Такое ощущение, что после смерти от этой женщины остались только драгоценности, которые непонятно, то ли были, то ли нет, то ли пропали, то ли украдены... Если она их и любила при жизни, то не афишировала этого. Подчеркивала свою скромность, которую ценили тогда в Советском Союзе превыше всего: равенство, братство и их производная - скромность. Символ бедности. Но всеобщей. Я встретилась с певицей в помещении созданной для нее Академии народной культуры. Размеры и обстановка (по сравнению со многими нынешними именными Театрами и Школами) тоже были скромными. Но руководитель Академии была довольна и такой малостью. Она умела быть благодарной. Она была проста и простодушна. По собственной инициативе я вряд ли захотела бы с ней общаться, это было задание редакции. Но я получила удовольствие от беседы, потому что увидела и услышала добрую, милую, трогательную и доверчивую женщину. Все эти качества не от большого ума, но, думаю, именно поэтому к ней тянулись массы.
– Людмила Георгиевна, мне кажется, вам всю жизнь удавалось избегать сплетен о себе и вдруг в позднее время началась полоса слухов, после вашего участия в шоу «Борис Моисеев и его леди»: о якобы подаренном Борису миллионе рублей, о здании для его же театра. Не связано ли это с тем, что вы сменили среду обитания, приблизились к миру эстрады, где подобные слухи входят в правила игры?
– Трудно сказать. Дело в том, что я миллион в руках не держала еще. Периодически я получаю деньги, немалые деньги, но чтобы весомо миллион был в руках, не помню такого. Это раз. В отношении того, что я передала Моисееву деньги, это тоже неправильно. Я думаю, что у Моисеева таких денег тоже нет. Он сделал прекрасное шоу, собрал очень приличную компанию около себя, наверное, их нужно было оплачивать, но я не думаю, чтобы это было до такой степени и такие огромные деньги... Что касается каких-то сплетен... всегда говорят.
Одно время говорили, что я алкоголичка, а на самом деле я вообще не пью водку, ну, то есть пью, могу выпить маленькую рюмочку за целый вечер. Потому что я считаю… у певцов особенно, у нас есть такое изречение, что ли: или пить, или петь. Даже если вы,
допустим, сидите в компании, выпили, потом еще спели, на следующий день у вас голоса не будет, а мне же надо каждый день петь, репетировать, какой-то тренаж должен быть. Во всяком случае, ко мне это не пристало. Но разговор такой был, даже анекдоты какие-то ходили. Моя приятельница как-то пришла и говорит: Люда, ты знаешь, я поругалась с маникюршей, у нее сидела клиентка, она как будто врач, у которой ты лечилась. Я говорю, от чего лечилась-то? От алкоголизма! Приятельница узнала, где та врач работает, съездила туда. Мне кажется, что ее рассчитали из той клиники. За то, что она лгала.
Многие говорили, что якобы я родилась то ли в Сибири, то ли на Украине, то ли на Волге. На самом деле я родилась в Москве, на Канатчиковой даче. Так что слухи всегда о людях, которых любишь, всегда хочется что-то узнать, и когда одно слово услышишь, а потом еще пять добавишь, а те, кто пять услышат, еще пять добавят, получается цепочка интересных вещей. Меня это нисколько не шокирует, и я нисколько не волнуюсь, потому что прекрасно себя знаю и знаю, что ко мне люди с добром, теплом относятся, и я сама очень люблю наш российский народ и преклоняюсь перед его трудом, его выдержкой.
– По опросу еженедельника «Собеседник» вас назвали читатели в числе десяти самых красивых женщин России.
– Да ну... Мне кажется, что они смеются.
– Нет, на полном серьезе.
– Да? Ну, я очень признательна им, если они видят во мне симпатичную женщину. Понимаете, не обязательна внешняя красота, нужно быть внутренне красивой. Чтобы душа пела, сердце было добрым, отзывчивым. Наверно, за это тоже людей любят. Я в своей жизни еще никому не причинила горя. Никому. Ни женщине, ни мужчине. Так получалось. Лучше себе, чем кому-либо.
