Марина Брусникина, режиссер, педагог Школы-студии и помощник худрука МХТ им. Чехова, в октябре 2018 года, после смерти своего мужа Дмитрия Брусникина, назначена вместо него худруком театра «Практика». Мы поговорили с Мариной Станиславовной об этой череде событий и о том, что будет с Мастерской Брусникина и с «Практикой».
— В Москве на сотню с лишним театров всего несколько женщин-худруков. Если точнее, то с вами теперь стало пять. Каково это — возглавить театр перпендикулярно традиции?
— На самом деле я же как-то это совсем не планировала. Моя судьба — это прямо показатель того, что не ты сам идешь по жизни, а тебя что-то ведет. Я и режиссером не собиралась становиться, и руководить ничем не собиралась, но, видимо, так должно было случиться. Посмотрим.
Действительно получается, что женщин у нас в худруках немного, да и во всех сферах у нас в основном так же — женщин на руководящих позициях существенно меньше. Но, с другой стороны, я не прихожу куда-то в пустоту или в чужой коллектив. В «Практике» уже сложившаяся прекрасная команда с ребятами, с которыми мы уже тысячу лет вместе работали. Это и Юра Квятковский, и Алеша Розин, и Сережа Щедрин, и Михаил Макеев. Все вместе мы теперь худсовет Мастерской Брусникина. Плюс ребята Мастерской, которых я, конечно, всех знаю и люблю, плюс новый человек, директор Борис Михайлович Мездрич. То есть нет такого ощущения, что я вошла в клетку к тиграм.
— Как это вообще было? Понятно, что это было неожиданностью и было связано с уходом из жизни Дмитрия Владимировича Брусникина.
— Да, конечно. Только-только все сложилось, как хотелось, Дмитрий Владимирович стал директором «Практики», потом эти должности разделили, и он стал художественным руководителем «Практики», оставаясь, разумеется, руководителем Мастерской Брусникина. Это замечательная группа из 20 актеров, которая работает восемь лет, но четыре последних года существует без своей стационарной площадки, а ведь это трудно — не разбежаться, не развалиться при этом. И тем не менее они вместе, они выпускают премьеры, и они не просто на слуху — они в топе сегодняшних молодых интересных коллективов. И Брусникин скреплял коллектив. И когда вдруг его не стало, то было непонятно, как быть, как сохранить Мастерскую и как сохранить их резидентство в «Практике». Ну и начались разговоры о том, что я та фигура, которая всех бы устроила, могла бы держать вместе эти слагаемые.
— Но вы сомневались?
— Я до такой степени не хотела вначале! Все во мне говорило: нет, не делай этого. Не нужно это тебе. У меня колоссальная перестройка в жизни сейчас идет, и мои основные чувства сейчас не с театром связаны, как вы понимаете. Ты в такой ситуации на все смотришь по-другому. Но потом я подумала, что это будет правильно, это долг. Да и все равно так получилось, что и до назначения два месяца мы так и работали, как при Диме. Все равно все сходилось воедино, все равно я и Бориса Мездрича вводила в курс наших дел. А он, помимо того что профессионал в своем деле, еще человек очень творческий, и, в общем, мы все шаги делали вместе.
Логика говорила, что дальше так и должно быть. Но мы не понимали, как поступит департамент культуры, могли быть разные варианты. И за то, что там услышали желание коллектива, вникли в ситуацию и назначили меня, спасибо им большое. Понимаете, я такой человек, что я могу долго решаться. И если я решаюсь, то меня абсолютно ничего не свернет. Я вообще не понимаю, что такое проблемы — я всегда делаю вид, что их нет. Это мой принцип: как только я приняла решение — все, дальше меня волнует качество и мои обещания, которые я должна выполнять.
— Что сейчас происходит с «Практикой»? Она с приходом туда Мастерской Брусникина станет репертуарным театром с труппой?
