Дабы не делать свою эссешку подобием творческого отчёта, сотворю из неё свод мини-новелл. На большее фактуры может не хватить – знакомства или одноразовые, или скоротечные, или сугубо телефонные. Чего по долгу службы у меня хватало.
СОЛОВЕЙЧИК
Первым по хронологии и из знаковых фигур времени стоит в моём списке Симон Львович Соловейчик. Как и списке страны – ещё СССР, хотя и позднего, дышащего на ладан – к этому державу подвела её партэлита, уже состоящая из т.н. «агентов влияния», постажировавшихся в своё время в США, что и возымело своё фатальное воздействие на советский режим.
В ту пору он, С. Л.. Соловейчик, на волне перемен загорелся идеей создать свою газету для учителей. Название придумал – «Первое Сентября». Штабной офис, а позднее редакция, разместился на улице Маросейке. В состав команды вошли не последние люди Москвы: Лев Аннинский, Алла Гербер и другие интеллектуалы.
Разрабатывали макет, делали пробники статей, но для начала нашли спонсора неприбыльной идеи – некоего предпринимателя Бим-Бада, так мне тогда легло на слух. Потом оказалось, что Борис Михайлович Бим-Бад — советский и российский педагог, действительный член (академик) Российской академии образования. Как это вязалось с его капиталами, на которые раскручивался амбициозный проект, я до сих пор не знаю.
Почему я мало что знал об этом человеке? Тогда не было Википедии.
Даже Москва была не компьютеризирована. Первые ПК системы «Макинтош» (Франция) мы осваивали в газете «Вечерняя Москва» несколько позже.
Газета С. Л. Соловейчика пошла, со временем, когда я перебрался на другую работу (это во время учёбы в МГУ) нескольким сотрудницам главный редактор смог даже приобрести в собственность – подарить! – квартиры в столице. Я же пожил до поступления на журфак, а затем ещё и до холодов, в Валентиновке – на пустовавшей даче Соловейчика.
Однажды редакционная летучка проходила у нас в Переделкино – на даче писателя Анатолия Рыбакова, сам он проживал тогда в Америке. Дача была с огромной верандой, с большим раздаточным окном, соединявшим веранду с кухней. Эта сугубо русско-еврейская редколлегия проистекала под обильную выпивку крепостью в сорок градусов. Но, как полагается в интеллигентской среде, проходила на творческом подъёме и высоколобом общении.
У хозяйствовавшего на даче С. Л. Соловейчика уже имелся выдающийся циррозный живот, что не мешало ему участвовать в трапезе. Однако прожил он недолго, уйдя из этого мира в октябре 1996 года, через 16 дней после своего дня рождения. Гражданская панихида состоялась в Доме литераторов на Большой Никитской.
Вообще я не люблю похороны, но на нескольких панихидах присутствовал (и ВИПов там хватало): у Г. М. Вицина (был знаком с его дочерью Натальей Георгиевной, художницей), у Валерия Батуева (журналиста и поэта, убитого отморозками в собственной квартире), у А. И. Кузнецова (аксакала московской журналистики, с которым познакомился в день приезда в Москву в Издательском комплексе «Правда», в столовой)…
Наталья Вицина с папой
БОГЕМНАЯ ОСТОЖЕНКА
В молодые годы противоположный конец этой улицы, у станции метро «Парк Культуры», как гласит местная легенда, подметал и очищал от снега и льда Сергей Пенкин. Там находится усадьба И. С. Тургенева, описанная им в рассказе «Муму». Я там убирал сначала Померанцев переулок, тот же конец, затем переместился в Семёновский – ближе к «Кропоткинской». С Пенкиным пососедствовал позже на Большой Дорогомиловской, дом 1, возле Киевского вокзала, его жильё располагалось через два подъезда от моего. Самого певца я там ни разу не встретил.
У нас на Остоженке бывало много известных персон. Бывали «наутилусы» (Илья Кормильцев точно), продюсер «Бони-М», это ещё до меня, при мне – перуанец в пончо и перьях индейского вождя из подтанцовки группы «На-На» (кстати, на моём дне рождения), главный редактор телепрограммы «Взгляд», а потом и телекомпании «ВИД» Сергей Кушнерёв (там работала программным ассистентом Аня Рыбина – жена моего одногруппника и соседа по остоженской коммуналке Максима Лысова), Кушнерёв – крёстный отец детей Сергея Бодрова-младшего.
Сергей Кушнерёв
С последним привелось перекусывать за одним столиком в буфете «Московских новостей» на «Пушкинской», я тогда работал в газете «Неделя» – воскресном приложении к газете «Известия», а барменом буфета был Лёша Горбунков – школьный друг того же Макса Лысова по Щербинке (ближайшее Подмосковье).
Телевизионный Сергей Бодров ничем не отличался от буфетного
В то же лето в подземном длинном переходе на «Пушкинской» грянул взрыв, унёсший много жизней. Сейчас для меня это звучит мистическим предвестием обвала на Кармадонское ущелье.
На Остоженке одним из соседей был Рауль Кафеев – кутюрье. Он обслуживал нашего техника-смотрителя (за право проживание в центре), а попутно – звёзд эстрады. Например, обшивать бисером конкурсное платье Татьяны Абрамовой (тогда только начинающей певицы) для фестиваля «Москва-Ялта-Транзит» портному из Челябинска помогала моя мать – она как раз гостила у меня. У себя дома моя матушка обшивала всю округу, дело знала. Рауль занимал аж две комнаты, как впоследствии и Максим, когда женился на москвичке Ане из Останкино.
