За 20 лет тюремное население России сильно сократилось. Если в 1999 году оно составляло более миллиона человек, то к 2019 году заключенных стало вдвое меньше. Статистика Судебного департамента показывает снижение числа осужденных за убийство с 19 тысяч человек в 2000 году до 7 тысяч в 2018, а по наиболее массовой статье 158 (кража) с 600 тысяч в 2000 году сократилось до 164 тысяч в 2018 году. Такая же динамика и по большинству других «ходовых» статей. И только по делам о наркотиках число осужденных практически не изменилось — 99 тысяч человек в 2000 году, 91 тысяча человек — в 2018. А до недавнего времени, в период владычества ФСКН, число осужденных за наркотики увеличивалось (когда по другим статьям падало) и достигло в 2015 году 115 тысяч. После ликвидации наркоконтроля весной 2016 года количество уголовных дел по наркостатьям стало понемногу снижаться. Что не влияет на процент осужденных за наркотики в местах лишения свободы, так как общая численность осужденных все эти годы падала куда активнее.
В колониях происходит накапливание осужденных за наркотики. Это объясняется как продолжительными сроками по наркостатьям, так и налагаемыми на эту категорию дополнительными ограничениями, продлевающими их пребывание за решеткой. Если для всех прочих категорий условно-досрочное освобождение возможно после отбытия половины срока (за тяжкие преступления) или 2/3 срока (за особо тяжкие), то по тем же категориям преступлений, но связанных с наркотиками, УДО допускается только по отбытии 3/4 срока. Не распространяется на осужденных за наркотики и кратный зачет времени, проведенного в СИЗО: всем прочим направляемым в колонии общего режима, в том числе за преступления против личности, день в СИЗО засчитывается за полтора дня лишения свободы, — всем, кроме осужденных по антинаркотическим статьям. Это позволяет месяцами, а то и годами выдерживать в условиях следственных изоляторов обвиняемых «по 228-й» (кавычу, так как имеется в виду блок статей о наркотиках — 228, 228.1, 228.2 и др.). И даже там, где они теоретически обладают равными правами с другими з/к, например, в случае замены лишения свободы более мягким наказанием, к сидящим по наркостатьям оно применяется намного реже. Все это поддерживает крайне высокий процент наркоманов (в кавычках и без) в колониях. По состоянию на конец 2018 года из содержащихся в колониях 530 тысяч человек 129 тысяч были осуждены за наркотики. Это 24 %. Каждый пятый.
Кого сажают за наркотики?
За наркотики сидят жертвы. Тройные жертвы: жертвы наркотиков, жертвы наркобизнеса, жертвы борцов с наркотиками, которые должны были быть борцами с наркобизнесом, а борются с наркоманами.
Почему поток посадок по 228-й не иссякает? И может быть, так и надо — сажать, сажать и сажать — если уж нельзя вешать их на столбах для острастки? Ведь бытует мнение, что один наркоман подсаживает на иглу 10-15 ненаркоманов. Замечу сразу, что если бы это было так, эпидемия давно бы переросла в пандемию, что и наблюдалось во второй половине 90-х, но затем популярность наркотиков стала падать. И если на подъеме волны наркотизма младший брат наркомана романтизировал «все, что нам гибелью грозит» и воспроизводил модный стиль старшего, то во время отлива губительный опыт старшего отталкивал, вызывал жалость и отвращение. Наркомания заразна не более, чем моральная паника по ее поводу.
Если вернуться к статье 158 УК, мы увидим, что радикальный секвестр судимости за кражи — за самое массовое преступление — имеет ряд причин, важнейшая из которых — законодательные изменения. Самыми действенными из них оказались: исключение требования об обязательном повышенном минимуме при рецидиве (а рецидив по кражам очень высок) и перевод краж «с проникновением» из категории тяжких в категорию преступлений средней тяжести (за исключением краж с проникновением в жилище, оставшихся тяжкими).
Нечто подобное необходимо произвести и со статьями УК о наркотиках, прежде всего (и ожидаемей, и реалистичней) с частью 2 статьи 228 (приобретение и хранение без цели сбыта в так называемом крупном размере). Потому что именно эта норма обеспечивает большую часть осужденных к реальному лишению свободы. По закону размеры наркотиков для целей УК устанавливает правительство. И оно установило крупный размер героина свыше 2,5 грамм и до 1 кг. Или, например, для спайсов: крупный свыше 0, 25 грамм. И по всем делам о хранении в крупном размере изымаются не десятки и не сотни грамм, а чуть больше порогового значения. Не больше 3 граммов героина — типичный вес. Срок, между тем, от 3 до 10 лет.
Только вот гуманизация наказания за наркотики — дело более сложное и менее популярное, чем это было по кражам. Воровство, как известно, дело традиционное. Наркотики же ассоциируются с девяностыми, с «западной экспансией» и заговором против русской водки. Проблема, однако, в том, что столько уже народу прошло через 228-ю, что даже статью стали называть народной. Поэтому депутаты Госдумы согласовали-таки законопроект о переводе не связанного со сбытом хранения в крупном размере из тяжких в категорию средней тяжести. Под законопроектом, уже одобренном МВД, подписались солидные представители думских фракций во главе с многоопытным Павлом Крашенинниковым. Законопроект направили в правительство для получения официального отзыва.
А тут вдруг, на волне дела Ивана Голунова, все заговорили о подбросах, провокациях, фабрикациях уголовных дел, насилии. Включили «ручное управление»: в отставку был отправлен десяток наиболее опасных генералов. Оставшиеся же быстро сообразили, как использовать ситуацию: в уши главе государства было вложено и им озвучено, что не закон плох, «а всё злодеи волки»: надо взять и победить коррупцию (всего-то дел!) и «может быть, в системе собственной безопасности МВД создать особое отдельное направление, которое бы контролировало эту сферу деятельности». И никакой либерализации.
