Страшную правду о подвиге первой женщины — Героя Советского Союза необходимо увековечить в кино, уверена актриса Анастасия Мишина. Исполнительница главной роли в фильме «Зоя» полагает, что Космодемьянская не могла не выполнить приказ, и готова защищать ее светлое имя от любых нападок. Анастасия верит, что казнь для истерзанной фашистами героини было единственным путем к освобождению от мук. Об этом актриса рассказала «Известиям» после спецпоказа картины в деревне Петрищево, устроенного Российским военно-историческим обществом. 28 января лента выйдет в российский прокат.
— Как вы попали в эту картину?
— Агент рассказала о том, что собираются снимать фильм о Зое Космодемьянской, и режиссер Леонид Пляскин зовет меня на встречу. Оказалось, что мы знакомы с Пляскиным. За год до этого он снимал картину «Высота 220», для которой я проходила пробы. Тогда меня не утвердили, но Леня меня запомнил.
Прочитав сценарий «Зои», я подумала: «Боже, кто это будет играть? Какая тяжелая роль». А уж о том, что мне доверят столь сложный материал, не было и мысли. Поэтому отправилась на пробы без надежд и опасений.
— Возможно, режиссер нашел у вас внешнее сходство с Зоей?
— Не думаю. Скорее, всему виной амплуа: девушка с сильным характером, строгая, жесткая, умеющая принимать решения. Хотя в жизни я вообще другой человек. Мы поговорили, и режиссер предложил посмотреть фильм про деревенскую женщину, которая в войну оказалась в оккупации в Белоруссии. Немцы пришли к ней в дом, заставили ее есть песок. Мне стало не по себе. Сильнейшее впечатление на меня произвела эта история.
— Таким образом режиссер погружал вас в материал? Выбивал слезу?
— Этого у меня и так с избытком. Плачу в жизни много, а вот на сцене, к сожалению, делать это тяжело. Думаю, он меня тем самым настраивал на работу над историей о Зое Космодемьянской, ее ведь тоже не выдумали. Это страшная правда, которую надо рассказать языком кинематографа.
— Основных героев в картине сыграли артисты, неизвестные широкой публике. Зато в эпизодах — Анна Уколова, Дарья Юргенс, Ольга Лапшина, Вольфганг Черни, Карина Разумовская, Полина Филоненко. Зачем на второстепенные роли привлекать звезд?
— Может, хотели, чтобы зрители пошли на них. Шучу. Мне кажется, каждому из этих больших артистов было важно принять участие в работе над картиной. Все снимались с осознанием, что причастны к какому-то очень большому делу.
Есть в фильме сцена, где немец режет ножом стопу Зои, а из нее хлещет кровь. Сложный пластический грим, который мне клеили на ногу часа три. А после надо было как-то с этим дойти до площадки. Режиссер предложил: «Как гример закончит, позвони из вагончика. Я донесу тебя в кадр». Когда всё сделали, оказалось, что из желающих помочь уже выстроилась очередь. Было даже неловко, что на площадку меня носили на руках.
— Средства на фильм собирали всем миром. Это отражено и в финальных титрах. «Особая благодарность Александру В., Алексею, Виктории» и так далее. Там указаны имена и псевдонимы обычных людей, перечислявших деньги на кино. Повлияло ли на вас это обстоятельство?
— Как говорят у нас в театре: «Можно знать все обстоятельства, но сыграть все обстоятельства нельзя». Я всё это понимаю и отношусь с большой ответственностью к работе. Вклад людей очень важен. И знание об этом стало почвой, на которой выросли эмоции для роли.
— Мне казалось, что фильм про Зою Космодемьянскую должен быть более жестким и даже жестоким. О пытках, которые описаны в исторических документах и опубликованных воспоминаниях очевидцев, читать страшно. В кадре же это смягчили. Нарочно?
— Изначально снято было гораздо больше и жестче, многое в окончательный монтаж не вошло. Ведь возрастной ценз картины — 12+.
