Александр Вулых, написавший в соавторстве с Михаилом Мишустиным песню для Григория Лепса, считает, что новый премьер-министр может за кого угодно заступиться, а Сергей Шнуров стал «загламуренным истеблишментом». Об этом поэт рассказал «Известиям» накануне своего 64-летия.
— Вы — поэт-хулиган. Можете в стихах быть смелым, саркастичным. Не кажется ли вам, что, выбирая такой путь, автор прячется за юмором?
— Не то чтобы прячется. Поэт выражает себя так, как он видит и чувствует окружающий мир, передавая это ощущение через свою интонацию. Артиста же мы можем узнать по голосу, по тембру, не видя лица. Точно так же по слогу можно понять, кто автор стихов. Я — человек ироничный, и эта ирония отражается в моих стихах.
Есть, конечно, и чисто хулиганские вещи, но как без этого? И Пушкин хулиганил, ему это доставляло несказанное удовольствие. Я это делаю не для того, чтобы рассмешить: я не клоун. Общаюсь с людьми, как мне комфортно, и мой юмор и ирония понятны. Это своеобразная фига в кармане. Если ко всему относиться чересчур серьезно, можно сойти с ума.
— Для вас было сюрпризом узнать имя нового премьер-министра? Ведь в соавторстве с Михаилом Мишустиным как композитором вы написали песню, которую исполнял Григорий Лепс.
— Было неожиданно. Это, безусловно, позитивное событие, но в то же время... я очень переживаю за нашего премьера, потому что это огромнейшая ответственность. Задача, которая лежит сейчас на новом правительстве, чрезвычайно сложная. Экономисты говорят, что у правительства первоочередная задача — повышение благосостояния населения. То есть это правительство, которое будет тратить деньги правильно и грамотно, вкладывать в социальные сферы и поднимать уровень жизни в стране. Это сейчас очень важно и нужно людям.
Я живу в Москве, но отсюда не видно, как живет вся страна, потому что Москва — это не Россия, здесь всё хорошо. Москва сейчас — один из самых красивых, чистых и благоустроенных городов мира. Я езжу в Европу, смотрю, сравниваю и не понимаю зажравшихся снобов, которые почему-то ругают нашу столицу. Плитка им не нравится, реновация не по душе! Вот я недавно был в Риме. Во что превратился древний легендарный Вечный город? Грязный, замусоренный, неаккуратный.
— Люди думают о чиновниках как о каких-то роботах в пиджаках. А оказывается, что они в свободное время пишут стихи, музыку.
— Конечно. Но не всегда у нас в обществе адекватно реагируют на это. Потому что существуют и другие примеры, когда человек использует свое благополучие либо положение в обществе, чтобы выпячивать себя любимого.
Поэтому недоброжелатели воспринимают увлечение премьер-министра по-своему: «Ага! Он еще и стихи пишет, и музыку сочиняет, а с меня налоги вытягивает!» Кстати, у Михаила Владимировича любимая поговорка на эту тему: налоги нужно платить с тем же чувством, с которым мужчина дарит цветы своей любимой женщине. Это очень образное определение. Мы же любим свою страну, но её нужно одевать и заботиться о ее здоровье!
Государство не может существовать само по себе. На какие средства мы сможем строить дороги, больницы, детские сады, содержать армию, если не будем пополнять государственный бюджет? Укрывательство налогов в Америке, например, одно из самых тяжких преступлений. И за него никому не дают поблажек — даже самым популярным людям и большим звездам.
— Может быть, Михаил Владимирович продолжит писать песни под псевдонимом?
— Нет. Это вряд ли. Просто я думаю, что некогда ему будет. Мишустину не до песен сейчас. Нет времени лишний раз выпить чашку кофе или чая.
— У вас не возникает желания защитить друга, рассказать о тех хороших качествах, которые вам известны?
— Он замечательный человек. А заступиться… я бы и рад, но он сам за кого угодно заступится. Для него куда важнее заниматься теми задачами, которые стоят перед ним.
— Вернемся к поэту-хулигану. Когда вы пишете на заказ, хотят ли люди, чтобы над ними смеялись? Позволяют ли?
— Если меня просят что-то написать с юмором, я пишу. Если хотят прослезиться и рыдать, так и сделаю. Могу написать всё что угодно. Но, скажу вам, заставить человека заплакать гораздо проще, чем его рассмешить. Для меня самая большая награда — это умный смех зала. А не гогот над непечатным словом.