Потому что жизнь у меня была сложная, Работать рано пошла, в 12 лет, училась и работала всю жизнь, да и до сих пор учусь. Поэтому времени у меня на сплетни или что-то такое не хватало. Я радуюсь женщинам, которые говорят, что не знают, куда деть
время. У меня его вечно не хватало. Я очень люблю свой быт, дом, люблю его обставлять, чтобы он был красивым, люблю принимать друзей, готовить обеды. Мне говорят: ну что ты, не можешь кого-то нанять?! А я сама люблю. Мы всегда в поездках и очень редко удается готовить, поэтому я, когда дома, у меня всегда есть обед, даже если я одна, всегда есть первое, второе, третье. Культа я из этого не делаю, но готовлю быстро и интересно.
– А что вы любите готовить?
– Салаты всякие, особенно капустные,
– А есть их любите?
– Я не готовлю нелюбимых блюд. То есть если сама не ем, я его и не готовлю, потому что не знаю, как готовить. Я обязательно должна попробовать, добавить что-то как-то. Понимаете, ведь даже продукты бывают разные. Одна капуста, допустим, сладковатая, а другая немножко жесткая. Вот делаешь салат... Капусту нашинковать, потом туда добавить яблочко, яичко, какие-то фрукты, если есть, все залить или майонезом, или сметаной… И то бывает капуста сочная, а бывает не сочная, чтобы было сочно, значит, надо что-то добавить, какой-то компонент. Поэтому я всегда пробую. Некоторые мои приятельницы говорят, что они никогда не пробуют, по виду определяют вкус. Но это индивидуально.
– Вам в своей внешности что-нибудь не нравилось, хотелось что-то изменить?
– Я всю жизнь искала себе прическу. У меня были длинные волосы... (вошла в кабинет овчарка – Авт.) Ника! Ника, иди сюда! (овчарка подошла, Зыкина потрепала ее по голове – Авт.). Длинные волосы, косы, и я вечно не знаю, как мне их сделать. Все время что-то искала, и, мне кажется, что сейчас я нашла свой стиль и с ним так и осталась. Иногда хочется короткие полосы носить, но не знаю, по-моему, они мне не пойдут и потом с ними надо много возиться, каждый день делать прически. Вот на это времени у меня не хватает.
– Кого из родителей в детстве вы больше слушались, к кому были ближе, доверяли свои секреты?
– У меня мама была вечно занята, работала по две смены. Папа тоже работал много. Я принадлежала улице. И все дети у нас так росли. В ясли я пошла, и на следующий день оттуда сбежала, потому что там днем спать надо было, а я не могла, и маме сказала, что если ты меня туда еще поведешь, так я сбегу, а так буду около дома. И она смирилась. Улица у нас была очень хорошая, не проезжая, жили в деревянном домике, в лесу. Это детское отделение Канатчиковой дачи, там прекрасное место. Поэтому мама за меня не боялась.
Воспитание в семье было свободное. Когда к маме обращались родители моих подруг: что ты их все время привечаешь, у тебя и так маленькая комнатка? – мама говорила: да ладно, пусть лучше они будут у меня на глазах, ну, лишний раз пол помою. Мама моя была очень добрым человеком, гостеприимная даже в годы войны. Она всегда тепло относилась к моим подругам и приятелям. Всех, кто приходил ко мне, она старалась и чаем напоить, дать какой-то пирожок, блинчик.
– Какие житейские правила родители старались вложить в вас?