В музее в Петрищево есть фото в натуральную величину, на котором — повешенная Зоя Космодемьянская. Его сделал немец, принимавший участие в казни. А еще есть снимки, на которых ее палачи фотографируются около тела повешенной девушки. И этот момент тоже должен был войти в фильм.
— Пытки тоже снимали подробно?
— Да. Подробно и долго. Зою истязали в доме семьи, где жил немой старик. И в какой-то момент он не выдержал, сорвался с печи и закрыл девушку своим телом. Дальше хлестали уже его. Вообще жестоки к Зое были не только немцы. Были у нас кадры, где изувеченную девушку истязали разъяренные местные жители, решившие поквитаться с ней за сожженные дома. Эта сцена тоже не вошла в фильм. Выпала линия с немецким офицером, который видел в Зое свою дочь, оставшуюся в Германии. Его играл Жан-Марк Беркхольц. Он отказался пытать ее. Но когда его заставили отхлестать девушку, офицер умер от разрыва сердца.
Я слышала разные мнения насчет натурализма на экране. Кому-то, как вам, его не хватило. А кто-то не выдерживал сцены, где бляха солдатского ремня срывает Зое кожу со спины во время избиения.
— Вы сами как считаете, пошла ли такая цензура на пользу картине?
— Я думала про то, что не всё вошло в картину. Но коллеги мне сказали: «Настя, важно, что этот фильм вообще есть!» И с этим я не могу не согласиться.
— Вашу героиню ведут на казнь босой по снегу. Вы не заболели после?
— Был мороз, но я его не помню. Даже не чувствовала холода. Честно. Думала не об этом.
— О чем думает актриса, идущая на виселицу?
— О Зое. Как бы это страшно не прозвучало, но, наверное, после всего, что с ней сделали фашисты, казнь — единственный путь для героини. Я шла на виселицу с мыслью, что сейчас всё закончится и наступит освобождение. Что больше не будет больно. Но всё равно, когда тебе надевают петлю на шею, это не самый приятный момент. Трясусь в кадре я по-настоящему.
— Страшно было?
— Меня колотило от страха. В этой сцене я снималась с дублером Кариной. И вот стою я на площадке и со стороны наблюдаю, как ее цепляют за спецжилет к виселице. «Не переживай, — говорит мне главный каскадер. — Всё отлично! Я такой трос классный купил. Выдержит до тонны». А надо пояснить: виселица устроена так, что петля, в которую продевают голову, закреплена за резинку. И в момент, когда тело падает, резинка с петлей растягивается. А удерживает висельника трос. И вот Карине надели жилет с тросом, петлю на шею не накинули. Репетиция же. Когда из-под ее ног выбили ящики, она не повисла на нужной высоте, а села на попу. Я в шоке. Это что же, если бы у нее на шее была петля, то просто бы затянулась? А ведь это был «супертрос». В итоге меня вешали на простой русской веревке.
— Надеюсь, сцену сняли одним дублем?
— Не надейтесь. Меня вешали раз 15. Кто-то из массовки почесался, отвернулся или вдруг завибрировал телефон, и начинаем всё сначала. При этом все переживали за меня, жалели. Был среди согнанных на казнь «селян» один старичок, которого я запомнила. Седой, с белой бородой, лицо в морщинах и небесно-голубые глаза. Я репетировала проход на казнь, и вдруг он взял меня за руку: «Не страшно?» — спросил старик. А у самого слезы текут.
У Тарковского в «Андрее Рублеве» есть диалог главного героя с Феофаном Греком. Тот говорит ему: «Не получается что-нибудь, устал, намучился, вдруг в толпе встретился с чьим-то взглядом человеческим — и словно причастился». Добро в людях со мной творит невозможное. Когда в автобусе кто-то уступил место пожилому человеку или помог подняться на подножку, да просто улыбнулся. В такие момент понимаешь, что у нас всё нормально.
— Как вам кажется, нашлись бы сейчас ребята, которые смогли бы поступить так же, как Зоя?