— Пушкин — наше всё. Некоторые литераторы не принимают его хулиганское творчество. Святые должны быть безгрешными.
— Кто говорит, что Пушкин святой? Отнюдь. Пусть читают внимательно его биографию и письма. Действительно, Александр Сергеевич — наше всё. Имеется в виду, что он основоположник современного русского языка. До него были Державин, Жуковский, но поэтический язык, слог создал именно Пушкин. Тут ему нет равных. Язык — это то, что формирует нацию, объединяет людей. А вот Шнур сказал, что он «наше не всё». Тоже примета сегодняшнего дня, но это наносное.
— Что думаете о творчестве лидера «Ленинграда»?
— Он такой хитрован, ловкий сочинитель актуальных куплетов. Хотя порой и не очень складных. Сергей не глуп, с чувством юмора, с пониманием того, что делает. Он прекрасно осознает, на чем может «хайпануть». Отличный самопиарщик и коммерсант, он стал загламуренным истеблишментом.
Если раньше о нем говорили: «Шнур — наш, из народа. Он бухарь и синяк», то сейчас он уже не бухает, ведет здоровый образ жизни, дорого одевается. Даже если он разденется, всё равно останется в дорогом. В брендовой майке-«алкоголичке». Он ведет образ жизни очень состоятельного человека. Этого он добился сам. Сергей Шнуров — гений самопиара.
— Как вы относитесь к мату в поэзии?
— Что такое инвективная лексика в нашей жизни? Это как соль и перец на столе. Добавляешь специи, чтобы блюдо не было пресным. Если от Шнура ждут эти словечки, то у меня так говорят герои. Многие из них простые люди, гоголевские персонажи. Слова, которые они употребляют, говорят об их происхождении, сословии, воспитании. Когда человек только открывает рот, можно сразу понять, кто перед тобой. Так что следите за словами. И не перебарщивайте со «специями».
— Вы помните свои первые поэтические опыты?
— В школе, наверное. Более осознанно было в институте. Для самодеятельности писал, когда работал инженером-экономистом на шелковом комбинате имени Свердлова. Но это все было втихаря. Я придумал хитрый ход, как сочинять стихи на работе: писал их в строчку и разбивал фразы цифрами. Чтобы коллеги, заглядывающие через плечо, думали, что я составляю отчеты, балансы. Когда все выходили курить, я спокойно сочинял. В конце концов понял, что экономист — это не мое.
— И куда отправились?
— Решил, что в поэты меня сразу не примут. Ходил со своими стихами по разным редакциям. Хотел, чтобы мне сказали, как мне дальше жить с этим. Однажды по рекомендации пришел в редакцию журнала «Юность», главным редактором которого был Андрей Дементьев. Принес стихи, считал: они достойны того, чтобы их рассмотрели. Меня встретил заведующий отделом поэзии Натан Злотников. Душевно так встретил, напоил чаем, попросил прийти через неделю. Когда я пришел, он достал мою подборку и стал разбирать стихи. Стихотворение у меня было: «На душе, как на вокзале, где не ждешь, не провожаешь… Словно денег перезанял. Для кого? — И сам не знаешь. Может, и билет купил бы да уехал смеха ради, но молчит в душе копилка — не разбить и не истратить. На душе, как на вокзале. Не спеши, не проворонишь: не встречаешь из Казани, не проводишь на Воронеж. Но стоишь на Каланчевке и не знаешь, что случилось? А в душе по мелочевке накопилось, накопилось».
— Что сказал редактор?
— «Вот, Александр, вы пишете: «На душе, как на вокзале, где не ждешь, не провожаешь». Скажите мне, любезный, а что вы тогда там делаете? На вокзале нужно либо уезжать, либо встречать, либо провожать. А иначе вам там делать нечего». Потом он мне объяснил, чем отличается Пушкин от Лермонтова. Я едва сдерживал смех.
Тогда я понял, что поэзия — она как раз там, где не ждешь и не провожаешь, где сам себе не можешь объяснить причину своего состояния и цель маршрута. Тебя спрашивают: «Почему ты здесь? Зачем?» А ты не можешь, да и не должен давать ответ на эти вопросы. Кстати, много лет спустя Евгений Евтушенко включил это стихотворение в крупнейшую антологию русской поэзии «Строфы века».
— Как в вашей жизни появился Орден куртуазных маньеристов?
