Если тебя принимают и с тобой работают, это счастье, считает Светлана Немоляева. Народная артистка никогда ни о чем не просит и благодарна судьбе за то, что востребована. Она верит в режиссерский талант сына и любит играть на одной сцене с внучкой. Об этом прима Театра имени Маяковского рассказала «Известиям» после премьеры спектакля «Как важно быть серьезным» по пьесе Оскара Уайльда.
— Это третий спектакль, в котором вы выходите на сцену с Полиной Лазаревой. Как вам работается вместе?
— Да прекрасно. Легко, как с ее дедушкой Александром Лазаревым. Но комедию сыграть сложнее, особенно утонченную, как поставил Анатолий Шульев. Режиссер соединил нас с Полей еще в одной своей постановке — «Бешеные деньги». Несмотря на то что мы бабушка и внучка, на сцене Полина играет мою дочку. Такой у нас творческий альянс.
Партнерство с родным человеком полезно еще и для того, чтобы услышать правду, а не только комплименты. Поля может сказать мне: «Не делай так, не надо». Она говорит необидно, с желанием помочь. Ведь артисты очень ранимы. Поэтому мы стараемся друг другу не наносить обид.
— Вы выезжаете на сцену на велосипеде. Зачем такой экстрим?
— Этого не должно было быть в спектакле. Но когда я на репетиции увидела трехколесный велосипед, сама себе сказала: «Сейчас сяду и поеду!» Похулиганить решила. И поехала. Хотя в последний раз каталась в детстве. Это был очень непродолжительный опыт. Меня посадили на велосипед, и я тут же врезалась в березу.
— Этот сезон в Театре Маяковского для вас 62-й.
— Да. Представляете? (Смеется.)
— Вы — преданный родному театру человек. А не было ли у вас соблазна изменить ему?
— Нет, ни у меня, ни у моего Саши, Александра Сергеевича Лазарева, никогда не было даже помыслов уйти из нашего театра.
— Что держит вас?
— Любовь, конечно, и привязанность. Как сказал наш великий Александр Сергеевич Пушкин: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».
Когда 62 года назад я пришла показываться в Театр Маяковского, поднялась по этим белым ступенькам, сразу поняла: это дом мой родной. К счастью, меня приняли. И каждый раз я как на крыльях сюда летела.
Никогда не могла себе представить, что могу уйти куда-то. Может быть, это мой консерватизм? Не знаю. Кстати, для моего Саши измена тоже была невозможна. Мы, наверное, из людей, которые очень привыкают.
А вот Валя Гафт — царствие ему небесное — всегда говорил: «Я люблю носиться по разным местам. Для меня начать всё сначала особенной психологической сложности не составляет». Он поменял много театров, прежде чем надолго осел в «Современнике». Мы были дружны с Валей, часто снимались вместе. Он был легок на подъем. Для меня же уход из Театра Маяковского немыслим.
— Вы двадцать лет проработали под руководством главного режиссера Маяковки Андрея Александровича Гончарова. Многие вспоминают его как деспотичного руководителя. Вы плакали от его замечаний?
— Страшно плакала и вообще думала, что не выживу. Гончаров был со мной безудержно жесток. Я была у него девочкой для битья. Да и вся труппа была такая же, кроме двух актеров: Армена Джигарханяна и Наташи Гундаревой. Только они не подвергались его экзекуциям.
Андрей Александрович сразу видел, что и как надо играть. Он ненавидел актеров, которые не понимали это так же с ходу. В этом было противоречие труппы и главного режиссера. «Вы что, идиоты? — кричал он. — Ну что, вы не понимаете? Я это понимаю, а вы не можете это сделать». Он не стеснялся ни в выражениях, ни в ненависти, ни в чем, когда его что-то бесило. Ему казалось, что это прозрачно и ясно, а актер не мог уловить и сделать. Я не сразу, но поняла его.
— Как же он вас в кино отпускал сниматься?
— Все хитрили. Ну что вы. Это были тайны мадридского двора. Но при этом все снимались.
— Вам тоже приходилось хитрить?
— Иногда. А вот когда начались съемки «Гаража», Гончаров сам меня отпустил. Андрей Александрович любил Рязанова. Эльдар Александрович приехал в театр и сказал: «Отпустите Свету». Он и отпустил. Через три дня съемок я узнала, что меня распределили в новую пьесу Эдика Радзинского, которого он тоже любил. Там было две роли: в одной — Татьяна Доронина, в другой — я. И Таня сказала, что без Светы Немоляевой репетировать не будет. Гончаров вызвал меня и сказал: «Всё, кончай сниматься! Будешь репетировать». (Смеется.) Я упала на колени, ну, сцена из мелодрамы: «Отпустите, не погубите, умоляю!» В общем, отпустил.
— В спектакле «Чума на оба ваших дома» по трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта» вы с супругом играли чету Капулетти. Часто ли режиссеры видели вас с Александром Лазаревым вместе?
— Когда мы только пришли в театр, то практически не были партнерами на сцене. Чаще у Саши были свои спектакли, у меня свои. Могли быть заняты в одних и тех же, но не партнерствовали.
А вот с возрастом нас всё чаще распределяли вдвоем. Довелось играть в постановках Пети Фоменко, Тани Ахрамковой, Андрея Гончарова, Серёжи Яшина. Причем, положа руку на сердце, могу вам сказать, никогда об этом мы не просили. Вообще просить о чем-то — это не про меня.
