Есть упоение в бою. Оно есть в молитве. Потому что ты стоишь — у поймы. И поёшь. Это даже круче, чем петь в ванной. Если вам не так важно, на свой тугой слух, уловить, какая только что поднялась от кафеля в кафель октава. Августейший способ рехнуться — выверять пение по складам, как тот парень, который учится читать в бурсе, думая о том, как махнёт вечерком через поле назад, под солому. Какая к чёрту алгебра? Это моральный мазохизм.
Этим занимаются публицисты.
Unsplash
Иногда сменяешь регистр, чтобы сохранять баланс — он же адекватность.
Ежу понятно, что самое интересное — происходит сейчас. Оно зарождается на глазах. К примеру, компьютерные игры. Если мыслить аналогиями, они сейчас находятся в той же стадии, что кино сто лет назад. Даже с опережением. Ну, оно и стартовало раньше.
Социально это вызывает такую же болтовню — это для болванов и так далее. Кино тоже было для болванов, неспособных читать книги. Не буду перегибать, я в курсе, что речь про зависимость. С другой стороны, кто её ловко избегает? Я жёстко сижу на литературе. Мне это тоже не хоть бы хны по мозгам даёт. Я не выгляжу измождённым исключительно потому, что научился у американцев улыбаться.
Я ни дня своей жизни не был консерватором. Конечно, либерал. Конечно, за новое. Но — и в прошлом есть новое. Кто-то сказал, что футурология — это история, брошенная в будущее. Я делаю вывод: и наоборот...
... Когда я учился водить велик в службе доставки еды, мне искренне казалось, что я нахожусь на кончике прогресса. При том, что я сам доставку еды никогда не заказывал и, скорее всего, не буду, чтобы не лишать себя ходьбы — да, я не хожу в зал, мне надо разминать мышцы регулярно как-то иначе, — под моими ногами рисовались новые линии коммуникации. Видимо, очередное убыстрение жизни, с которым человеку в большом городе предстоит найти общий язык.
И приходя домой, я перед сном смотрел сериал по «Поединку» Куприна. Смотрел, не читал — как раз из ощущаемой нехватки времени. В любом случае: казалось бы, какое мне, курьеру еды, может быть дело до романтической истории на фоне армейских порядков Российской империи XIX века. Скучные гарнизонные экстерьеры. В общем-то, обыденность, воспеваемая сейчас документалистами. Клюквенного сока на противотоке тоже нет — я имею в виду — когда кровь льётся рекой. Такой приём порой зрителя к обыденности приноравливает, а без того — уже надо фабулу делать.
Тем не менее, Куприн. Первоисточник, по-видимому, хорошо отражал устройство армии того времени. Порядок предполагал телесные наказания. Потому что иначе нет субординации. Там же спор главного героя с капитаном полка какой? «Раньше личностей не было, и был Суворов, и был Севастополь». А главный герой ему говорит: «Это неправильно». Я согласен. Демагогия. К тому же, Суворов наверняка был гений и опередил своё время. Основное качество большого полководца — что он сам идёт в бой. Или если не идёт — то потому что солдаты его берегут.
... А потом я вернулся в журналистику. Я вот и сейчас ей занимаюсь. Казалось бы, где я тут вам сообщаю новость? Только себя показал, как в инстаграме. Лайков не будет ввиду малой посещаемости сайта — так отдельная гордость. Фак гламуру. Но всё-таки я понимаю журналистику шире. Это информация. В широком смысле. Об обществе, в котором мы живём. Журналист только лишь человек, который занимается этим, в отличие от других людей, организованно. Так же и писатель изучает язык, характеры не чтобы рассказать сплетню и пойти домой, а чтобы написать роман — и да, тоже пойти домой, но — чтобы писать следующий роман. Нужен пример ещё?
Вернувшись в журналистику, я первым делом пересмотрел сериал «Метод Фрейда» с Охлобыстиным в главной роли. Он для меня всегда играет новыми красками. В конце школы, ещё и на волне «Менталиста», я восхищался героем без оговорок. Даже некоторые фразы выписал, чего никогда не делал с сериалами, потому что это ведь «мыло» в основном, так мы относимся, тем более если речь о русских сериалах. Что недалеко от правды, потому я, собственно, только Марка Твена и выписывал, чтобы потом на эскалаторе в метро однокурснице ляпнуть как бы походя...
Пересмотрел сериал сейчас и увидел новую грань. Патологическая ложь. И мигом понял, что же мне так трогательно отзывалось в этом герое. Романтическая патологическая лживость. Это его метод общения, и его привлекательность, вызывающая сочувствие, заключается в том, что по этой причине он одинок. Его дар — его проклятие. Такая нехитрая оппозиция... Она работает! Мне плевать на плохой вкус. Работает! Только прежде я не видел этих ниточек. Он лжёт как бы во спасение.... Себя. Потому что если он откроет свою позицию, он не сможет воздействовать на коллег — и на преступников — так, как воздействует. И значит — нет игры.
А вот тут, странно, но так, — возникает та же тема, что у Куприна. Он так находит язык с системой. Опять же — в широком смысле. Не с политической или экономической. С системой вообще. Внутри себя. В первую очередь — подвергаешь сомнению свои собственные установки. А снаружи — то, что на них походит.
... Вы это прочитали. Как пишут в играх-платформерах, «congratulations».
Теперь согласны? Моральный мазохизм, не иначе...
Не стреляйте в публициста. Он играет как умеет. В свободное от чёса время — он вполне сносный пианист.
А pianissimo — это нежность, как вы в курсе. Она же — моральный садизм.
Тьфу ты!
Глеб Буланников
