На Исторической сцене Большого театра состоялась российская премьера балета «Зимняя сказка», перенесенного в Москву из лондонского «Ковент-Гардена» при поддержке Андрея Костина. Первое представление омрачила травма исполнителя одной из главных ролей, что, однако, не повлияло на итоговый результат.
Мировая премьера трехактной «Зимней сказки» состоялась пять лет назад в лондонском Королевском балете. Либретто по мотивам одноименной пьесы Шекспира написали хореограф Кристофер Уилдон и композитор Джоби Тэлбот. В отличие от последних одноактных постановок Большого, этот масштабный балет очень подходит московской труппе. Возможно, потому, что Большой получил не слепую кальку, а версию, подогнанную под свою мерку. Кристофер Уилдон, четыре недели проработавший в Москве, поощрял творческий поиск — размашистость московского стиля, равно как и приглянувшуюся ему отсебятину российских артистов, хореограф охотно узаконил.
На Исторической сцене Большого дивно смотрятся стильные декорации Боба Краули. Исполинские, леденящие белизной архитектурные детали дворца в «Сицилии» и кладбищенский мрамор прекрасных статуй резко контрастируют с «Богемией» — голубизной безмятежного неба и гигантским зеленым деревом, увешенным обрядовыми ленточками. А перипетии этой поздней пьесы Шекспира, в которой мазохистская ревность, любовь, гордыня, смерти, побеги, погони, путешествия, переодевания смешались в убойный коктейль, дают возможность проявиться фирменному московскому актерству во всей его безудержности.
Тем более что в «Зимней сказке» Уилдон-режиссер сумел справиться с не объяснимыми нормальной логикой виражами сюжета. Испытанными приемами (вроде высвечивания персонажа лучом при замирании в стоп-кадре остальных действующих лиц) он смог материализовать кошмары или сделать зримым внутренний монолог героя, а каждого персонажа одарил собственной пластикой. Особо выразительная, с «паучьими» руками и скрюченным телом, будто выжигаемым изнутри кислотой, досталась ревнивцу Леонту. На московской премьере эту роль со всеми ее пограничными сломами психики и детальными физиологическими подробностями, труднейшую не только в актерском, но и в танцевальном смысле (пока Леон не отравлен ревностью, ему достаются вполне академичные прыжки и пируэты), великолепно исполнил Денис Савин — без сомнения, самый тонкий и разносторонний актер Большого. Партия несправедливо обиженной королевы Гермионы подходит Ольге Смирновой; эту балерину с чистыми линиями и безукоризненным танцем упрекнуть можно разве что за поистине монаршее достоинство, проявленное в экстремальных ситуациях (скажем, в момент гибели сына или при оглашении смертного приговора, вынесенного ее собственным мужем).
Роль юной Утраты, дочери королевской четы, красавица Мария Виноградова танцевала, пожалуй, с недостаточной резвостью: страдала четкость мелких па. Впрочем, в ее случае уместны похвалы, а не претензии — балерина оказалась в экстремальной ситуации. Ее принц Флоризель, опытный премьер Владислав Лантратов, получил серьезнейшую травму в самом начале их сценического романа, на, казалось бы, невинном прыжке — кабриоли. Треск разорвавшегося сухожилия был слышен в зрительном зале, несчастный танцовщик на одной ноге упрыгал за кулисы, и после вынужденного антракта второй акт начали заново с другим Флоризелем, бразильцем Давидом Моттой Соаресом. Пылкий юнец, чрезвычайно подходящий по типажу, проявил себя геройски не только в личных вариациях и многочисленных соло, пронизывающих кордебалетные танцы, но, самое главное, в дуэтах, опутанных по-английски коварными и разнообразными поддержками: партнершу бразилец держал надежно.
Второй акт «Зимней сказки» — серьезное испытание и для кордебалета. Стремясь избежать дивертисментности и аналогий со старинными буколическими балетами, Уилдон утопил «богемских» пастухов и пастушек в нескончаемом потоке темпового массового танца, размыв его номерные границы и линейную композицию. Рисунок танца постоянно меняется, различные группы исполняют разные комбинации, корифеи и солисты (легкостью и удалью выделялся Молодой пастух Алексея Путинцева) с личными виртуозностями вклиниваются в массовый пляс, окрашенный условно этнографическими мотивами. Все это артисты Большого танцуют лихо и жизнерадостно, благо, выигрышные костюмы (порхающие платьица и широкие, поверх брюк, юбки мужчин) скрывают мелкие корявости, а некоторый разнобой движений микширует программная калейдоскопичность танцевального рисунка.
Конечно, «Зимняя сказка» — не эксклюзив Большого, а потому выездные перспективы спектакля туманны. Но для московской афиши английская обновка полезна во всех отношениях: творческом, зрительском, коммерческом. А поскольку театр и хореограф остались довольны друг другом, не исключено, что Кристофер Уилдон когда-нибудь сочинит балет специально для Большого, что уже сделал в 2007 году. Надо надеяться, что новой работы не придется ждать еще дюжину лет.
Татьяна Кузнецова