— Актерские дети живут за кулисами. Благодаря этому ваш сын Александр в 12 лет дебютировал на сцене Театра Маяковского.
— Да, Шурик всё время бегал за кулисами. Можно сказать, он буквально жил в театре. Школа-то была напротив. После занятий — сразу в театр. К урокам готовился в моей гримерной. И Гончаров позвал его сыграть роль в спектакле «Леди Макбет Мценского уезда».
— К выходу на сцену он отнесся как к чему-то обыденному?
— Нет-нет, ему было интересно. Шурик вообще был влюблен в театр. Он жил этим, с удовольствием ездил с нами на гастроли. Мальчишкой у него была своя очень интересная и насыщенная событиями жизнь. А потом он еще начал сниматься в кино.
— Сейчас он дебютирует в качестве режиссера в «Ленкоме». Ставит «Поминальную молитву», в которой некогда играл ваш коллега по Театру Маяковского Евгений Леонов. Советовался ли сын с вами, кто может заменить кумира в новой постановке — сыграть Тевье-молочника?
— Нет. «Ленком» не мой театр. Но я очень люблю его, потому что обожала Марка Захарова. Дело в том, что сын сам себя позиционирует не как постановщик, а как восстановитель. «Поминальная молитва» — спектакль Захарова. Он давно уже не идет в театре. Очень многие актеры из него ушли в мир иной. Татьяна Пельтцер, Всеволод Ларионов, Евгений Леонов, Саша Абдулов, с которым Шура вместе играл Менахема.
Сын помнит спектакль изнутри. Думаю, еще и поэтому директор театра Марк Варшавер предложил ему восстановить великое творение Марка Захарова. Он и делает «Поминальную молитву» как памятник создателю. А роль Евгения Леонова сыграет его сын. Андрей Леонов тоже был занят в постановке Захарова. А во втором составе Тевье-молочника сыграет Сергей Степанченко.
— В «Ленкоме» Евгений Леонов оказался после того, как Андрей Гончаров его уволил из Театра Маяковского. Болезненна ли для него была эта рана?
— Конечно. И для нас с Сашей это была большая рана и личная трагедия. Саша с Евгением Леоновым партнерствовали в «Детях Ванюшина» и в спектакле «Человек из Ламанчи». Это были режиссерские шедевры Гончарова. Когда Саша и Женя появлялись на сцене, один в роли Дон Кихота, второй — Санчо Панса, замирало сердце от восторга. Коллеги смотрели на них и удивлялись: «Как они играют?! Такого не может быть». Потрясающая пара.
А однажды между Гончаровым и Евгением Павловичем возникло недопонимание. Кто-то что-то сказал про кого-то. И понеслось. Мне не хочется о том вспоминать. Но знаю наверняка, покинул Леонов театр не из-за этого.
Женя не мог не сниматься. Он принадлежал всей стране. Его любили снимать Данелия, Рязанов и другие режиссеры. А Гончаров хотел, чтобы Леонов, как все другие актеры, был в театре. Вот в этом была суть конфликта, а не в том, о чем судачат.
— У вас большой послужной список. А какая роль в кино любимая?
— Я люблю роли в картинах Эльдара Рязанова. Они мне понятны и близки. С них началось мое кино. Я с наслаждением работала с Эльдаром Александровичем. Рязанов — мой крестный отец в кино.
— В фильме Рустама Хамдамова «Мешок без дна» вы сыграли роскошную леди. А Алла Демидова предстала в образе Бабы Яги. Ее даже трудно узнать в гриме старухи. А если бы вам предложили сыграть Бабу Ягу, вы бы согласились?
— Смотря у кого сниматься. Если бы предложил такой режиссер, как Хамдамов, согласилась бы. Я подружилась с этим изумительным человеком, великолепным режиссером, художником. Он мне говорил: «Света, никогда слепо не следуй моде. Даже когда всё в образе идеально, у тебя должна быть одна ошибка». Если ты выходишь на сцену или на площадку и понимаешь, что образ и костюм тебя сковывают, значит надо переделывать. Для актрисы важно чувствовать себя как рыба в воде.
А сыграть такого персонажа, как Баба Яга, конечно, интересно. Поэтому и Аллочка Демидова согласилась.
— Вам не решаются предлагать таких героинь?
— Пока нет. Но думаю, наступит такой момент, если не помру, и мне предложат.
— Как вам кажется, с возрастом актрисы должны опускать руки?
— Нет. Актриса обязательно должна быть актрисой до конца, потому что это прежде всего работа. Если тебя принимают, с тобой работают, это счастье. А если тебя забывают, то тогда случается трагедия. Актерская профессия зависимая. Сама же себе театр не создашь, кино не снимешь.
— А напоминать о себе?
— Как о себе напоминать? Ну как? Говорить всем: «Возьмите меня, пожалуйста. Я хочу работать, я вам эту роль сыграю лучше всех». Так?
— Сейчас некоторые актеры ходят по телешоу и таким образом напоминают, что «я еще могу».
— Ну а что же делать? И ходят. Напоминать о себе сложно. Особенно с возрастом. Я благодарна своему театру, что мне дают роли, что всё время в работе. В этом мое счастье.
Зоя Игумнова
