еатральная жизнь — по крайней мере, в залах с реальными зрителями — замерла на неопределенный период времени. И всё же театр продолжает жить — пусть и в непривычном для большинства поклонников этого древнейшего искусства виде. Шесть известных служителей Мельпомены и один острый на язык блогер, находясь в самоизоляции, ответили на вопросы «Известий» о настоящем и будущем их цеха.
О перспективах
— Один известный театральный деятель на нашу просьбу об интервью ответил: «Не о чем говорить, нет ни настроения, ни планов...» А как ситуация лично у вас — с настроением, творческими планами, перспективами?
Алексей Франдетти, режиссер:
— Да всё неплохо! Я даже рад этой ситуации: мозг как-то по-другому заработал, я достал проекты из «долгого ящика», возникло несколько масштабных идей. И это всё дико интересно. Мы запустили большой проект мюзикла, который сделан специально под инстаграм. И хотя меня не греют лавры Константина Треплева, это поиск новых форм и нового языка музыкального театра. Единственное, что, конечно, давит — необходимость сидеть взаперти.
Валерий Печейкин, драматург:
— Я никогда не полагался на настроение и вдохновение. Придумываю работу себе сам. И сам себе за нее плачу десертом. Мир ждут плохие новости, а искусство — хорошие. Я всерьез считаю, что на российском искусстве хорошо отразится экономический кризис. Оно станет менее зависимым от тех, кто раздает деньги, и от самих денег. У него начнутся голодные галлюцинации, а они гораздо интереснее всего, что делается на сытый желудок.
Леонид Роберман, продюсер:
— Я не могу сейчас управлять моими планами и перспективами, но могу управлять моим настроением. Никогда еще не было такого периода неопределенности, однако мы работаем. Каждый день, по нескольким направлениям. Мы переосмысливаем цели, задачи и миссию нашего театрального агентства. В этой ситуации не хочется ставить абы что; нужно лишь то, что имеет смысл. Мне кажется, сейчас победят те театры, которые будут резко экспериментировать и предлагать новые формы. Я хочу сделать несколько проектов, в частности, с Дмитрием Крымовым. Постановка спектакля «Борис» стала нашим первый шагом в поиске нового театра. Сейчас мы начали готовиться ко второму шагу.
Данил Чащин, режиссер:
— Не скажу, что у меня приподнятое настроение, но и унывать пока не собираюсь. Сидя в деревне, продолжаю репетировать онлайн, созваниваюсь по zoom’у с актерами из трех театров, где у меня запланированы премьеры, придумываю для них разные задания и тренинги. Я оптимистично смотрю на ситуацию и жду встреч офлайн. Театр не умрет никогда.
Яков Ломкин, режиссер:
— Я тоже категорически не согласен с пессимистами. Да, время сложное и противоречивое, но можно и нужно заниматься любимым делом, развиваться и собирать камни. Мы в нашем театре плодотворно проводим эти дни: разбираем новую пьесу, репетируем...
Андрей Климов, сценограф:
— Мое настроение, чему я сам удивлен, в целом хорошее. Появилось время что-то почитать и посмотреть, подумать и переосмыслить, отдышаться и оглядеться, привести в порядок нервную систему. Но людей, которые сильно переживают ситуацию и пребывают в тоске, я тоже понимаю, потому что театры остановились на полном скаку и в самое напряженное время. У всех было очень много планов на конец сезона. Пока у меня не отменился ни один из шести спектаклей, над которыми я должен работать. Более того, самоизоляция позволила не спеша нарисовать огромный спектакль — по три эскиза в день. Премьеры перенеслись, но никто не знает, когда они состоятся.
Вячеслав Герасимчук, театральный блогер:
— Многие театралы сейчас сильно деморализованы, поэтому театральная блогосфера почти умерла. Или существует в режиме энергосбережения. Но я думаю, это временно и каких-то необратимых последствий для блогосферы не наступит.
О вирусном в искусстве
— Если известное актерское правило «играя злого, ищи, где он добрый» применить к коронавирусу, можно ли сказать, в чем он положительно повлиял на театр?