– Мама старалась, чтобы я была очень хозяйственной. На мне были куры, я должна была кормить цыплят, яиц пошинковать, травы нарвать. С самого маленького возраста мне привили любовь к животным. У нас всегда было три поросенка, потом корова появилась, бычок, кур было много, утки, индюшки. Я рано познала этот труд. Только началась война, а мама сказала: осенью надо сделать огород, чтобы весной он уже был. Помню, выкорчевывали пни, камни убирали. Тяжело было, мне всего-то 12.лет, и погулять хотелось, а мама говорила: вот этот кусочек еще сделаешь, и пойдешь гулять. Мама научила пеня шить, вязать, вышивать, готовить, особенно борщ. Она мне все доверяла.
– Игрушки у вас были?
– Как ни странно, нет. У меня больше было разных инструментов: гитара, балалайка, домра, ударные. Это я очень любила. Помимо этого любила велосипед. Я рано стала ездить, почти сразу на большом велосипеде, потом каталась на мотоцикле – отцу подарили БМВ за работу перед войной. К технике я была приучена. Я люблю машину. Когда стала работать, у меня была мечта купить машину, И первой я купила «Москвич», потом «Волгу». И сейчас у меня «Волга». Я сама за рулем с 1962 года.
– Любите большие скорости?
– Нет. Я нормально… Я хороший водитель.
– Есть человек, которому сейчас вы могли бы доверить всю правду о вашей жизни?
– Вся моя жизнь – на ладони. У меня нет секретов, я ни от кого ничего не скрываю, да и было бы странно, если бы скрывала, потому что... жизнь была сложная, ее не скроешь и не преувеличишь. Очень много друзей, которые знают всю мою жизнь.
– У вас есть какие-то моральные запреты, которыми вы себя сдерживаете?
– Да. Не делать больно человеку. Потому что сама я прошла через все в жизни.
– Бывало, что вас предавали?
– Да, это самое сложное в жизни, когда разочаровываешься в человеке.
– А сами не предавали?
– Шут его знает. Старалась этого не делать. Когда два года назад я разводилась с мужем, я постаралась сначала приобрести для него жилплощадь, то есть или купить кооператив, или внести за кооператив. Во всяком случае я никогда ни допускала, чтобы человека, с которым прожита жизнь, взять и выбросить. Я считаю, что это кощунственно. Какая бы ни была жизнь, но она прошла с ним, ну, настал такой момент, когда мы перестали друг друга интересовать, по-разному стали смотреть на жизнь, зачем друг друга мучить? Тем более, что меня никогда ничего не связывало, у меня не было своих детей, я вечно воспитывала чьих-то, поэтому легко могла расстаться.
Конечно, трудно переубеждать себя, но я не люблю причинять боль другому и не люблю, когда меня жалеют. Я считаю, что это очень унизительно. Когда я чувствую, что не даю человеку какую-то энергию или силу, что я ему уже не нужна, я стараюсь сама уйти потихоньку.
– А как вы поступаете в ситуации, когда человек, близкий вам какое-то время, становится обузой, мешает двигаться дальше?
– Были в моей жизни такие ситуации. Может быть, до сегодняшнего дня я не нашла той половинки, с которой бы жила. Но на первом месте у меня всегда была работа. Я очень люблю свою профессию, и ей я отдала все на свете. И когда я выхожу на сцену к людям, когда смотрю им в глаза и пою для них, все домашние неуюты кажутся мне мелкими. Поэтому я иногда много терпела. Терпела только ради того, чтобы выходить на сцену и приносить людям добро.
– Как вы заботитесь о голосе?
– Я никогда и не думала об этом. Наверное, то, что Богом дано и родителями... Но, в общем, я его не транжирю, то есть пить я не пью, ну, если говорить так – гулять тоже не гуляю, не расточаю себя, не разбрасываюсь, но если уж влюблюсь, то влюблюсь! К сожалению, так: если люблю, то наотмашь и до конца. Но разлюбить могу тоже сразу, если почувствую, что не нужна. Такое тоже было. Вот я чувствую, что он тепло ко мне относится, но я все равно ему не даю то, что бы он хотел, так зачем мучиться.
