На этой неделе сотрудники отдела по делам несовершеннолетних (ОДН) отмечают юбилей — 75 лет со дня образования своего подразделения. “РД” решил выяснить, как работают нынешние “детские комнаты милиции”, кто стоит в них на учете, и провел один день с сотрудниками отдела по делам несовершеннолетних ОВД по району Очаково-Матвеевское.
Когда мы учились в школе, одно название “детская комната милиции” внушало ужас и казалось преддверием жуткой жизни с судами, решетками и зоной.
Сейчас название отдела изменилось, но суть осталась та же: одна дорога к кабинету вызывает не самые радостные эмоции — всюду решетки, вооруженные милиционеры и какие-то опустившиеся, побитые или просто рыдающие граждане. Переступаю порог отдела — и словно в оазис попадаю. Среди кипы дел и предостерегающих плакатов — маленькие аквариумы с рыбками и черепахой, цветы, забавные распечатки на стенах. А главное — две юные, красивые и современные девушки, которых даже суровая милицейская форма не может лишить очарования и мягкости. Знакомимся — начальник отдела ОДН ОВД по району “Очаково-Матвеевское” старший лейтенант милиции Надежда Алексеевна Пиреева и старший инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант милиции Виктория Александровна Шурыгина. Девушкам по 23 года, Надежда работает в отделе уже 4 года, и сейчас замещает начальницу, которая ушла в декрет. Виктория пришла на год позже. Но уже давно, рассказывают девушки, все дела они решают и делают вместе. Вместе беседуют с районными хулиганами и их родителями, вместе ходят по “нехорошим” и выступают с лекциями в подшефных учебных заведениях. А их на территории девушек немало: 11 школ, 2 вуза, 2 колледжа и 15 детских садов. “Неужели ребята попадают к вам и из детских садов?” — недоумеваю я.
— Нет, конечно, — улыбается Шурыгина. — Просто оттуда нам уже поступает информация, кто из родителей не занимается своими детьми, приходит за ними пьяный. Мы ставим таких взрослых на контроль, начинаем работать с ними.
В кабинет заглядывает худощавая женщина с уставшим лицом:
— Надежда Алексеевна, пришла вас поблагодарить! Ваше вмешательство помогло, дочери больше не убегают! За ум взялись, уже два месяца над учебниками корпят, в школе учителя не нарадуются.
У этой мамы две дочери-близняшки, которые неожиданно лет в 14 начали убегать из дома. Когда возвращались, говорили, что им просто хочется пожить “настоящей жизнью”.
— И чего мы только не делали, ничего не помогало, — рассказывает посетительница, представившаяся Ириной Николаевной. — А вот несколько встреч с Надеждой Алексеевной, ее “фирменный” рецепт — и все вошло в норму.
Интересуюсь “фирменным рецептом” Пиреевой, но обе женщины молчат, как партизаны:
— Это мое ноу-хау, не скажу, — смущенно, но твердо говорит Надежда. — Но вообще в нашей работе часто приходится быть и психологом, и артистом, и для каждого ребенка изобретать какие-то свои, часто нестандартные методы воздействия. Тут очень помогают знания, которые я в университете получила. Хотя у меня юридическое образование, у нас много было предметов по психологии, педагогике, культуре общения.
Взлохмаченная дама с красным лицом затаскивает в кабинет мальчика лет одиннадцати.
— Вот, полюбуйтесь, сигареты у родной матери ворует, — с трудом подбирает нормативную лексику эта мамаша.
Ее сын Сашка сидит тихо, втянув голову в плечи и боясь поднять глаза. Девушки строго и в то же время доброжелательно начинают расспрашивать его о том, для кого он таскает сигареты. Сначала мальчик упорно молчит и лишь изредка произносит себе под нос: “не знаю”, “ни для кого”. Но постепенно ребенок оттаивает, начинает слушать то, что говорят ему “тети милиционеры”. Своих он, конечно, “не сдает”, но в конце беседы искренне обещает больше не воровать, — даже у матери и даже сигареты.
— Мы эту семью хорошо знаем, мама у нас на учете стоит, — пьет сильно, — когда через 40 минут закончилась беседа с Сашей, говорят мои собеседницы. — И сейчас самое главное для нас, это продумать его летний досуг, отправить его в лагерь, чтобы он не болтался на улице, был подальше от тех подростков и взрослых, которые на него так влияют, заставляют воровать.
Когда закончился прием населения, мы с Надеждой отправляемся в рейд по неблагополучным семьям. Сотрудники ОДН совершают такие походы регулярно, но в последнее время по приказу министра обязательно в сопровождении кого-то из сослуживцев-мужчин.
— Хорошо теперь стало, спокойно, — рассказывает Пиреева, пока мы идем “по адресу”. — А раньше всякое бывало: раз пьяный сожитель матери подопечного ножом на меня замахнулся. А как-то пришлось на каблуках убегать через кусты, потому что другому родителю что-то померещилось. Он смотрел на меня мутным глазом и кричал: “Я тебя знаю! Сейчас убью!”.
Сопровождающий нас участковый уполномоченный старший лейтенант Сергей Кузнецов вспоминает, как в соседнем районе на начальника ОДН напал бандит с ножом. “Но она человек бывалый, уже 15 лет работает, — с гордостью сообщает Сергей. — Она оружие выбила, преступника скрутила и сама его в отделение доставила”.
