Первая после смерти Йорга Иммендорфа (1945–2007) ретроспектива в мюнхенском Доме искусства напоминает о том, как могут переплетаться в искусстве исторические катастрофы, эстетическая свобода и политическая агитация. Рассказывает Алексей Мокроусов.
Ретроспектива Йорга Иммендорфа «За всю любовь в мире» в мюнхенском Доме искусства охватывает все творчество немецкого художника — от раннего, политически активного, до трансцендентного искусства последних лет жизни. 180 работ заполнили просторные залы Дома искусства, порой куратор Ульрих Вильмес развесил их в два ряда, что для выставок редкость, но крупноформатным полотнам Иммендорфа в радость. На открытие приехал бывший канцлер Германии Герхард Шрёдер — художник рисовал его для портретной галереи Рейхстага, прибегнув к помощи ассистента. В 90-е годы у Иммендорфа обнаружилась редкая болезнь, та же, что у Стивена Хокинга, не позволявшая держать кисть,— боковой амиотрофический склероз почти полностью парализовал его тело.
Хорошее наследие, как вино, проверяется выдержкой. Нынешняя ретроспектива — первая после смерти художника, эстетически неудобного и политически опасного. Столь долгое невнимание к Иммендорфу связано с его взглядами. Отказ от абстракционизма дал повод для обвинений в неактуальности, неумении думать как современный автор, что по отношению к одному из самых ярких и радикальных учеников Йозефа Бойса звучало глупо.
Первое, что обычно вспоминают в его биографии,— поездка в Дрезден эпохи ГДР ради того, чтобы повидаться с коллегой А. Р. Пенком, и посещение выставки в Дюссельдорфе, где показывали картину Ренато Гуттузо «Cafe Greco». Классик восточногерманского андерграунда Пенк позже перебрался в Западную Германию, а с середины 1970-х они с Иммендорфом работали вместе; фигура Пенка оказалась и в цикле иммендорфовских скульптур из золота, изображающих обезьян, которые тоже художники. Сегодня обезьяны Иммендорфа стали причиной судебного разбирательства между одной швейцарской арт-галереей и немецким дилером, сумма, в которую их оценили — €1,6 млн,— напоминает о материальной ценности наследия. С нематериальной сложнее.
Прежде чем увлечься обезьянами, Иммендорф увлекался политикой, вступил в Компартию Германии — об этом напоминают лубочные портреты Ленина-Сталина-Мао. Как всякое дитя войны, художника травмировало разделение Германии. Революционная по духу Академия искусств в Дюссельдорфе и студенческие волнения 1968-го сформировали его взгляды. Многолетний проект LIDL, которым он занимался вместе с Крис Райнеке, был связан с анализом социальной утопии — он возвращался к нему на протяжении жизни.
В последнее время Иммендорфа вспоминают во время дискуссий об авторстве. Из-за болезни он мог лишь руководить творческим процессом, рисовали же под его наблюдением помощники. Но разговоры о фальшивках истеричны и неисторичны. Ренессанс наполнил мастерские учениками, у Рубенса вообще был заводик по производству шедевров, да и в современной скульптуре такие обвинения бессмысленны, Дональд Джадд вряд ли сделал хоть одну работу собственными руками. Являются ли помощники обстоятельством, влияющим на ценность произведения? Возможно, на финансовую, если речь о звездах рынка, таких как Сальвадор Дали: скульптуры по мотивам его полотен смешны солидному собирателю. Но Иммендорф предпочитал идеологические споры. В Мюнхен привезли несколько полотен-оммажей Ренато Гуттузо — в переполненных кафе за соседними столами сидят интеллектуалы разделенных еще Германий, в мистических встречах элиты участвуют гении прежних поколений из разных стран, среди гостей опознается Пушкин.
Не все утопии переживают своих создателей и свое время, но без утопий искусство скучает. В последние годы интересы Иммендорфа изменились, общественное в его работах уступало место интимному, частное вытесняло политику. В начале 2000-х произошли крупные (с точки зрения бульварных газет) скандалы, объединившие имя Иммендорфа с проститутками и наркотиками. Неожиданно общество сказало прессе «фу», приняв сторону художника. Может, это было проявлением коллективного милосердия, неожиданно прорезавшегося по отношению к enfant terrible,— ужасный-то он ужасный, но все равно любимый; может, подсознательным делением на Юпитеров и быков, а может, пониманием, что перед смертью каждый решает сам, что хорошо и что плохо; найти указания на этот счет в газетных статьях трудно.
Выставка в Доме искусства стала последней, подготовленной при директоре Оквуи Энвезоре,— бывший руководитель Венецианской биеннале и кассельской Documenta вынужденно покинул пост на фоне разных проблем. Официальной причиной названы сложности со здоровьем, сам же он считает, что не пришелся ко двору в консервативной Баварии. Иммендорф наверняка счел бы это символичным.
Алексей Мокроусов