Или как некоторые говорят: надо добиваться любви. Я в жизни не добивалась никогда. Я считала: если тебя любит человек, так зачем добиваться, зачем ему лгать, дипломатией какой-то заниматься: то отбросить его, то притянуть. Я считаю, что это трата времени напрасная. И еще хуже – унижать себя и его. Это чувство должно само придти, такое, без которого жить уже невозможно.
– Вы способны первой признаться в любви?
– Да, и не боюсь этого. Правда, редко это было, почти не было.
– Существуют ли мужчины, которые так и остались лишь вашей мечтой?
– Конечно, существуют, я просто не могу их назвать. Просто я поняла, что не смогу быть той женой, какой они достойны. Ведь артисты есть артисты. Это вечные дороги. А были такие партии, которым нужен уют, семья, и я понимала, что не смогу всего этого дать. И мы остались хорошими друзьями. И он даже не знает... или они там не знают, что чувство у меня до сих пор сохранилось.
– У вас был идеал женщины?
– Я очень любила Клавдию Ивановну Шульженко. Она всегда была красивая, ухоженная. Мне же всегда на себя не хватает времени. Я бывала у нее ... ну не так часто, дома и видела, как она заботится о своем доме. Она очень любила духи. Она вся женственная была, уютная. Мне хотелось бы быть такой как она, но, к сожалению, я не смогла добиться этого. Я же себе не принадлежу… Коллективу принадлежу, людям, к который должна каждый день выходить и объясняться с ними в любви...
Я любила свою мать. Мама, несмотря на то, что много работала, но отца она любила до потери сознания, несмотря на то, что он ей изменял, и она это знала, но никогда не подавала виду. Когда ей говорили: Катя, да что ты, вот он там то-то и то-то! Она отвечала: «Да вы что, это он просто улыбался ей». Она никогда себя в обиду не давала. Она оставалась женщиной, всегда была влюбленная, и окружающие чувствовали, что о ней тоже заботятся. И отец все это чувствовал. И он ей, по-моему, благодарен до конца своей жизни остался.
Он сложный человек был. Очень изящный, красивый, любил одеться, умел зарабатывать, работал агентом по снабжению. И несмотря на то, что был малограмотным, то есть мог расписаться, посчитать, ему надо вот это знать, он это точно знает, но не больше. У него было три бухгалтера очень солидных, которых он содержал – это до войны было. Раньше же другая жизненная структура была, чем сейчас. Он их содержал, они ему во всем помогали, делали всю работу. Отец всегда был для меня эталоном мужчины. Всегда чистый, чтобы он в грязной рубашке, никогда в жизни его не видела, или в грязном белье, несмотря на то, что он пришел с фронта инвалид первой группы, всегда возился в земле, не работал, и все равно был очень чистоплотным. И, конечно, мама его сделала таким.
Он пил. Его контузило на фронте, сделали трепанацию черепа, он не мог смириться с этим, страшно переживал. Мама его очень поддерживала. Она его, помню, как-то жалела, а он начал на нее ругаться, и я сказала: «Папа, как тебе не стыдно, ведь она жe тебя так любит». Он так на меня посмотрел: «А ты-то пигалица куда лезешь!? Сейчас по уху получишь». Отец на самом деле был очень добрый. После смерти мамы он еще раз женился. Она была не очень приличный человек, даже очень не приличный. Но все равно я ее держала около себя все годы и считала, раз отец на ней женился, значит, она моя мачеха, и я ее должна была содержать. И вот совсем недавно, когда она умерла… у нее сын есть, мой брат сводный, тоже пьет, хулиганит, у него трое детей, двое с ним живут, а Катюшку я взяла к себе… В общем, такая наша жизнь.
– У вас есть библиотека?
– Да у меня все есть. Книги, большая коллекция пластинок, компакт-диски стала собирать: Бах, Бетховен, Вивальди. Все что угодно.
