В издательстве «Сеанс» выходит книга «Расторгуев» из фирменной «черной серии», посвященной главным кинорежиссерам современной России (в ней уже вышли «Сокуров», «Балабанов» и «Муратова»). 600-страничный том рассказывает о фильмах и жизни Александра Расторгуева, режиссера документального и игрового кино, который погиб в июле 2018 года на съемках в ЦАР. Многие его фильмы сегодня можно посмотреть в кинотеатре Artdoc.media, который в дни карантина сделал бесплатным доступ к своей обширной коллекции
Документалист Александр Расторгуев — один из главных режиссеров нашей реальности, хроникер конца света. Он снял около двух десятков фильмов, поучаствовал в нескольких онлайн- и телепроектах, стал учителем для многих сегодняшних молодых документалистов, прожил 47 лет и почти два года назад был убит в Центральноафриканской Республике, когда с журналистом Орханом Джемалем и оператором Кириллом Радченко поехал снимать фильм о компании «Вагнер».
Его главные фильмы — «Чистый четверг» (2003), «Дикий, дикий пляж. Жар нежных» (2005), «Я тебя люблю / Я тебя не люблю» (2010, 2012; оба — в соавторстве с Павлом Костомаровым), «Срок» (2013) — рассказывают о нашей действительности гораздо больше, чем все остальное документальное кино нулевых и десятых годов. При этом Расторгуев, получивший и «Белого слона», и «Триумф», и «Лавр», и спецприз жюри IDFA, и гран-при фестиваля Cinema du Reel, кажется режиссером недооцененным и недопонятым, и шестисотстраничный том, посвященный ему,— только первая попытка если не понять режиссера, то хотя бы оценить его масштаб.
Составитель книги Любовь Аркус сразу предупреждает в предисловии: «Расторгуев был гением… опережал не просто времена, но эпохи». Это правда. Александр Расторгуев снимал полифоничные, сшибающие с ног фильмы, в которых не было никакого зазора между макабром и нежностью (как в «Диком, диком пляже...»). Он создавал истории, которые предсказывали будущее,— например, в «Я тебя люблю / Я тебя не люблю», сделанном совместно с Павлом Костомаровым, он решил раздать героям камеры, чтобы они снимали сами себя, еще до появления ютьюб-блогов и инстаграм-сториз. Он придумывал проекты, которые невозможно было воплотить (например, хотел проецировать фильм «Срок» на небо в разных точках Москвы). Он собирался экранизировать «Дом, в котором…» Мариам Петросян — полифоничную, сложную книгу об одиноких детях и возможности изменять реальность. Он не мог и не хотел существовать в пресной, тусклой, перепревшей жизни конца десятых годов.
Обо всем этом — о фильмах, о гениальности, о неприкаянности, о ЦАР — в книге говорят те, с кем он работал: Сусанна Баранжиева, Эдуард Сагалаев, Виталий Манский, Алексей Пивоваров,— и те, кому он стал учителем, его соавторы и коллеги. Те, кто с ним ссорился, спорил, мирился, жил.
Киноведы пытаются препарировать его фильмы — кто-то говорит о «русском Декамероне», кто-то вспоминает, как Расторгуева называли современным Достоевским, кто-то видит в его ранних фильмах чеховскую меланхолию. Из этих сравнений с большой литературой — и точных, и неловких — вырастает фигура вневременная, надкультурная. Расторгуев оказывается больше кинематографа, он не вмещается в стандартные культурные схемы, его фильмам и проектам тесно в привычных рамках. Это подтверждает третья часть книги — его собственный голос, мощные «фильмы на бумаге», мастер-классы, бунтарская философия, взбесившаяся поэзия. Расторгуевские «Манифесты» так и сверстаны — как какой-нибудь «Левый фронт искусств», где слова расталкивают друг друга, смыслы взрывают страницу. Его тексты расширяют представление о кинематографе — он то говорит об очередном кинопроекте как об антропологической акции, то хочет создать «шедевральный калейдоскоп подлинного лица Родины».
Шестьсот с лишним страниц «Расторгуева» предъявляют читателю не режиссера, а явление. Получается современный роман, пост-«Декамерон», мета-«Идиот», нечто вроде «Шума и ярости» по структуре: каждый рассказывает свое — и из этого выстраивается сокрушительный и невероятный мир, проявляется человек.
Сам Расторгуев в интервью говорит, что мог бы стать «второсортным героем фильма про всех тех, кого узнал». «Расторгуев» — роман о тех, кто узнал этого «второсортного героя» и изменился навсегда. Литература нового типа: здесь есть мужественный, глупый герой, ранимый, нежный, ничего не понимающий в жизни, все понимающий в жизни. Адреналиновый джанки, рассудительный филолог, мечтатель, художник, проклятый поэт. Здесь есть ученики, есть конфликты, есть арка героя. Есть тоска. По «Расторгуеву» можно снимать сериал и рисовать комикс.