Андрей Климов:
— Всегда тяжело прогнозировать, потому что потом эти прогнозы выглядят, как правило, смешно. Одно можно сказать: даже войны и катастрофы не сильно переформатировали человеческую природу. Я не аналитик и не историк, но думаю, что положительное влияние тоже будет, ведь у каждой медали две стороны. Возможно, театральные команды станут более сплоченными.
Леонид Роберман:
— От театра, от самого театрального процесса отвалится много шелупони. Исчезнет шелуха.
Алексей Франдетти:
— Вот выйдем, оценим все наши потери, а их немало, тогда и поговорим о положительном эффекте. Основной позитив в том, что очень многие остановились и задумались.
Яков Ломкин:
— Да, это возможность прийти в себя от сумасшедшего ритма.
Вячеслав Герасимчук:
— Одно из слабых мест российских театров —- отвратительные и устаревшие сайты. Сейчас все взялись за трансляции своих спектаклей онлайн, чтобы хоть как-то показывать признаки жизни. Может быть, ситуация сподвигнет театры обновить и совершенно неудобные, неинтуитивные и визуально устаревшие сайты, добавить полезный функционал.
Данил Чащин:
— Хорошо, что театры начали осваивать онлайн-пространство, работать с аудиторией виртуально, что проходит много мастер-классов и неформальных творческих встреч на интернет-платформах. Я сам дал сейчас несколько мастер-классов по интернету. Надеюсь, все эти проекты будут развиваться и после коронавируса.
Валерий Печейкин:
— Театры вынули из морозильных камер спектакли, разморозили и показали — многие оказались вполне себе съедобными. Спасибо коронавирусу, что я смог их увидеть. И наконец, театры хотя бы заметили существование интернета. Стали догадываться, что интернет — это не только сайт, а сайт — это не только афиша и фотостена.
О цифровизации
— Интернет-трансляция спектаклей — все-таки зло или благо? Вы что-то посмотрели из этих трансляций?
Данил Чащин:
— Буду категоричен: для меня это зло. В театр нужно ходить ногами! Я лично не могу смотреть спектакли на видео. Даже великие спектакли после пяти-десяти минут проматываю. Они не вызывают у меня восторженных чувств. Театр — не кино, он работает другими материями. Сочетание сиюминутности и уникальности как раз и дает театру бессмертие.
Леонид Роберман:
— Театр не может существовать в онлайне! Театр — это встреча, это живое, это эмоции. Допускаю, что возможны спектакли, специально созданные для интернета, где есть сочетание и понимание природы театра, природы кинематографа и знание новейших технологий, а не просто механический перенос.
Яков Ломкин:
— Уход в интернет — это вынужденная мера. Театру нужно хоть чем-то подпитывать зрительский интерес, нужно выживать. Сам я за это время не посмотрел ни одной трансляции — я в них не очень верю. Мне нужно — здесь и сейчас. А в трансляциях есть что-то антитеатральное и искусственное.
Алексей Франдетти:
— Для меня это абсолютное благо. Меня театр с доставкой на дом порадовал. Я посмотрел огромное количество трансляций. Мой личный рекорд — три «Парсифаля» за два дня. Это расширяет кругозор, хотя я и так старался много ездить и смотреть.
Вячеслав Герасимчук:
— Трансляции — безусловное благо. Появилась возможность увидеть легендарные постановки, которые уже ушли в небытие. Другой вопрос, что качество этих записей, как правило, отвратительное. Театры часто выкладывают на виртуальное обозрение не профессиональные съемки, а какие-то рабочие материалы со всеми сопутствующими недостатками: плохой звук, видео чуть ли не рассыпается на пиксели, корявый монтаж. По этой причине я начинал смотреть несколько спектаклей и выключал на середине.
Андрей Климов:
— Это и не благо и не зло. Мы живем в новую цифровую эпоху. Но как бы прекрасно ни велись съемки, запись не заменит живого присутствия. Много лет я смотрю трансляцию из Золотого зала Musikverein, где Венский филармонический оркестр на Новый год играет моего любимого Штрауса. Можно крупным планом и с разных ракурсов рассматривать лица и руки музыкантов, цветы и лепнину, однако всё равно мне хочется оказаться там наяву...