Когда в начале 2000-х эту уголовно-правовую реформу контролировал Дмитрий Козак, ныне прощающий в вице-премьерах, президент произносил иные речи. Тогда президент поддерживал гуманизацию законодательства о наркотиках: «Количество задержанных, привлеченных к ответственности вроде бы увеличилось, но среди них — сами наркоманы, — говорил он 2 февраля 2001 года на коллегии МВД, — Чаще ловят жертв, чем организаторов этих преступлений». Или на встрече с Комиссией по правам человека 10 декабря 2002 года: «К сожалению, эти репрессии, они адресованы не к наркобаронам, а к наркопотребителям, к наркоманам. А наркоман, он — жертва проблемы, а не носитель проблемы».
Естественно, что после слов «менять ничего не надо» отзыв правительства стал отрицательным. Не зная, что сказать против проекта, правительство решило просто отказать, по сути без мотивировки, переведя сказанное президентом на бюрократический язык: «Вместе с тем предлагаемый законопроектом подход, направленный исключительно на либерализацию законодательства в сфере незаконного оборота наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов без совершенствования правоприменительной практики, не позволит достичь целей, заявленных в пояснительной записке».
После чего думской рабочей группы по совершенствованию антинаркотического законодательства будто вовсе не бывало. На гуманизации «народной статьи» поставлен крест. Вместо панихиды Московская Хельсинкская группа провела в конце октября общественные слушания под названием «Проблема 228». На слушаниях были обобщены минимально необходимые изменения уголовного закона, без которых все разговоры о совершенствовании антинаркотической политики останутся пустым звуком.
Участники слушаний поддержали резолюцию, в которой было предложено:
решительно поддержать законопроект о снижении наказания за приобретение, хранение наркотиков без цели сбыта и изготовление их для личного употребления, переведя часть 2 статьи 228 УК в категорию преступлений средней тяжести;
не лишать свободы за приобретение и хранение в значительном размере без цели сбыта;
вернуть для целей Уголовного кодекса понятие средней разовой дозы потребления как критерий определения значительного, крупного и особо крупного размера;
определять размер наркотика в смеси без учета нейтральных наполнителей;
отказаться от сверхвысоких, свыше 15 лет (больше, чем за убийство) сроков за сбыт;
исключить уголовную ответственность за нарушение правил законного оборота наркосодержащих лекарств, повлекшее их утрату, если это не привело к тяжким последствиям;
отказаться от безразмерного понятия «производные наркотических средств», включив ныне относимые к таковым модификации «спайсов» в перечень наркотиков, либо в реестр новых потенциально опасных психоактивных веществ (так как нельзя сажать за действия с веществами, ни в какие списки не включенными);
отменить повышенные сроки для возможного применения УДО осужденных за наркотики и распространить на эту категорию осужденных правило кратного зачета времени содержания в СИЗО к сроку лишения свободы.
Трудно найти в России семью, которой не коснулась бы война с наркотиками. Это не преувеличение. По самым сдержанным подсчетам, с начала 90-х по настоящее время к уголовной ответственности за наркотики было привлечено не менее двух с половиной миллионов человек. Большинство сидящих за наркотики — вовсе не наркоманы, в медицинском смысле. Большая их часть — это молодые люди, употребляющие марихуану, амфетамины для развлечения, под влиянием окружения, в компаниях, эпизодически экспериментирующие с различными запрещенными и не запрещенными препаратами. Взрослея, они без помощи государства прекрасно преодолели бы увлечение психоактивными веществами. А попав под каток репрессий, они криминализируются, десоциализируются, им ломают жизнь. Попавшего под наркоманскую статью выгоняют с работы, студента — из вуза, шлейф этот тянется за ним всю жизнь. Недавно додумались до запрета заниматься педагогической деятельностью не только имеющим, но и имевшим судимость, хоть 30 лет назад, по большому списку преступлений, в том числе, связанных с наркотиками. И если человек был судим, тем более, если отсидел, на работу его не берут, полиция смотрит на него, как на материал, чтобы сшить любое уголовное дело. «Наркоман? Судимый? Так это он, значит, и украл, и убил, кому же еще?»
Увы, целью российской антинаркотической политики — основной целью — были и остаются ведомственные интересы.
Когда «спецконтингент» переваливал за миллион, ФСИН, будучи не в состоянии переварить эту массу, поддерживала изменения законодательства, направленные на сокращение тюремного населения, в том числе по 228-й. Теперь ситуация изменилась. Колонии не заполнены до предела. И продолжение процесса снижения числа заключенных чревато уже другими сокращениями — численности персонала. И, соответственно, финансирования. Само по себе тюремное руководство вряд ли способно влиять на уголовную политику, но волноваться начали уже и другие органы, да и судебное руководство. Набирает обороты процесс упразднения районных судов. За последние годы упразднено, например, в Тверской области 16 районных судов, в Псковской — 9. И так еще в нескольких регионах. Разве можно допустить, чтобы судебная система страдала из-за каких-то 228-х?
На почве борьбы с наркотиками выросли мощные структуры — и международные, и национальные. Даже если оставить за скобками коррупцию и сращивание наркополиции и наркобизнеса, приходится признать, что антинаркотические институты (пусть самые честные) заинтересованы в сохранении поля борьбы, как и наркобизнес заинтересован в расширении нелегального рынка. Запрет стимулирует развитие этого бизнеса. Повышаются трансакционные издержки, растет цена риска, растут прибыли. Растет разрыв между первой продажной ценой, получаемой крестьянином, выращивающим мак или коку, и доходами лиц, контролирующих рынок сбыта. Кто-то же должен за все это сидеть.
Лев Левинсон
