Милый Познер, сравнил бы вас с Лениным, но не буду

Он улетел, но обещал вернуться. Милый, милый…

Милый Познер, просто Владимир Владимирович. Как же мне вас не хватало. Ваш отпуск слишком велик, вы не находите? Все (ну, почти все) уже в сборе, уже работают в поте лица, а вас все нет. Хотя, если бы не этот отпуск, я, наверное, не писал бы эти строчки.

 

фото: Геннадий Черкасов

Милый Познер

Когда вас нет в эфире, как-то тоскливо на душе, всегда чего-то не хватает. Понедельник — день тяжелый, а вас нет. Может, я уже как собака Павлова реагирую: а подайте мне вечером Познера, хочу его видеть! Но Гамлета все нет.

Я ждал вас… и дождался. Вы опять в телевизоре, в хорошей форме. Работаем, ребята! Нет, это говорит ваш младший друг. Впрочем, мне кажется, вы его ровесник, такой же молоденький-молоденький. И пригласили в свой первый выпуск такую же юную леди — Ирину Антонову. Какой был замечательный разговор!

А это письмо ваше по поводу ТЭФИ… Беспокойный вы наш. Нет, вы хорошая большая мишень. Вы часто подставляетесь, и разве критику можно упустить такую удачу. Вы несовершенны, это понятно. Потому что вы человек, просто человек, всего лишь человек… Человек — это звучит…

Но тем вы и дороги мне, такой сомневающийся, неравнодушный, ошибающийся. В вас столько этой самой человечности… Еще немного — и сравнил бы вас с Лениным («самый человечный человек»), но не буду. Потому что вы лучше.

Но я должен признаться. Я смотрел этот ваш эфир с Антоновой, наслаждался умом и высокой духовностью с обеих сторон, но потом вы объявили рекламу. И я переключил, грешный, на «Россию», на Соловьева. И там остался, каюсь. Все-таки обсуждали Каталонию и бойню в Лас-Вегасе, а так хотелось это знать и чувствовать. Я вам изменил с Соловьевым, простите. А потом и вовсе заснул на нем.

Но я так рад, что вы вернулись, что вы теперь будете заполнять каждый мой понедельничный вечер. Я буду ждать вас, всегда. До встречи, дорогой.

Ода бюсту

Это очень честная программа, хотя и юмористическая. Смех сквозь слезы. Слезы правды, ничего кроме правды. «Короли фанеры» она называется (Первый). Не наш формат, заимствованный. Но как!

 

Приходят люди, относительно уже раскрученные, и поют. Нет, вернее, открывают рот под фанеру, ну, как мы умеем. Здесь главное — вовремя этот рот открыть, потом закрыть, опять открыть… И двигаться, двигаться. Ну, как мы любим.

Почему честная, вы спросите. Потому что непритворная, не бросающая тень на плетень, не выдающая себя за чистое золото. Сказано — фанера, значит, фанера. Ведь так поет 97% нашей попсы, не меньше. Но они хитрят, лукавят. Открывают рот, а выдают это за высокое искусство.

Нет, некоторые поют под «минусовку». То есть музыка идет в записи, а они вроде на самом деле поют. Но как? Вот Филипп Киркоров, например, недавний юбиляр, любит исполнять это на подкладке. То есть он что-то выдает, конечно, но всегда есть второй план, фон, голос за кадром (или свыше!), который его спасает. Как-то даже батька Шевчук Киркорова в этом разоблачил, они даже потом подрались, а после помирились. Действительно, зачем нужна буря в стакане воды? Пойте под фанеру, ребята, пойте. Люди у нас простые, наивные, им и так сойдет.

Вот такая программа, честность которой не знает границ. Ведет ее артист Павел Прилучный, тот самый «Мажор». Очень органично, без надрыва, без пафоса. Ребята, у вас появился конкурент, а у нас отличный ведущий!

Но у него есть напарница, коллега. Ее зовут Яна Кошкина, я запомнил. Могла бы быть Яна Мышкина, неважно. Просто у нее есть одно достоинство… Нет, два. «Привет, близняшки», — как сказал им, достоинствам, Александр Ревва.

Это выдающееся достижение нашего искусства. Это бюст, прошу любить и жаловать. Выдающийся бюст, надо сказать, мой любимый размер. Бюст на родине героя. Этот бюст у нас песней зовется, которая тебе не изменит.

Да, я хочу написать оду бюсту, потому что он здесь главный. Не Яна Кошкина, не Прилучный и даже не фанера. Бюст — вот ведущий этой программы. Кто сказал: гусары, молчать?! Не будем молчать. Будем теперь смотреть и наслаждаться.

Сама носительница бюста как ведущая так себе. Скованна, зажата, ей еще учиться и учиться. Но бюст, он все перевешивает. Посмотришь на него — и хочется жить. И работать. И писать эти заметки.

Ой, держите меня семеро, а то я буду бесконечно славить этот прекрасный бюст. Нет, все-таки есть программа, и как бы бюст ни заслонял ее, она стоит того, чтобы ее посмотреть. Честная программа, хоть и юмористическая.

Живой Ефремов

Олегу Ефремову исполнилось бы 90. Его не стало 17 лет назад. И, честно говоря, нечасто о нем вспоминали. Телевидение — такая штука, в смысле памяти оно работает каждые пять лет, не чаще. Так все работают.

 

фото: Александр Астафьев

 

Но что же случилось сейчас? О Ефремове множество передач — на Первом, на «Культуре»… Множество фильмов по всем каналам. И абсолютное впечатление, что Олег Николаевич — вот он, здесь, рядом, живой и здоровый, как-то с ухмылкой смотрит на все это и радуется вместе с нами.

Почему так? Телевидение вдруг проявило неимоверную чуткость, искренность, понимание? И это тоже. Ведь ТВ на самом деле всесильно, может возвысить до небес (кого угодно) и бросить вниз, предать забвению (тоже кого угодно). Телевидение может все.

Просто здесь и сейчас так совпало. Ефремов оказался живее всех живых. Стало ясно, что он так нужен нам, просто необходим. И с этой своей ухмылкой, необыкновенным драйвом, со всеми своими взлетами и падениями. То, что он в кино пробивал кадр, — и так было всегда понято. Но когда собрались люди у Максима Галкина и Юлии Меньшовой («Сегодня вечером», Первый) и вспоминали о нем… Нет, не вспоминали, советовались, юморили, просто говорили с ним — обо всем на свете. А ведь 17 лет — это срок.

Нет никакого срока. Во всех документальных фильмах он будто живой. И говорят о нем как о живом. А в «Наблюдателе» («Культура») опять произошло это чудо сопричастия, опять казалось, что он пришел вместе со своим так похожим на него сыном, и вот уже они оба спорят, рассуждают, даже ссорятся. А потом мирятся, конечно, как это было в жизни.

Телевидение постаралось, но в самом Ефремове оказался такой негасимый свет, притягивающий к себе и никогда не гаснущий! Это стало понятно именно сейчас, когда ему исполнилось бы 90.