– Отчего зависит выбор книги, которую вы берете почитать?
– Это, наверно, мой пробел. Я была у Мальцева, нашего известного земледельца, в гостях дважды, и что меня поразило, что у этого человека нет ни одной книги, просто поставленной на полку. Все книги проштудированы, он их или пролистал, или обязательно что-то подчеркнул. У меня, к сожалению, есть книги, которые я даже не пролистала. И очень много. То ли оттого, что одно время много показывали телеспектаклей, много рассказывали о книгах, и после этого уже вроде можно было не читать…
– Берете книги в поездки?
– Конечно. И еще вышивание.
– Чему в своем внешнем облике вы уделяете большее внимание?
– Моя слабость – это туфли. Мне как-то привили, что в моей профессии важны голова, ноги и руки. Общение, дружба со знаменитыми людьми, со звездами много мне дали поучительного. Майя Михайловна Плисецкая, которую я очень люблю, подарила мне два прекрасных отреза. Почему-то мне жалко расставаться с ее отрезами. Изумрудная ткань. Я ужe одно платье из нее истаскала, а сейчас переделали его, сделали накидку изумрудную. Майя Михайловна умнейший человек, обладающий очень большой интуицией, эрудированный человек. Я и Родиона Константиновича обожаю. Я перед ними просто преклоняюсь. И рада, что судьба меня с ними свела.
– Вас судьба сводила со многими выдающимися...
– Ну, понимаете, со многими, многими... но остается... вот вы говорите, что-то остаться должно... Вот они мне теплы, теплы своей добротой, своим отношением. Ну, то, что Родион Константинович написал два произведения, в которых я пела, это для меня тоже очень... И Темирканов Юрочка, я его обожала. Тo есть я со всеми большими дирижерами симфонических оркестров пела благодаря тому, что знакома с таким великим композитором как Родион Щедрин. С Темиркановым, с Рождественским, с... забыла фамилию – потрясающий грузинский дирижер, я с ним пела в Бостоне.
– На взгляд стороннего наблюдателя у вас столь безмятежно счастливая судьба, что хочется назвать вас эталоном удачи. А с другой стороны, это наводит на мысль, что плата за такое везение, должно быть, тоже велика?
– Вы знаете, я всю жизнь трудилась, и я как-то отвечала сегодняшнему дню, всему, что у нас происходит. У нас были «огоньки» на телевидении, каждую неделю проходили. И целую неделю мы готовились к этим «огонькам». Мы уже знали, что вот такая-то будет передача, такой-то режиссер, такой-то редактор. И мы заранее старались подготовить материал, найти то или другое произведение, приготовить костюм. Сейчас об этом никто не думает. Сейчас выйдут на сцену на телевидении – лишь бы попрыгать и поднять юбку повыше. Это ведь настолько не эстетично и надоедливо. А когда готовишься к передаче и знаешь, что в этой передаче будет вот эта звездочка, эта звездочка, и ты должна быть тоже на уровне, то к этому готовишься, и вот это меня все время, наверно, подталкивало к труду. Без труда ничего не получается.
Вот, скажем, сейчас. Мне захотелось песню о любви, притом такую, чтобы она в моем ключе прозвучала, стихи чтобы такого-то и такого-то были плана, чтобы музыка была такой, какую я хочу. Я встречалась с композитором, поэтом, или просто с композитором, который уже связан с поэтом, и говорила: мне надо вот это. Просто так ничего не бывает. Поэтому, когда говорят, вот, мол... Кто-то, по-моему Юрий Любимов сказал: «Ну, конечно, когда там Фурцевой заниматься проблемами культуры, если она занимается только Зыкиной». Да, я не отрицаю, я дружна была с Екатериной Алексеевной, счастлива, что около такого человека мне посчастливилось бывать, но это не означает, что я с ней была дни и ночи. Я по натуре такой человек – я знаю свое место. Несмотря на то, что мы с ней дружили, и я могла любой вопрос решить с ней, я никогда этого не делала. Может быть, поэтому, у нас дружба была очень долгой и чистой.