Да, я посмотрел в эти дни онлайн несколько спектаклей, на которые в силу своей занятости и командировок прежде не мог попасть, и утвердился в мысли, что о качестве почти всех зрелищ можно судить по фрагментам и даже по фотографиям. А еще посмотрел спектакли, которые когда-то оформлял сам, и это вызвало ностальгические чувства...
Валерий Печейкин:
— Меня больше интересовали зарубежные оперные и балетные постановки. Но я всё еще не понимаю: зачем мне ждать определенного часа, чтобы увидеть трехчасовую трансляцию? Я бы не жадничал и оставлял спектакли, хотя бы некоторые, в Сети навсегда. Иначе к чему эти разговоры про социальную ответственность искусства и его доступность? Всё равно большинство спектаклей «пираты» записывают в трансляции и выкладывают в тематических пабликах. Я рад, что удалось посмотреть даже трансляцию спектакля, который я сам курировал, — это DickPic режиссера Виктории Нарахсы на фестивале Ost Anders. Что важно, запись осталась в Сети.
О зрительских предпочтениях
— Изменятся ли в результате самоизоляции ожидания зрителей от театра? Может, станет более востребованным развлекательный театр?
Яков Ломкин:
— Наверное, как и в годы Великой депрессии, публике захочется более легких жанров, праздничных и уводящих от современных жизненных реалий зрелищ. Хотя, мне кажется, что и зрители разные, и афиша, особенно в Москве, такая насыщенная, что каждый найдет что-то для себя.
Алексей Франдетти:
— Возможно, вы правы, что будет востребован развлекательный театр, что смотреть сложную драму, только пережив ее, не захочется. Хотя никто этого не знает. Я как занимался развлекательным театром, так и буду продолжать им заниматься. Может быть, он станет изобретательнее, интереснее, глубже.
Данил Чащин:
— А я в принципе считаю театр развлекательным искусством. Любой! Даже самый сложный и трагический спектакль должен увлекать, подключать, вызывать эмоции. Другое дело, что не нужно постоянно смешить зрителя. Такая бесконечная «щекотка» в итоге вызывает боль.
Андрей Климов:
— Все-таки наша самоизоляция проходит в достаточно комфортных условиях, чтобы после окончания карантина желать исключительно развлечений и комедий. Как и раньше, кто-то шел в театр развлекаться, а кто-то — за серьезными переживаниями.
Валерий Печейкин:
— Если бы интернет появился вчера, он бы, наверное, сильно изменил наши потребительские привычки. Но все-таки он существует довольно давно. Я думаю, что более востребованным станет не развлекательный театр, а качественная съемка спектаклей.
Леонид Роберман:
— Мне больше интересно: изменится ли отношение государства к театру? Я уверен, что обязательно в лучшую сторону изменится отношение к врачам и к медицине. А вот к театру... Боюсь, что театр станет еще более зависимым от тех, кто распределяет бюджеты, гранты, субсидии. И это может оказаться формой цензуры. Когда-то Бернард Шоу заметил, что уровень развития нации определяется ее отношением к театру. До недавнего времени театр был в определенном смысле рупором свободы. Останется ли он им?
Вячеслав Герасимчук:
— К творческой составляющей ожидания зрителей едва ли изменятся. Другой вопрос, что поменяется сам театр. Вся эта предапокалиптическая ситуация вызовет к жизни иные творческие замыслы. Станет больше спектаклей о свободе. Из зрительских ожиданий, на мой взгляд, появится запрос на снижение цен на билеты.
О деньгах
— Нам предсказывают падение доходов и бюджетов, при этом театр последних лет был высокотехнологичным и дорогостоящим. Ваш прогноз: вернется ли театр к тому с чего начинал — выходят актеры и расстилают коврик?