На Остоженке побывал мой однокашник Паша Бардин – сын режиссёра-мультипликатора Гари Бардина, сам ныне уже известный кинорежиссёр, ночевал мим-лицедей Сергей Давыдов (Паганель), работавший тогда в театре Терезы Дуровой, мы на пару пили вино всю ночь, из-за чего я проигнорировал зачёт по политологии, пришлось пересдавать предмет осенью.
Вот и сам Бардин
И мим Давыдов — клоун Паганель
Чуть не устроился дворником (потянул на работе лишь два дня) музыкант Игорь Швейцер. От ужасов физического труда у него случилась истерика, он бился о шкаф – почти двухметровый верзила! – и плакал. Жизнь показала, что это не его стезя.
Вот, кстати, отец Игоря и Ольги Швейцер (его младшей сестры и моей однокашницы) – давний друг одного из основателей партии «Яблоко» Владимира Лукина, в последующие годы посла России в США и уполномоченного по правам человека в России.
ШВЕЙЦЕРЫ ТЕ И ЭТИ
Я выстроил в столбик заголовки моих мини-новелл – получилось две страницы одних заголовков. Уж и не знаю, как не превратить этот мини-сериал в бразильскую мыльную оперу. Но продолжу рассказ о Швейцерах.
Михаил Абрамович Швейцер экранизировал почти всю русскую классику: Чехова, Толстого, Гоголя, Пушкина… А ещё на его счету революционная и советская романтика: «Мичман Панин», «Время, вперёд!», «Золотой телёнок», колхозные истории «Чужая родня» и «Тугой узел» (режиссёр ставил эту картину особняком), политическая сатира на Западное общество в жанре фантастики «Бегство мистера Мак-Кинли» и политическая сатира на СССР «Как живёте, караси?»
Михаил Абрамович «раскрутил» молодого Леонида Куравлёва, хорошо «засветил» зонги и баллады В. Высоцкого в «Бегстве мистера Мак-Кинли», а самого артиста – в «Маленьких трагедиях». За роль князя Нехлюдова актёр деревенского украинского происхождения Евгений Матвеев всю жизнь был благодарен режиссёру – тот сломал ему амплуа вечного коммуниста.
Швейцеры жили на одной лестничной площадке с парой Панфилов-Чурикова. Соседи. Их просторная квартира, тем не менее, напоминала загородную дачу: домашние дорожки и плетёные круглые коврики даже на подоконниках. И сплошные стеллажи с книгами и фотографиями. Всё чисто и опрятно, но никак не вычурно и богато.
Интеллигентно, я бы сказал, и со вкусом. Софья Абрамовна Милькина, жена Михаила Абрамовича, была дамой с юмором и на язык остра. Про эмиграцию в Израиль шутила:
Я как представлю, что вокруг одни евреи – мне плохо становится.
Михаил Абрамович Швейцер и Софья Абрамовна Милькина
Мой одногруппник Миша Рыбьянов снимал комнату на «Тульской» у одной вдовствующей генеральши. Бабушка тоже за словом в карман не лезла, сказывалось одесское происхождение (видимо). Как-то на дне рождения Миши, где и хозяйка со столом расстаралась, мы что-то позволили в её адрес, думая, что не расслышит или не поймёт, и такое в ответ услышали – со стульев попадали со смеху. Неловко стало до жути.
Наш респект генеральше поднялся выше потолка! А главное – она не обиделась…
Евгения Матвеева, ещё живым, но уже истощённым от рака, я видел во время интервью с М. А. Швейцером в Доме кино на «Белорусской». Актёр высоченного роста возник на пороге комнаты, не проходя, поприветствовал коллегу (сам уже стал маститым и народным режиссёром), но плоти под его костюмом уже не ощущалось, как будто там был воздух. Болезнь не красит. Хотя на вид Евгений Семёнович был бодр – держался мужиком.
Евгений Матвеев
Меня в ту беседу Михаил Абрамович спросил: — Какой вопрос вы мне не задали?
Я спросил: — Какой?
— Ругаюсь ли я матом? – сказал режиссёр.
— Ругаетесь?
— Да. Потому что вырос на Тишинском рынке.
Рынок этот я, кстати, ещё застал, теперь он – история. А вообще высокий и вальяжный Швейцер, с усами и в вязаном пуловере на пуговицах, напоминал уездного помещика, а его миниатюрная и бойкая супруга – стареющую актрису ТЮЗа. Вроде Валентины Сперантовой (помните техничку из телесериала «Большая перемена»?)
Но настоящей-то актрисой ТЮЗа в этом своде новелл является другая женщина – мелкопоместная дворянка рода Тагуновых, мама моего одногруппника Бори – Наталья Борисовна. Не менее бойкая и острая на язык, а интерьеры дома родителей Борьки тоже практически деревенские – что в Волоколамске, бывшем доме священника, что в квартире в районе «Курской». Просто отец Бори, волгарь Владимир Васильевич, мужик рукастый, даром что в управлении культуры служит, и изо всего, что притащит с улицы, путём реставрации может сделать музейный экспонат, но для бытового использования.
Об этих людях я непременно расскажу позже.
Продолжение следует...
Сергей Парамонов