— Конечно, можно было бы так ладненько ответить: «Да, я верю. Они смогут». Но я не знаю. Это сложный вопрос… Надеюсь и молюсь, чтобы такого никогда больше не повторилось, чтобы не надо было геройствовать.
Я много слушаю Петра Мамонова, читаю его интервью. Он много говорит о подростках с наушниками, прячущимися под капюшонами своих толстовок. Именно они больше всех нуждаются в любви. Кто-то из них может сказать об этом прямо, а большинство просто ждут и посылают сигнал взрослым. Внутри каждого — вселенная добра. Просто нас надо любить чуть побольше. Вот и Чулпан Хаматова считает, что все наши проблемы от того, что мы не любим друг друга. Мы не видим, не уважаем ближнего, а значит, и себя.
— Не все школьники сейчас ответят, кто такая Зоя Космодемьянская. Что это? Недостаток образования или огрехи в патриотическом воспитании?
— Помню, как в 8-м классе мы по истории изучали подвиг Зои Космодемьянской. Тогда я представить себе не могла, что когда-то окажусь так близко к этому человеку. А патриотическое воспитание должно исходить от старших и строиться на собственных примерах. Знаете, когда курящий отец ругает сына за найденные у него сигареты, не работает такая модель.
Думаю, молодежь знает, что мир на нашей земле был бы невозможен без подвигов и миллионов жертв. Кому-то родители рассказывали о геройствах прадедов, кто-то в школе усвоил историю, а иные со временем сами дойдут до истины.
— Есть сейчас гипотезы о том, что подвиг Зои Космодемьянской на самом деле не был так уж полезен. Вам никогда не приходилось оправдывать вашу героиню?
— Было пару раз. Чаще всего люди, придерживающиеся этой точки зрения, не знают предмета разговора, не понимают, о ком они берутся рассуждать. Вот представьте себя на месте человека, который рвался на фронт, а его не брали. Потом он попал туда, и его отправили в диверсионную группу. Там дали приказ уничтожить фашистов любой ценой. Человечно это, нечеловечно, — приказы не обсуждаются. В обстоятельствах, когда враг на подступах к столице, действовать надо было так и никак по-другому.
— Вы начали работать в Театре Маяковского, еще будучи студенткой мастерской Леонида Хейфеца в ГИТИСе. Кто дал вам такой карт-бланш?
— Художественный руководитель театра Миндаугас Карбаускис. Когда на четвертом курсе он пригласил меня в труппу, мне стало так страшно! Ведь для студентки это не только очень большая честь, но и аванс. Но еще страшнее было, когда уже после окончания вуза друзья звали меня подыграть им на показах в театры. Я смотрела на эти очереди, стресс и ожидания и понимала, как мне повезло. А многие очень талантливые ребята так и не попали ни в один из театров.
— Вы играете в спектаклях по произведениям Гончарова, Гоголя, Островского, Шоу. Как вам кажется, что привлекает зрителей в классике?
— Классика на то и классика, чтобы быть всегда современной. У нас в театре хорошие режиссеры, которые могут без морализаторства, без нажима, тонко и нескучно подать ее. Поэтому люди ходят с интересом. Как ни странно, карантин не отвернул наших зрителей от театра. А когда из-за мер безопасности зал заполнялся только на 25%, коллег не смущало, что в зале не 800 человек, а лишь 200. И это не повод играть вполноги.
— Над чем сейчас работаете?
— Расскажу об одном проекте. В Маяковке есть «Студия OFF». Это такая экспериментальная площадка. Режиссер Никита Кобелев предложил инсценировать книгу «Инноваторы» Уолтера Айзексона. Писатель известен по бестселлеру про Стива Джобса, это же рассказ о создателях интернета.
Конечно, в нашем театре больше классики, но я рада, что зрителей привлекают и творческие поиски молодых. Сейчас у нас такой возраст, когда нам кажется, что мы способны на многое.
Зоя Игумнова