Данил Чащин:
— Когда я только начинал заниматься театром, то в Тюмени у меня была студия, которая так и называлась — «На коврике». Любительский коллектив, у которого не было денег, весь реквизит приносили из дома или с помойки. Но я тепло вспоминаю это время и наши работы.
Хороший спектакль — это вопрос таланта. Если он сделан дорого и плохо, то это очень плохо, и у любого зрителя встанет вопрос: зачем зря потратили столько денег?.. Помню, на фестивале «Территория» на меня произвел сильное впечатление спектакль греческого режиссера Димитриса Папаиоанну «Первая материя». В Греции тогда случился кризис и режиссер решил сделать его минимальными средствами: деревянный верстак и два актера. У одного из исполнителей даже костюма нет, потому что он играет голым.
И этот впечатляющий минимализм создал режиссер, который ставил открытие афинской Олимпиады, работал с большими бюджетами и высокими технологиями. Я вернулся в родную Тюмень вдохновленным и сделал спектакль-променад, после которого меня приняли в магистратуру МХТ.
Валерий Печейкин:
— Стоимость театральных постановок просто комична рядом со стоимостью кино. Так что на театр это слабо повлияет. Просто в этом году на его могилу принесут меньше цветов и она немного зарастет лопухами. А вот по отечественному кино это ударит по-настоящему. И тогда мы узнаем, насколько сильно создатели фильмов про великое прошлое это прошлое любят. А театр — как в поговорке «Бедному собраться — только подпоясаться». Так что возьмет актер коврик и пойдет дальше. Мимо театра.
Алексей Франдетти:
— Естественно, бюджеты и возможности станут меньше, на ближайший сезон уж точно. Поэтому новые спектакли, которые я сейчас придумываю, больше рассчитаны на тот самый коврик и артиста, хотя это новый для меня опыт. Обычно у меня сложные декорации и дорогие костюмы. Но я стараюсь расшевелить мозги и пойти в сторону минимализма, насколько он вообще возможен в рамках жанра, которым я обычно занимаюсь.
Яков Ломкин:
— Я уверен, что и на клочке бумаги можно сделать потрясающий спектакль. Проблемы с финансами неизбежны. Придется либо изобретать что-то новенькое, либо возвращаться к старому. И всё равно надеяться на лучшее.
Андрей Климов:
— Думаю, что сократится количество премьер, их будет не шесть, а, предположим, три. В Москве не сильно всё изменится, а вот в провинциальных театрах совершенно точно придется что-то изобретать, чтобы сделать декорации и костюмы выразительными, но недорогими. А вообще Россия непредсказуема, и опыт прошлых кризисов показывает, что мы живем по формуле Оскара Уайльда: «Дайте мне предметы роскоши, и я обойдусь без необходимого».
Вячеслав Герасимчук:
— Театры урежут какие-то расходы. Будут выпускать меньше премьер, но на коврик едва ли вернутся. Другой вопрос, что некоторые труппы уже давно заняли нишу «ковриков», как, например, частный «Коляда-театр». Это их эстетика, и большие государственные учреждения едва ли попытаются вступить на эту территорию. Мой прогноз на новый сезон: премьеры, на которые уже закуплен реквизит и декорации, выйдут по плану, а вот те, что пока существуют в зачаточном состоянии, — отменят либо перенесут на более «жирное» время.
Леонид Роберман:
— Помните, когда Иван Присыпкин из пьесы Маяковского «Клоп» проснулся в будущем, он заявил, что хочется старых песен и танцев, хочется, чтобы щипало. Это чувство — «чтобы щипало братьев», оно во время самоизоляции обострилось. Дефицит эмоций. И зрители пойдут в театр, чтобы щипало. Пойдут не сразу и не на всё — слишком силен был испуг.
При этом для многих экономический фактор станет определяющим. Люди стеснены материально и начнут взвешивать: куда и на что пойти? Это плохо, потому что человек не должен дозировать встречи с прекрасным... Наверное, теперь уже не будет такого количества технологических спектаклей — с обилием экранов и видеокамер. Этим мы переболели. Экспериментировать стоит, но не с технологиями. Надо искать идеи.
Влад Васюхин
