Недавно фадеевская песня «Мой мармеладный» из альбома «Джага-джага»-2004 в исполнении, скажем честно, абсолютно безголосой Кати Лель взметнулась буквально до небес! Попала аж на третью позицию в мировом чарте стриминговой платформы «Спотифай». Почему?
Отвечу. Сработала короткометражная тик-ток-культура, несомненный гений Макса Фадеева, ну и… Удача, почему нет. Ведь для славы голос не важен. Важна фишка. Вот она и легла куда следует.
В досадной кондиции отстраненности от мировых трендов, в отрыве от большого спорта, оперы-балета-искусства и международных круизов с остановкой «на пописать» в Монако кроме как чудом сей «джага-джаговский» прорыв назвать нельзя. По-нынешнему — его смело можно наречь «победой русского оружия!». Культурологического, музыкального оружия. Шоу-бомба!
Что-то похожее произошло и с крыжовниковским «Словом пацана». Пока лишь на российских и постсоветских просторах. Но не исключено, что «железный занавес» вскоре схлопнется под давлением восторженной публики — и фильм лавиной рванет-сольется на дикий «недружественный» Запад. Хотя добавим, закадровая песня «Пыяла» уже в топе топов. Особенно приглянулась криминальная лента в… на… в… Ну, вы поняли.
Вообще на сериале «Слово пацана» кто только не оттоптался. Любопытно, что в «больших» официальных СМИ отметились журналисты-филологи-лингвисты-киношники… Ну, типа «вшивая» интеллигенция. Фишку не секущая — так, чисто порассуждать: по приколу.
В народных же пабликах — Ютубе, «телеге» и др. — высказались как взрослые дяди, участники событий, так и не очень — которым все это приснилось по дороге в пионерских шортиках из школы домой.
Помните анекдот из 2000-х? Мол, «…да что вы всё лихие ельцинские 90-е ругаете?! Не было там ничего плохого!» — «А что было?» — «Что-что… Поел, поспал. Мама из садика забрала — и сразу на каток».
Многие из второго «народного» ряда выразились добротно-фундаментально. Дескать, в фильме (практически) всё правда — и в мелочах, одежде, в мужицком блатном базаре, музыкально-«майско-наутиловском» оформлении.
Да что там — это вообще некая восторженная виктория над «странной» нынешней повседневностью, заполонённой… заполонённой… Ну, вы поняли.
Это — победа чистого, незамутненного разума. Прорвавшегося сквозь кафкианский мрак неприятия, недоверия. Предательств и лжи. Но моя песня не о том…
Знаете, а я ведь там присутствовал, в той доисторической эре, с теми ребятишками, «улетевшими» в райскую вселенную чрезвычайно невовремя, слишком, слишком рано.
Позвольте рассказать...
Дав, как водится, объемный, будто бы сверху взгляд на происходящее тогда. Чуть свысока — потому что наступившие переломные 1980-е я встретил, уже будучи на возвышении — на сцене у микрофона: в ДК на танцах, в кабаке, на уличных подмостках в Парке культуры и отдыха, не суть...
В ту благодатную пору Роберт Гараев, автор нашумевшей книги «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х», по коей соткан сериал, еще пешком под стол шастал.
Да, у писателя Р.Гараева обрисован действительно феномен. Являвшийся не то чтобы исключением из правил. Но выбивавшийся из криминальной системы совершенно точно: порочная девиация.
Имеется в виду то, что «татарские» понятия показанной на экране пацанвы идут практически вразрез с понятиями «блатными», уркаганскими. Сформировавшимися в России в начале XX века.
Какие-никакие — это реальные понятия. Некий устав «блатной строевой службы», которому хошь не хошь подчиняться надо. Указания воров в законе, руководивших остапобендеровским процессом «грамотного отъема денег у населения», подчиненными исполнялись безоговорочно.
В Татарстане не так — там реализовывался некий рукотворно-пацанский кодекс. Исконно писаный кровью — что сближает его с тюремной малолеткой, из века отличавшейся крайней, невыносимой жестокостью. Беспределом.
«Теплоконтроль», «Теплоконтроль», «Теплоконтроль»… В конце 1970-х туманная эта мнемоника (откуда было знать, что так назывался завод?) уже крутилась жужжащим роем вкруг нас — юных отпрысков, только-только покинувших школьный двор.
До Казани от Вятской моей губернии всего ничего — 400 км. Посему татарские нововведения долетали до нас быстро. И в застойных 70-х хулиганское деление на районы, дворы и проулки шло аллюром.
Драки двор на двор — повсеместный формат досуга молодежи. Побеждали обычно группировки, состоявшие в основном из спортсменов: борцы-боксеры-дзюдоисты — в приоритете.