— Ваши близкие, наверное, очень за вас волнуются? — смотрю на хрупкую, маленькую Надежду. — Сменить работу не предлагают?
— Конечно, они переживают, да и дома нас с Викой практически не бывает — работа ненормированная, в любой момент могут вызвать, если кто-то из ребят что натворит. Но меня никто не отговаривает, — знают, что эта работа — моя мечта с детства.
Надежда рассказывает, что живет она в соседнем с ОВД доме, еще в школе ей нравилось в окно наблюдать за действиями милиционеров, да и форма у них красивая. А главное, дело у них с Викой настоящее, полезное людям:
— Знаете, идешь по району, и каждый второй ребенок здоровается, — говорит начальница ОДН и застенчиво улыбается. — Иногда шоколадки приносят, в любви признаются.
Заходим в подъезд, и нужную нам квартиру я определяю сразу — по ободранной двери и оглушительной музыке, которая из-за нее раздается. Звоним, стучим долго. Наконец дверь открывает бледная изможденная женщина, которая сразу начинает оправдываться: “Хозяйка хорошая, она белье стирала, только-только отошла его повесить”. Заходим в квартиру, где стены ободраны, мебель, наверное, с помойки, а в воздухе витает какой-то отвратительный запах. На убогой кровати, несмотря на громкую музыку, сладко спит 1,5-годовалый малыш. Рядом с ним пепельница, полная окурков, какие-то объедки.
— Это еще чисто стало, на полу ничего не валяется, — говорит Надежда. — Вы бы видели, что тут было два месяца назад…
В квартире появляется хозяйка, мать троих детей, еще молодая женщина с одутловатым лицом и выбитым передним зубом. Она тут же начинает оправдываться перед Надеждой, рассказывает о том, что полтора месяца не пьет, что старшего сына завтра кладет в психиатрическую больницу, среднего записала в первый класс, а вот младшего никак в детский сад не может устроить, по очереди они 1119-е. На мой вопрос, на что же они живут с тремя детьми, женщина рассказывает про детские пособия, про то, что “муж” зарабатывает частным извозом — документов нет, чтобы на работу устроиться, да вот две комнаты сдают квартирантам. В это время средний ребенок, чумазый и необщительный Сережа, наблюдает за нами из коридора словно зверек — заметив любой взгляд, направленный на него, тут же прячется. Надежда и участковый проводят профилактическую беседу, а заодно обещают узнать, может быть, получится что-нибудь придумать с детским садом. Мама подобострастно кланяется и благодарит — даже смотреть как-то неловко.
Полдня мы колесим по огромному району, за который отвечает этот ОДН. Всюду деградировавшие родители, смрад, грязь, нелепые оправдания и дети, похожие на Маугли. Мне особенно запомнилась квартира, где на учет поставлены и родитель, и 15-летний сын Валя. Три года назад в этой семье умерла мать, и довольно интеллигентный отец сорвался. Когда мы пришли, его трясло с перепоя. В темной квартире на всю громкость работал телевизор, висел настоящий смог из табачного дыма, лаяла тощая овчарка и грязь была такая, как на мусорном полигоне — всюду бутылки, банки, бумаги. На все это смотрела жена с фотографий, которыми был заставлен ободранный стол. Местами в коридоре виднелись следы былого благополучия — шкаф с книгами и кубками, которые когда-то завоевывал хозяин. Очень красивый и очень худой Валя с пьяными глазами, как и все предыдущие, тут же начинает оправдываться:
— Эта грязь временная, потому что четыре прошлых дня мы ездили на компьютерные курсы устраиваться. Буду летом заниматься, бабушка за них 6 тысяч отдала. Некогда убраться. А папка болеет, температура у него. Не знаю, чего соседи звонят вам, вы им скажите, что у нас все ОК. Папа выздоровеет, тоже на работу пойдет…
Надежда, словно заботливая мама, отчитывает парня, и при нас он начинает мыть посуду, выносит пакет мусора. Не знаю, продолжит ли он уборку после нашего ухода.
— Надежда, не кажется ли вам, что ваши труды в песок уходят? Ну что вы тут можете сделать — лекции им читать, нравоучения? Ну, в крайнем случае, лишите отца родительских прав. Но мне кажется, парню уже будет сложно привыкнуть к нормальной жизни в обществе?
— Знаете, бывает иногда чувство бессилия, — задумчиво отвечает Надежда. — Но потом приходят уже выросшие ребята, которые иногда даже отсидели, и говорят: “Спасибо вам, Надежда Алексеевна, за то, что хоть вы мною занимались. Я тогда думал, вы просто мозги промываете, а теперь понял, что вы дело говорили. Понял, как вы были правы”. А кто-то из ребят даже хочет к нам идти работать. И тогда я понимаю, что не зря выбрала эту профессию.
Справка “РД”
Первое упоминание о службе по делам несовершеннолетних прозвучало в указе Екатерины Второй “Об отделении заключенных взрослых от детей”. Во времена Александра Первого при тюрьмах были открыты отделения для несовершеннолетних преступников, где их обучали грамоте и ремеслу.
материал: Светлана Плешакова