— Нет-нет. Во-первых, никто никого никуда не взял. Пока Мастерская, в общем, мыкается по разным местам, и департамент пытается помочь и решить эту сложную ситуацию. Поначалу брусникинцев брали в Театр Виктюка. Еще при Капкове им там давали ставки. Но ничего тогда не получилось. Виктюк от них отказался, эти ставки были переведены в театр «Человек», там руководство сначала согласилось, а потом тоже отказалось от этой ситуации. Все непросто.
И потом возник такой вариант, чтобы брусникинцы стали резидентами «Практики». Но в «Практике» нет труппы. То есть они могут только использовать площадку. Это так и будет оставаться, «Практика» должна оставаться свободной площадкой. Но ребята — единый организм, который может работать в «Практике».
— Если упрощенно, то они обрели съемную квартиру?
— В общем да, но это скорее комната в коммуналке. Там, кроме «брусникинцев», все время живет кто-то еще — то одни, то другие. В таком положении, кроме сложностей, есть и много плюсов. Ребята вынуждены все время доказывать состоятельность, придумывать проекты, которые интересны. Пока в них есть энергия, желание, огромное количество дел и планов и они крутятся невероятно.
— Отдельное удивление вызывает факт назначения Бориса Мездрича директором «Практики». Казалось, что после «Тангейзера» Мездричу навсегда такая должность заказана. Как это получилось?
— Вот поверите — не знаю. Я тоже была бесконечно удивлена и рада. Тоже поразительный поступок департамента культуры, когда начинаешь верить в чудеса.
— А потом все стали говорить, что сейчас, когда в «Практику» пришли Брусникин и Мездрич, это будет что-то. «Практика» станет лучшей, будет взлет. Что будет сейчас? Как спланирован сезон?
— Сезон был спланирован Дмитрием Брусникиным с ребятами. Дима ведь вокруг себя собирал все новое, молодое, интересное. Посмотрел, например, спектакль «Золушка» Марфы Горовиц — и спустя время позвал Марфу ставить. Вот он так и собирал вокруг себя таланты. Договорился, что рыжаковцы будут в «Практике» выпускать свои премьеры, что ребята Олега Львовича Кудряшова и Гриши Добрыгина должны оставаться в «Практике». А в последний день Димы, накануне его ухода, Борис Михайлович Мездрич пришел к нам домой и они четыре часа сидели и разговаривали о планах и развитии разных направлений. И Борис Михайлович весь этот план выполнил: со всеми, с кем планировалось, он заключил договоры, и все, что задумал Дима, мы сделаем в этом сезоне.
— А деньги? Вам хватает финансирования?
— «Практика» — театр маленький, с очень небольшим финансированием. То есть мы все время должны работать на грантах, чтобы сделать то, что возможно. И вот как раз сейчас мы решаем, на какие цели нам нужнее всего дополнительные деньги.
— Вам приходится погружаться во взаимоотношения с властью и чиновниками. Какие трудности, сюрпризы и эмоции вы получаете?
— Пока я существую в очень привычном и знакомом для себя климате. Вокруг меня те же люди, а все разговоры о том, где брать деньги, что важнее, какие приоритеты, — тут тоже нет ничего из ряда вон, я постоянно в этом жила и раньше. Больше того, у меня теперь очень знающие помощники, включенные во все, что происходит в молодом театре. Так что шаг за шагом.
Пока еще мне не сложно. Но это огромное количество звонков и встреч очень меняет жизнь. Я все-таки человек больше интровертный и не так активно общалась, как Дима, который был всегда в ста местах одновременно. Теперь я понимаю, что и мне это делать надо. Находить время и силы.
— Что-то в память о Дмитрии Брусникине планируется сделать?
— Фестиваль имени Брусникина, идея которого принадлежит нашему другу Сергею Орлову. И сейчас мы думаем о его наполнении, потому что есть варианты. В ноябре мы расскажем, что это будет. Есть затея с фестивалем молодой драматургии «Любимовка» и есть затея фестиваля камерных музыкальных спектаклей. Еще берем в «Практику» спектакль «Театра.Doc» «Столыпин — Толстой. Частная переписка».
