«Начать сначала
Не поздно нам всегда.
Начни сначала,
Хоть лиха беда.
Не всё пропало.
Поверь в себя,
Начни сначала,
Всё начни с нуля!»Евгений Мартынов
Как всё началось.
Фото из архива автора
Это я. Рогов Виктор Михайлович.
Мне 69 лет.
Я пенсионер.
Бывший военный. Пограничник. Капитан запаса.
Бывший учитель математики, физики, информатики.
Бывший директор школы. Сначала Ленинградской, потом деревенской. Всё – бывший. Но обо всём по порядку.
Фото из архива автора
Началось всё с того, что я решил бросить курить.
Вернее, хотелось уже давно, попытки были, но тут в рекламе в Дзене попала книга Владимира Владимировича Шахиджаняна «Курить, чтобы бросить!»
Решил, что хуже не будет, попытка не пытка попробую.
Сразу скажу, что пока не бросил. Иду ещё этим путем, но что-то мне подсказывает, что получится.
Сначала я думал, что это будет какое-то программирование меня на отвращение к сигаретам.
Первые же строчки сбили с этой мысли. Автор советует не бросать, продолжать курить, даже читая книгу.
Чем дальше читал, тем больше понимал, что пролистываю заново всю свою жизнь.
Я ещё только к половине книги подбираюсь, возможно, не всё, и не так понял. Но в чём уже сейчас уверен, что анализ своей жизни облегчит мне задачу.
Я попробовал не курить сутки. Легко получилось.
Если раньше у меня начиналась тихая паника, когда оставалась последняя пачка сигарет
(до ближайшего магазина с куревом 18 километров, до ближайшего «ночного» магазина 40 км),
то сейчас даже полное отсутствие сигарет меня не сильно тревожит.
Я ещё не бросил курить, но я уже знаю, что смогу. Брошу. Даже если будет тяжко. А тяжко ещё будет, это я тоже знаю.
Но, вернемся к анализу.
В памяти всплывают самые яркие моменты жизни.
Проживая их заново, я пытаюсь найти те выбоины в своей судьбе, которые привели меня к сигарете.
Найдя и поняв свои ошибки, я смогу исправить их сам, и, возможно, помогу другим избежать этих ошибок.
Своё повествование я так и назвал:
МОИ ЖИЗНЕННЫЕ СИТУАЦИИ
Ситуация первая. Серожа.
Это мои родители: Франя Антоновна и Михаил Семёнович.
Фото из архива автора
– Серожа! Юра! Витя! Домой!
Именно так, через «о» мама звала домой.
Всех остальных называла правильно, а Серёжу через «о». Почему-то запомнилось именно это.
И когда отец крикнул: «Держи маму, не пускай её!» – а сам побежал к телу моего брата, которое исковерканным мешком лежало далеко впереди.
Там, куда его протащила сбившая машина.
Мама кричала. Как страшно она кричала. И уже не вызывало улыбки её произношение: «Серожа! Сероженька!...».
Я не мог её удержать своими детскими ручонками, но набежавший вдруг народ помог мне. Мама перестала рваться.
Она опустилась на колени и тихо завыла. Это было ещё страшнее.
– Мама, мамочка! Не надо! Мамочка!
Вокруг все стояли молча.
Очень долго я ждал, что вот сейчас из-за угла выйдет мой младший братик. Он не выходил. Я вспоминал наши игры, улыбался и ждал.
На похоронах ко мне подошла соседка: «Ты что это улыбаешься? Радуешься, что братик погиб? Я вот тебе…»
Договорить она не успела. Я расхохотался ей в лицо, схватил её за воротник и что-то кричал.
Я сам не понимал, что кричу. И сейчас не помню. Но помню, как меня оттаскивали от соседки, как выговаривали ей за неправильные действия.
А я убежал в сарай, забился в угол и дал волю слезам.
Потом за мной пришёл старший брат, Юрка. Он был на год старше, но он был Старший.
– Вить, пойдём. Никто тебя не тронет больше. А тронет, будет уже со мной дело иметь. Пойдём.
Через две недели к нам приехал дяденька.
Он привёз много конфет, игрушек и лично для меня красивую гармошку.