Единственно, что уголовные законы пацанвы, распространявшиеся, внедрявшиеся в Татарстане (и округе) буквально во все слои жизни, у нас были стопроцентно мягче. Не было столь убойного жесткача, явленного у Крыжовникова. (К тому же еще цензурно приглушенного: для зрителя.)
Например, дрались исключительно до «первой крови» — без забивания ногами до потери пульса. Калечные, смертельные цепные-ножевые драки — удел старшаков. И скорее больше применимы в деревнях-селах, где один мент на всю округу — не уследить. Но — это не было нормой. Во всяком случае, на Вятке.
То есть ежели ты не гопник из банды, а «тупой очкарик» со скрипкой и нотами под мышкой, то тебя никто не трогал: иди играй в свою музыкалку! Дуй в дуду.
1970–1980-е… До «шлагбаума веков» миллениума — двадцать лет. Лет бескрайних. Кровавых. Кому-то благостных. Кому — последних.
В 6-й серии «Пацанов» дан краткий мартиролог погибшей братвы — сердце заходится. «Романтика бандитизма», привлекающая зрителя, тщедушно замеченная кое-кем из обозревателей, сразу сводится на нет при виде этих кадров. Где показан совсем еще юный человек, пока живой, улыбающийся, — но на экране светится дата его скорой гибели от пули конкурента ли, неприятелей-врагов. Впечатляет.
Бандитский век недолог… И радость краткосрочного разгрома соседнего района быстро сменяется горестью поражения от района другого. Более сильного, более физически подготовленного. Нахрапистого.
...В 80-х я соскочил с хулиганских рельсов. И — очутился над всем этим буйством красок в палитре страшных грез. Наперевес с гитарой начал новую жизнь — клубного, потом кабацкого музыканта, преподавателя (учась заочно). Лабуха, как тогда говорили.
Ответственно могу заявить, что подобных жутко кровавых драк на Вятке не лицезрел. Поскольку сам в них неоднократно участвовал. И подтверждаю, что человек, упавший-поверженный, с разбитым носом, больше в битве не участвовал.
Когда играл в одном городском Доме культуры, там была местная традиция.
После окончания игловского «Отеля «Калифорнии» танцующие вмиг расслаивались на две половины. Чувихи отползали в сторонку. И — погнали! — затевался суровый кулачный бой. Клубно-ледовое побоище.
Рубилово — отнюдь не смертельное. Самое худшее, что я лично видел, это использование кожаных дембельских армейских ремней с начищенными звездами на бляхе — не более. Хотя и пряжкой можно запросто проломить голову. И проламывали. И уползали восвояси рыцари...
На следующий танцевальный вечер — повтор. «Отель «Калифорния» — погнали!
Помнится занятный момент в развитии советской моды начала 80-х... Когда на танцполе встречались две категории модников, две эпохи: уходящая и вновь приходящая. Одни — в клешах. Вторые — в брюках-дудочках.
То есть те, кто фланировал по периметру в «распутных» клешах, не так давно завораживающих девчонок крутизной, оказались уже лохами. «Дудочники» — на высоте. В том числе на высоте и у слабой половины.
Сонмы журналистов задаются вопросом: откуда такая популярность у «Слова пацана»? Дам свою экспертную версию.
1) Во-первых, главнейшее — охватывается очень солидный возрастной диапазон. Поскольку тема интересна и нам, старым пердунам, — скупой слезой почтить «недавнее давнее» прошлое. И безусому молодняку — восхититься дедовской хваткой, дедовскими крутыми безальтернативными исходами. Тем более что картина въяве перекликается с балабановско-бодровским эпосом «В чем сила, брат?» Ведь выяснение правды-матки всегда будет в фаворе у киноманов — вечный шлягер на крови: секрет популярности.
2) Музыка, конечно. Ну как тут не разреветься, глядя на неуклюжий домкультуровский медляк под наутиловское «…хочу быть с тобой»: слезы разъедают пыль воспоминаний.
Позже, когда «Калифорния» отошла, на некоторых площадках драка вспыхивала после бутусовской «Гудбай, Америки» — тоже определенного маркера той жизни. Братва «Америку» очень уважала.
3) Великолепная актерская игра! Ну никуда ж не деться от талантливых молодых артистов, пускай и чьих-то детей от богемы. Равно как и режиссуры — эмоций нет, великолепно!
1980–1990-е… Время дикого капитализма. Время прихвата всего, что ни попадя, что плохо лежит. Время сверхнаживы, сверхнищеты. Сверхсвободы. Сверхлжи.
Лента близится к сему краю ненависти и пустоты. Чуть затрагивая. Но стержневая идея все-таки зиждется на восьмидесятых. В отличие от 90-х не особо затронутых русским кинематографом.
На том и закончим повествование. Оно не только про фильм, но и про личное облако счастья. Нависавшее над той глобальной социальной трагедией.
Почему счастливое? — спросите. Тривиально — жив остался, вот и счастье.
Игорь Фунт