— Но «Театр.Doc» — это сильный раздражитель для департамента культуры и для Минкультуры, от которых вы зависите как грантополучатель. А вы хотите его приютить.
— Едва ли можно говорить тут о приюте — мы берем пока один конкретный спектакль себе на сцену. И он не самый радикальный. Он интересен как исторический материал. Мы думаем, что мы делаем, мы все-таки государственный театр. Но это просто человеческий поступок в память наших товарищей, мы считаем, что должны помочь. А что касается «раздражителей»... Ну, мы будем думать, как существовать, все сейчас так живут.
— Вы очень литературный человек. Вы находите литературу, которая будет звучать в театре особенным образом.
— Это, наверное, характер. Моя сестра — мы с ней близнецы — она у меня страшно умная и с пеленок с книжкой подмышкой. Но ее не взяли в школу с шести лет из-за меня. Потому что я читать не умела, а мама решила нас не разлучать. Я вообще очень поздно начала читать, только лет в 11, — и сразу Фенимора Купера, про индейцев. Непонятно, почему я так полюбила литературу, я мечтала все детство, а училась хорошо в основном из-за сестры — она отличница и не давала мне расслабляться. Ну а потом мама нас отдала в известную в Москве литературную школу №232. Там был потрясающий педагог Лев Айзерман. И мне вдруг в 9 классе стало ужасно интересно жить, потому что началась литература шесть раз в неделю. И тогда вот я полюбила читать.
А дальше, когда я была молодым педагогом в Школе-студии, мне было безумно интересно заниматься именно современной литературой. Пожилые педагоги не понимали моего интереса. Они все время говорили: Мариночка, это не Шекспир. С тех пор я эту фразу просто ненавижу, хотя сама я очень люблю Шекспира. А потом как-то появилась идея делать «Круг чтения» в МХТ, для которого, мне казалось, надо искать только современных авторов, современную прозу и поэзию. Эту идею очень поддержал Олег Ефремов. Я помню, как он по телефону — а он тогда уже очень сильно болел — мне сказал: «То, что ты сейчас делаешь, это самое главное». Потом пришел Олег Павлович и сказал «Давай!», за что я ему бесконечно благодарна. У меня все время была зеленая улица. И вот сейчас мне радостно, что Сергей Васильевич Женовач тоже поддержал это направление. Мы все разные. Но этот театр без четвертой стены, когда проза становится действующим лицом, это то, что близко всем нам.
— А как вы теперь будете сочетать работу в МХТ и руководство «Практикой»?
— Я в самом начале спросила Сергея Васильевича Женовача, не будет ли он против. И он сказал, что конечно я так и должна сделать.
— И не сказал, что невозможно ехать на двух конях?
— Так он и сам на скольких конях, и я всю жизнь на скольких конях. Я никогда не работала на одном-единственном месте. Вот сейчас к 120-летию Московского Художественного сделали программу «Вот тебе и театр» — с Шекспиром, Гёте, Гоголем, Чеховым, Станиславским. Это не только про МХАТ: идея вечера — что такое театр вообще.
— И что бы вы сказали в ответ на такой вопрос?
— Для меня это, конечно, способ воздействия на людей. Безусловно. Театр — мощнейший институт гуманизма. Для меня это так. В жизни бывает очень мало сострадания и понимания по отношению друг к другу, в ней бывает больше боли, агрессии и расхождения во взглядах. А театр — та территория единения, которая хотя бы на какое то время может людей объединять и давать ощущение, что вообще-то мы все достойны сострадания и понимания. И что мы все во все времена мучаемся одними и теми же вопросами, ищем на них ответы. И сто, и двести, и триста лет назад. И сейчас так же. Театр — это жизнь через увеличительное стекло.
Анна Балуева