И конечно, книга очень похожа на рассказ Акутагавы «В чаще», по которому был снят «Расёмон» (Акутагаву в книге тоже вспоминают). Разные голоса рассказывают одну и ту же историю, чтобы выяснить в конце концов, что истины нет и реальности тоже нет. Киноведы восхищаются невероятным эпизодом из «Чистого четверга»: солдаты вместо строевой поют песню Земфиры «Прости меня, моя любовь» — только реальность может быть таким бесстыдным сценаристом. Но в другом тексте выясняется, что Расторгуев хотел, чтобы эта песня звучала в фильме, и договорился, чтобы ее перепели школьники на уроке начальной военной подготовки. Расторгуев не фиксировал реальность, а договаривался с ней, относился к миру не как документалист, а как поэт, и рифмовал то, что должно быть срифмовано.
После съемок «Чистого четверга» в Чечне Расторгуева уволили с «Дон-ТР», где он работал, снимая свои фильмы на полулегальном положении, и именно тогда он побрился наголо — большинство тех, кто говорит о нем в книге, знали его уже таким. После увольнения его переезд в Москву из Ростова-на-Дону казался делом времени, но он растянул его на десять лет, предпочитая скорее быть безработным, чем идти на компромиссы и вливаться в московскую кинематографическую тусовку. Но Чечня «Чистого четверга» — такая же точка невозврата в его режиссерском пути, как и последний пункт назначения — ЦАР. Его поиски и метод оказались зажаты между войной и войной, между Чечней и Африкой. Расторгуева всегда притягивала война, нет — его всегда притягивала энергия, высокое напряжение, «время изменения картины мира», «выпадение мира из повседневности». В «Чистом четверге» это высокое напряжение — в каждом кадре.
«Чистый четверг» — нежное и страшное свидетельство о смерти. Фильм и начинается с предуведомления о том, что «съемки фильма были завершены за два месяца до гибели 119 человек, летевших в вертолете Ми-26 в Чечню». Это зарисовка о солдатах, которые служат в Чечне,— пишут письма домой, думают о бабах, моются, бреют друг другу головы. Зритель знает, что они все умрут, смерть — один из главных героев фильма. Саундтрек и видеоряд здесь никогда не совпадают, как никогда не совпадает реальность и наше знание о ней. Но у зрителя создается ощущение, что закадровый текст, с матом и письмами о любви, со всеми глупыми историями любви и ненависти,— монологи вот этих солдат на пороге смерти. «Чистый четверг» — это документ не только потому, что так распорядилась реальность, но и потому, что так распорядился режиссер.
В книге есть письмо Расторгуева Эдуарду Сагалаеву, написанное, когда вертолет уже упал, а фильм еще не был закончен — не было денег. Это удивительный финансовый документ: Расторгуев пишет не о средствах, а о тех, кто погиб в том вертолете («…жмущиеся друг к другу, стоящие на откидном заднем люке, сидящие на вещах соседа, прилипшие к иллюминатору, ошалевшие от мысли, что через сорок минут они будут в мирной стране, где есть асфальт, где ходит автобус и продают горячие чебуреки…»). О людях, которые «смотрели мне в глаза. А я им… Вот скольких жизней стоит наш фильм». Сагалаев после этого письма дал денег на завершение «Чистого четверга». «Если останусь в истории,— понимает он,— то благодаря этому фильму».
Из-за таких свидетельств «Расторгуев» и воспринимается как большой роман о большой жизни, о войне и героях, об обломах и чудесах, о смерти и жаре нежных.
Напоследок — еще одна история. О признании, славе и пофигизме. Мэтр Александр Сокуров, посмотрев фильм начинающего документалиста Александра Расторгуева «Чистый четверг», захотел поговорить с молодым режиссером, рассказать, как его ошеломил фильм, спросить, не нужно ли чем-то помочь талантливому автору. Позвонил, начал: «Здравствуйте, меня зовут Сокуров, я посмотрел ваш фильм "Чистый четверг", и я хотел бы сказать…» Расторгуев его перебил: «Извините, я сплю».
Эту историю рассказывает Любовь Аркус, не превращая ее в метафору и не делая из нее выводов об эксцентричности творческих людей. Это просто одно из сотен стекол калейдоскопа под названием «Расторгуев» — книги о документалисте, который был бунтарем, о режиссере, который был поэтом, о новаторе, который был учителем, о человеке, который главным своим страхом называл страх прозевать чудо. О человеке, который проснулся. О человеке, который умел договариваться с реальностью.
Собственно, что в этом мире реально? Только тело, смерть, нежность. И, возможно, кино.
Ксения Рождественская