— Это было в середине или в конце 1990-х. Когда я работал в «Вечерней Москве» заведующим отделом культуры, познакомился с маньеристами, молодыми поэтами Вадимом Степанцовым и Константэном Григорьевым. Мы сдружились, я охотно публиковал их произведения (Константэн стал внештатным сотрудником газеты), и уже спустя годы я был принят в почетные члены Ордена куртуазных маньеристов.
— Как проходило посвящение в Орден?
— На квартире у Степанцова. Собственно, он — родоначальник, Великий Магистр и основатель этого Ордена. Купили мы портвейна, или что мы тогда пили, не помню. И под рюмку-другую Константэн Григорьев предложил в качестве признания моих особых поэтических, редакторских и общечеловеческих заслуг — я к тому времени уже написал произведения, которые с успехом читал со сцены, — принять меня в почетные члены Ордена куртуазных маньеристов.
— Членство налагало на вас какие-то обязанности?
— Абсолютно никаких. К тому времени маньеристы разбежались в разные стороны. Я остался в связке только с Константэном Григорьевым и Вадимом Степанцовым. Какое-то время мы выступали все вместе в музее Маяковского. На наших вечерах всегда были аншлаги. Народ просто ломился! Это были культовые концерты. В день 20-летия Ордена 22 декабря 2008 года по дороге на работу внезапно умер Константэн Григорьев. В подземном переходе у него остановилось сердце.
— Ваш папа был известным архитектором. По его проекту построили Цирк на Вернадского, Комсомольский проспект. Он был автором типового домостроения. А в каком доме живете вы?
— Я родился на Арбате, а семья в год моего рождения жила в коммунальной квартире на площади Калужской Заставы. Сейчас живу в обычном многоквартирном доме, а по соседству на Хамовническом Валу стоят восьмиэтажки, построенные по отцовскому проекту. Они так и называются «Башни Вулыха», а еще ближе во дворах стоит большой дом, который мы назвали «Дом Совета министров». Отцу давали в нем квартиру. Но он выбрал дом попроще. Я даже однажды спросил у него: «Пап, почему мы не получили квартиру в совминовском доме?» Мне так хотелось в нем жить! Кстати, в одном из подъездов того дома жил Лазарь Каганович.
— Что ответил папа?
— Отец скромным был очень, не хотел выпячиваться.
— У архитекторов, как у поэтов, есть роялти?
— Нет. Он столько красивых зданий создал для Москвы и других наших городов… Живи отец где-нибудь в Америке или в Европе, был бы миллионером. А так оставил после себя 200 рублей на сберкнижке. Что зарабатывал, всё уходило на жизнь.
Кстати, Московский цирк должен был получить Государственную премию, но из-за того, что за время строительства сменилось десять строительных организаций, в Главмосстрое не могли решить, кого выдвигать. Поэтому и архитекторы не получили госпремию тоже.
— Поэт должен держать нос по ветру и реагировать на перемены в обществе?
— Евтушенко назвал наше поколение потерянным. В 1980-е годы ощущение именно этой «потерянности» нашло отражение в моих стихах. Все понимали, что в стране хоть стабильно всё и незыблемо, но как-то лживо и лицемерно. Живешь в этом болоте, привыкаешь ко всему, а душа неспокойна.
В современном мире поэзия обретает не то что политизированность, но актуальность. Есть необходимость находиться ближе к тому, что волнует людей. Прислушиваться, фиксировать. Поэт сегодня должен быть актуальным.
— Быть актуальным или нет, зависит от человека, а не в целом от поэзии. Не так ли?
— В 1960-е годы поэты выходили на подмостки стадионов и дворцов спорта. Потому что всем был интересен и необходим глоток свежего слова. Поэты стали такими же популярными, как нынче звёзды эстрады. С изменениями в обществе народ стал проявлять интерес именно к поэзии актуальной.
Я всегда был ментально связан с реальностью сегодняшнего дня. Помню, при встрече с Игорем Губерманом — мы выступали на одной площадке — он сказал: «Ты здорово пишешь, но почему у тебя всё привязано к сегодняшнему дню? Нужно писать для вечности, а не сиюминутное». Он имел в виду, что завтра то, о чем я пишу, будет неактуально.
А я считаю, что Пушкин, написав «Евгения Онегина», создал картину именно своего времени. Настолько ярко и кинематографично поэт описывает быт, нравы и характеры, ситуацию в обществе, в языке, в манере общения, что его стихи фиксируют момент времени лучше любого археолога, историка и литературоведа. По его стихам можно восстановить ту эпоху. И я в своей поэзии отражаю именно сегодняшний день.
Зоя Игумнова