Она мне сколько раз говорила: «Ну, Люда, что вы, зачем вам проходить целую цепочку замов?» Я отвечала: «Екатерина Алексеевна, как все, так и я». И я считаю, что это правильно: вам уже принесли тот материал, который вы должны просто подписать, или вы его подпишете, или нет, а так вам пришлось бы давать указание, чтобы вот это сделали, это, зачем? Я говорю, что я всегда, с кем бы ни дружила, всегда знала свое место, а дружила я со многими. И все ко мне с добром относились и относятся. И я счастлива, наверно, этим. Я никогда не злоупотребляла положением другого.
– Вам никогда не предлагали лепить с вас статую – символ России, подобно французской Марианне? Как бы вы отнеслись к такому предложению?
– В общем-то, не предлагали. Но я сомневаюсь, что гожусь для этого, хоть меня и называют – сама Россия поет, Зыкина – это сама Россия. Мне это очень льстит, но я прекрасно понимаю и знаю свое место. Я не злоупотребляю этим и никогда не говорю об этом.
– Вас преследует в снах какой-нибудь навязчивый кошмар?
– Как ни странно, я не вижу снов. Но если я увижу сон, так он почему-то очень такой… все исполняется, поэтому я боюсь снов. Был такой случай, когда мы только с Гридиным
поженились, и мне надо было ехать в Таллинн, а он оставался сдавать экзамены в Гнесинский институт. Он меня проводил, посадил в поезд, мы поехали, легли спать с Леночкой, моей костюмершей. И вдруг мне снится сон, что он наклоняется ко мне и хочет меня поцеловать. Я вскочила, так испугалась, потому что я знала, что если человек во сне целует тебя, то с ним что-то случится. Я не знала, как дотерпеть до Таллинна, чтобы позвонить ему. А, оказывается, он по дороге домой разбился на машине, там еще было трио баянистов, которых они везли в аэропорт, и оттуда уже поздно возвращались, был гололед, и они не удержали руль. Ну, хорошо хоть никаких не было плохих последствий – он сломал три ребра, руку немножко, в общем, все обошлось благополучно. Но вот такой был вещий сон.
И притом от меня скрывали, на третий день я только с ним поговорила: где ты был? А он говорит: у нас телефон не работал. А на самом деле он даже говорить не мог, не мог вздохнуть. У меня есть приятельница, которая видит сны каждую ночь. И всякий раз говорит: вот это должно быть, это к тому-то. А я говорю: господи, хоть бы мне приснился какой-нибудь сон. Очень большой.
– Спасибо вам за эту беседу.
– Пожалуйста. Я просто хочу пожелать всем нашим женщинам особенно, потому что на женщин сегодня выпала сложная доля, наверно, терпения и больше уважения друг к другу. Я думаю, что это временное явление, что оно пройдет, улучшение должно быть, потому что я чувствую, что руководители нашего… ну, наше правительство, хоть перед этим много было всякого трепа, особенно когда слушаешь депутатов наших по телевидению, видишь их и когда они так бестактно друг к другу относятся, становится больно, что такие люди возглавляют наше государство. Поэтому мне хотелось бы пожелать женщинам да и вообще всем, наверное, давайте друг друга любить, надо потерпеть, надо выдержать все это. Русский народ очень отзывчивый, гостеприимный, добрый, сильный, и эту силу мы должны друг в друге поддерживать теплом и добротой…
(Она посмотрела на наручные часы – подарок Ким ир Сена – Авт.).
