом надо опять и опять «отпускать» его — в учебу, которая пойдет совсем не так, как тебе представлялось, в работу, которую он, вполне вероятно, выберет «не ту»… О личной жизни и не говорю. Когда приходит ее время, авторитет матери сжимается, как шагреневая кожа.
Пока же этот страшный момент не настал, ребенок вовсе не хочет, чтобы его «отпускали». В арсенале у него немало средств для «закрепления» матери на привычных позициях. Главное, разумеется, — болезни. Кстати, одним из аргументов в пользу того, чтобы взять-таки меня, еще маленькую, в археологическую экспедицию стало то, что накануне маминого отъезда я всегда заболевала. Как и мой сын через многие годы. Разнообразные недуги поражали его именно тогда, когда мне предстояло важное выступление или поездка в другой город. О, этот ни с чем не сравнимое состояние — выступление на научной конференции в тот момент, когда у ребенка, оставшегося с отцом или с бабушкой, никак не снижается температура! И как ненавидит в этот момент мама и себя, и науку, и просто все на свете!
Мы, мамы, — самые уязвимые люди на земле. Ведь каждая из нас хочет, чтобы все любили нашего ребенка так же, как мы сами, — сильно и беззаветно. А этого, увы, не происходит. Наших детей обижают, их недооценивают! На мать со всех сторон сыплются замечания! Помню, как мы продирались с совсем еще маленьким сыном через привычную толпу в районной детской поликлинике, он на что-то засмотрелся, а проходившая мимо дама в белом халате строго сказала мне: «Пусть закроет рот!» А потом это покатилось как снежный ком. Школа требовала, чтобы он записывал домашнее задание, институт — чтобы активнее отвечал на семинарах. И каждый раз непонятно было, что я могу сделать, если все уже случилось, у меня родился именно этот человек, и нет его улучшенной копии!
Мне кажется, материнская уязвимость с годами только нарастает. Потому что шансов повлиять на жизнь отпрыска остается все меньше, как, впрочем, и сил. Помню, как сын в четыре года, не желая вставить рано утром и собираться в детский сад, злорадствовал из кровати: «Ни я не пойду, ни ты меня не понесешь!». Сейчас мы часто со смехом вспоминаем эту нахальную детскую фразу. Но ведь в ней был и несомненный философский смысл. Ребенок понял, что некоторые мамины ресурсы исчерпаны. Год назад она еще могла взять его на руки и перетащить в ванную. А потом он стал слишком тяжелым.
Я не очень люблю патетику, но сегодня мне хотелось бы воззвать к окружающим.
Пока вы чьи-то дети, радуйтесь каждому мгновению. Пусть мама есть не только у вас, ваша — все равно единственная. Она творит ваш мир. Потом этот титанический труд ляжет на ваши плечи.
Если вы мама, позвольте и другим мамам быть таковыми. Не объявляйте на этом основании войну человечеству. Помните: ваш ребенок ничто так не ценит, как надежность и спокойствие. Сохраните для него мир — хотя бы в ближайшем окружении.
Ну а если вы — все остальные, посочувствуйте матери — самому незащищенному существу на земле. Но и позавидуйте. Иногда ей удается сделать что-то для своего ребенка. Поэтому она точно знает, что такое счастье.
Евгения Басовская