Когда он уехал, мама вытерла слезу и сказала: «У него двое ребятишек. Жалко».
Серожу уже не вернёшь. Давай подпишем ему, Миша? Что ж ему сидеть? Ты же сам шофёр. Понимаешь. Да и вина была Серожи, он впереди автобуса дорогу перебегал».
Я убрал гармошку и больше никогда не смог к ней прикоснуться. Отец съездил в универмаг, купил самый красивый баян вместо гармошки, но я не смог преступить через себя.
В музыкалку я больше не пошел.
Учитель сольфеджио приходил к нам домой, пытался уговаривать. Говорил, что школа согласна меня бесплатно учить, чтобы я хотя бы петь приходил.
Не знаю, что во мне забастовало, но это не было обычным упрямством. Мне казалось, что я предам память о брате. Но и сказать прямо об этом я не смог.
Так и остались у меня на всю оставшуюся жизнь болезненная любовь к пению и тоска по баяну.
К старости я купил себе баян, но пальцы уже не те.
Иногда для внучат играю – они танцуют.
Ситуация вторая. Ручей.
Фото из архива автора
Сейчас мой город находится в другой стране.
Это ни плохо, ни хорошо. Когда я в нем жил, он тоже был Казахстаном.
Только страна была одна.
Сейчас мой город похорошел, разросся. А тогда это был город целинников. Саманный город.
Наша улица на окраине города ничем не отличалась от нынешней моей деревенской улицы.
Такие же бараки одноэтажные на две – четыре семьи.
Теснились, ютились, но все были веселы и жизнерадостны.
Нас было четверо детей у родителей.
Трое мальчишек и младшая сестренка.
Наша семья занимала однокомнатную квартиру в таком бараке.
Удобства на улице, вода в колодце.
Начальная школа, в которой я учился, находилась точно в таком же бараке с той лишь разницей, что всё здание принадлежало школе.
Посередине барака во всю длину здания шел коридор, а по обе стороны располагались классы.
В конце коридора была моя мечта.
Нет, не так – МЕЧТА!!!
Там был буфет.
И в нём продавали коржики.
Это сейчас для нас в нём ничего особенного. Подумаешь? Песочный коржик. А для меня это была МЕЧТА. Почти несбыточная.
Он был красивый, покрытый разноцветной глазурью. Мне казалось, что он светится изнутри.
Но он стоил целых двадцать копеек. Были и дешевле. По 5 копеек без глазури и обсыпки.
Мне денег не давали. От слова «совсем». Ну, не было у матери денег.
Отец работал шофером. Мама сидела с нами.
Это сейчас я понимаю, как ей было тяжело. А тогда…
Мы были детьми.
От школы до дома нужно было пройти около ста метров по главной улице, и затем столько же по нашему переулку.
Беда была в том, что поперек главной улицы проходил овражек.
Он был неглубокий, не более полуметра. И в ширину от метра до трёх – четырёх. Пересекал он улицу на всю её ширину и уходил вглубь соседнего переулка, а дальше под автомобильную дорогу.
Зимой и летом с ним никаких проблем не было, но весной и осенью!
Вода разливалась далеко за пределы ручья.
В самом узком месте его можно было перепрыгнуть, а широком только вброд.
Я шел вброд. Но в самой середине оказалась промоина.
Её не видно, ухнешь, а там мне с головой. Не широко.
Сразу вылез на другой берег, встал, посмеялся и дальше пошёл.
Фото из архива автора
Только недолго смеялся. Аккурат, до дома пока шёл.
Когда папа заставил переписывать ВСЕ тетрадки, которые размокли, разбухли и были больше похожи на мамино тесто, мне уже совсем не хотелось смеяться.
Учитывая то, что у меня в начальной школе были пятерки по всем предметам, кроме чистописания, вы меня поймёте.
Был такой предмет.
Перьевой ручкой (а других не было), макая в чернильницу, надо было ещё и кляксу не посадить. А они сами садятся.
Бедный я! Как мне было себя, любимого, жалко.
Я ревел, растирая слезы и сопли, но писал.
За спиной тихо висел самый лучший стимул – отцовский широкий офицерский ремень.
Наверное, с тех пор я и пишу.
Продолжение следует.
Виктор Рогов