Второй год подряд мы ездим в Северную Корею на фестиваль, они его называют апрельский фестиваль искусств. Но в общем-то это приурочено к дню рождения товарища Ким Ир Сена. В прошлом году на этом фестивале был конкурс, и наш ансамбль получил первое место. И вот эти два кубка на полке, один мы сейчас привезли, в этом году, и один – прошлогодний. Я в прошлом году получила там первую премию, а сегодня еще мы взяли нового дирижера в ансамбль, и мне очень приятно, что Николай Николаевич Степанов – главный дирижер нашего ансамбля, тоже получил первую премию, потому что он дирижировал большим симфоническим оркестром, большим сводным хором академическим и еще солистами. Помимо этого он еще аккомпанировал тоже с симфоническим оркестром певице болгарке. И все одобрили нашего дирижера. Я очень рада.
И, конечно, наши музыканты и вокальная группа, мы все старались сделать новую программу. И Ким Чен Ир, и Ким Ир Сен одобрили нашу программу. Нас пригласили на будущий год опять в Корею. Мне очень понравилось в Корее. Конечно, народ еще живет бедно, но дисциплина там потрясающая, и самое главное – чистота в Пхеньяне така-а-ая! Тротуар моют руками, представляете! Особенно перед фестивалем. Все убрано, и живыми цветами, клумбы красивыеs широкие улицы, проспекты...
Ким Ир Сен принимал нас у себя, и когда я задала ему вопрос, как вам это удается, он говорит: ну, у меня ж немножко поменьше страна, чем у вас, а дисциплина покрепче. Понимаете? И вот это мне очень понравилось, то, что дисциплина покрепче. Он выдвинул опять свои десять призывов или проспектов, аргументов в отношении объединения Кореи. Но все это очень сложно, конечно. Потому что если только ворвется туда Юг на Север, то будет такое же безобразие, как у нас сейчас.
У них там прекрасные Дворцы культуры, театры, хорошо оснащенные и светом, и прекрасной аппаратурой, двигается сцена, то есть они могут любой спектакль сделать на раз. И еще что, конечно, меня очень тронуло, у нас этого уже нет, то, что дети приходят в пионерских галстуках, в беленьких кофточках. Когда я это увидела, у меня прямо слезы на глаза навернулись: а у нас теперь этого нет.
В разговоре с ними я узнала, что у них очень крепкая организация, крепкая, дисциплина у молодежи, их всему обучают, у них на очень высоком уровне стоит воспитательная работа. А вот у меня Катюшка в интернате пять дней, а на выходные я ее беру к себе, ей тринадцать лет, так она мне говорит: «Теть Люда, раньше нас пионерская организация ругала, сейчас я бы уже в комсомол вступила, теперь комсомола нет, некому нас ругать, дисциплины у нас тоже нет». А когда я поговорила с педагогами, они все в один голое говорят: «Людмила Георгиевна, все стали неуправляемыми». Это боль каждой женщины, и как с этим справиться? Что-то надо придумать.
Поэтому у меня очень хорошее впечатление осталось от корейского народа и от того, что у них там происходит. Это слияние народов, несмотря на то, что все говорят: корейский народ бедный, но однако же они находят деньги на то, чтобы встретиться с культурой многих народов. Даже от нас на фестивале были украинцы, белорусы, казахи, узбеки... Из России мы были одни, наш ансамбль. Там были кубинцы, болгары, англичане, американцы, французы, около восьмидесяти стран, А в прошлом году Ким Ир Сену было восемьдесят лет, отмечалась эта дата, и было более 120 стран. Представляете, такую махину надо принять. И они это очень красиво делают. Я завидовала белой завистью.
И они обратились ко мне как к Президенту Академии культуры России, чтобы я пригласила в Россию их симфонический оркестр и танцевальную группу академического театра оперы и балета. У них очень красивое шоу на час двадцать. Изумительная музыка, такие краски, танцы, подсветка красивая, то есть я была очарована. Конечно, у нас все дорого, гостиницы дорогие, не знаю, смогу ли я это поднять, но постараюсь, я очень хочу показать все это россиянам.
P.S. Людмила Зыкина умерла 1 июля 2009 года на 81-м году жизни.
