«Ну и что бы ты сделала неординарное за два миллиона долларов?» Девочка перед камерой задумывается. Морщит чистый лобик. И наконец выдаёт своё «ноу-хау»: «Продала бы родителей». Девочка не похожа на монстра из кунсткамеры. У неё вполне человеческий облик. Просто идёт кастинг в проект «Дом-2». А ей очень хочется попасть в телевизор.
«Девственность» Виталия Манского — чуть ли не первый за довольно длительный период времени российский документальный фильм, шедший в прокате (правда, была ещё картина Ренаты Литвиновой «Зелёный театр в Земфире», но это всё же особая статья — фильм-концерт). Прокат этот, что и говорить, был крайне ограниченным — куда ему до цифр «Девственниц-самоубийц», не говоря уже о «40-летнем девственнике», — хотя сам факт отраден и должен по идее вселять определённые надежды. Другое дело, что Манский не просто дал своему творению «кассовое» название, но ещё сделал ставку на провокацию. Он представил трёх юных героинь, которые решили заработать на дефлорации. Длинноногая худенькая дочка провинциальной учительницы литературы в Москве второй раз в жизни. И шесть тысяч рублей — самые большие деньги, которые она держала в руках. Очень давно, когда какое-то пособие выдали. Вторая девочка — блондинка из далёкого посёлка со страстью к розовому цвету — решила делать жизнь с куклы Барби. На полном серьёзе: Барби — её рулевой. У блондинки только бабушка. Из окна бабушкиной квартиры видна трасса, по которой грязные грузовики катят в другую, розовую жизнь. Третью девицу снаряжают на покорение «Дома-2» и Степана Меньшикова (кто не в курсе, этот дядя живёт в реалити-шоу, исполняет роль жеребца-производителя) мама с тётей и школьные друзья. Мама с тётей выглядят вполне вменяемыми и желают своему ребёнку самого лучшего. Кажется, они уверены, что Москва и «Дом-2» — это синонимы. Похоже, так же искренне они убеждены, что «Дом-2» и реальность — одно и то же. Их рассудительная дочка, хлопая прелестными длинными ресницами, сообщает, явно цитируя старших: «Участие в проекте — очень хорошая школа жизни».
Мне почему-то кажется, что удача Манского вовсе не в том, что он показал крупным планом процесс купли-продажи «невинности». Товарно-денежные отношения не новость как минимум со времён Карла Маркса. А уж продажа невинности и вовсе шла с древнейших времён. Просто торг вели не девочки, а их родители, которые получали калым за невесту. Всё отличие современной ситуации только в том, что девицы выступили в качестве самостоятельных субъектов рынка, а не пассивного товара. Так что дело не в каком-то особом цинизме больших детей, которых нам показали. В конце концов они не более циничны, чем зрители, которые смотрят за ужином телевизионную «жизнь за стеклом».
Гораздо большим открытием для многих зрителей оказалась степень манипуляции участниками реалити-шоу. Одно из самых сильных впечатлений фильма — послушная готовность, с какой герои «Дома-2» повторяют фразы редактора программы, звучащие у них в наушниках. Но, скажем честно, удивляться тут могут только люди, не знакомые с технологией ТВ. Помню, как на пресс-конференции по фильму фыркнула редактор одной из телевизионных программ: «Господи, да у меня профессиональный ведущий двух слов не скажет, пока ему их не напишешь и не повторишь, а вы удивляетесь, что „чайникам“ подсказывают, как вести себя…»
«Чайники» чувствуют себя звёздами сериала. Они стараются быть хорошими актёрами. Они повторяют реплики, словно это не их жизнь, а чужая, экранная. Они бьются за рейтинг у зрителей. Тем более что с другой стороны домашняя группа поддержки теребит. «Прояви себя хоть как-то! Сделай что-нибудь», — советует мама по телефону юной новосёлке «Дома-2». А с третьей — взрослый дядя-редактор направляет к ней нового кандидата на «реальную любовь». В конце концов какая же мелодрама без любовного треугольника? Но треугольник, несмотря на все старания его сложить, разваливается на глазах. Не потому даже, что после очередного голосования участников соперницы изгоняют девочку из телевизионного рая, словно Еву после грехопадения. Заметим, к слову, без Адама, он-то для многоразового использования ещё годится. Просто для мелодрамы нужны страсти. А тут перед телекамерой страсть одна — угадать ожидания зрителей, понравиться им. Представить на экране ту реальность, которую они готовы признать интересной.
Парадокс в том, что другой жизни, кроме той, что на экране, у жителей теледома на самом деле нет. Собственно, очевидно, что люди с такой отчаянной, обречённой устремлённостью (теперь или никогда!) стремятся «в телевизор», потому что им кажется, что там «стoящая жизнь». Поскольку во время съёмки они оказываются в фокусе камеры и получают зрителей. Фильм «Девственность» интересен именно тем, что он демонстрирует с редкой наглядностью чудеса отчуждения от собственной жизни, которые люди переживают перед телекамерой. Результат оказывается абсолютно фантастическим. Персонажи отказываются от собственной прежней жизни как «неинтересной». Но жизнь в декорациях они также считают не совсем «реальной». Иначе говоря, реальность для них просто исчезает, растворяется в телешоу, как молоко в кофе.
Документальное кино Манского расщелину между «сбычей мечт» и скучной повседневностью фиксирует и обживает. В наличии этой расщелины смешно винить ТВ. Оно лишь отвечает на спрос. Гораздо интереснее другое. Почему в представлении героев фильма «сбыча мечт» исключает человеческие чувства? Ещё более впечатляющим оказывается то, что достижение заветных целей (слава, деньги) исключает норму. Не какой-то там особо возвышенный этический стандарт, а самый обыкновенный. Предполагающий, что хотя бы самые близкие кровные родственники, дети и родители, братья и сёстры, могут положиться друг на друга. Чтобы выделиться, получить известность, нужно нарушить норму. Как предположила девочка, «продать родителей». Следующий шаг артикулировал её сосед — «могу съесть своё дерьмо».
Иначе говоря, документальное кино без всякого натужного публицистического пафоса демонстрирует, что вытеснение этического из повседневности — это вытеснение человека в пространство животного мира. Выражаясь языком любителей компьютерных забав, переход на низший уровень игры. Странная вещь получается. Выходит, что такая самая эфемерная, спорная (и оспариваемая) штука, как нравственные понятия и этический долг, и есть та самая реальность, которая обеспечивает существование «хомо сапиенса» как человека. Только вот странность — эта реальность ускользает от камеры. По крайней мере документальной. По крайней мере в нашем кино. Такая вот ускользающая красота по-российски.
Жанна ВАСИЛЬЕВА
