Поднимать цены на билеты сегодня негуманно по отношению к людям, многое потерявшим в пандемию, считает худрук Театра Пушкина Евгений Писарев. Он переживает, чтобы волны тревоги, скандалов, безумия и столкновения амбиций не пришли в его дружный коллектив. Однако — если появится подходящая роль — готов пригласить к себе Сергея Гармаша, который недавно покинул «Современник» из-за несогласия с позицией нового худрука. Обо всем этом режиссер рассказал «Известиям» накануне старта нового сезона.
— Чем откроетесь?
— 29 августа сыграем благотворительный спектакль для врачей, борющихся с коронавирусом. Работать нам придется в соответствии с нормами Роспотребнадзора, играть при 50-процентной заполняемости зала. Для дотационного драматического театра это проблема, но рассчитываем на помощь государства. В коммерческом театре всё гораздо сложнее. Надеюсь, к октябрю разрешат полные залы.
— А если поднять цены на билеты?
— Это не выход. Поднимать цены на билеты сейчас негуманно по отношению к людям, многое потерявшим в пандемию.
— Какие премьеры представите?
— Премьер будет много. Сразу после «Ложных признаний» Мариво выпустим «Обычный конец света» на сцене филиала, а затем спектакль по повести Довлатова «Заповедник». Специально для нас Евгений Гришковец написал пьесу «Между делом», сам ее поставит. Премьера зимой. Дальше в планах — работы Дмитрия Крымова и Юрия Бутусова.
Планы сдвинулись, надо чем-то жертвовать. Наверное, пожертвую собой. Тем более на вторую половину сезона я приглашен в Большой театр, где буду ставить на Исторической сцене оперу Чайковского «Мазепа». Премьера в конце весны.
— Пять лет назад вы уже выпускали «Свадьбу Фигаро» в Большом. Будете работать с той же командой?
— Отчасти. Мой постоянный соавтор в Театре Пушкина и в Большом — Зиновий Марголин. Он уже приступил к разработке художественного решения. Музыкальным руководителем и дирижером будет Туган Сохиев. С исполнителями пока не определились. Я задумал немного сместить время действия. Хочу посмотреть на эту историю из дня сегодняшнего. Тема Мазепы и Украины сейчас довольно острая.
— Опасаетесь?
— Я отношусь к людям, которые предпочитают жить, любить, ходить в театр, радоваться друг другу, а не делить мир на нации, расы, белое и черное. Может быть, интуитивно меня приглашают, чтобы сделать в первую очередь человеческое, а не «заумное» действо — спектакли, которые дают пищу для ума и сердца.
— Вы миротворец?
— Можно и так сказать. Это то, что нам нужно сейчас.
— Не все так считают. Сезон еще не начался, а в столичных театрах уже скандалы. Вы включаетесь во внутрицеховую историю?
— Нет, в этот момент я думаю только о том, что есть островок стабильности и работы — Театр Пушкина. Переживаю, чтобы волны тревоги, скандалов, безумия, столкновения амбиций к нам не пришли. Дружная жизнь коллектива — это тоже большая работа, хотя часто незаметная.
— У вас нет возбудителей спокойствия?
— Нет. Люди в Театре Пушкина очень эмоциональные, с разными позициями. Но я жестко пресекаю какие-либо крайности. Осветитель повесил над своим рабочим местом портрет Сталина, я потребовал снять.
— Политике не место в театре?
— Дело не в этом. Театр — это маленькое государство. Здесь я пытаюсь обращать внимание на любые мелочи. То, что дорого одним, может оскорбить чувства других. Если бы все об этом думали, может, не было бы конфликтов.
— Вы бы позвали к себе на работу Сергея Гармаша?
— Если будет подходящая роль, позову. Сергей — замечательный, выдающийся артист, уникальный. Мне кажется, он совершил ошибку, погорячился. У меня в театре работал народный артист Игорь Бочкин, которому не нравилось мое руководство. Он пытался сосуществовать со мной, а потом понял, что говорим мы на разных языках, что у нас разные группы крови. Тихо, никого не обижая, не оставляя никаких писем-проклятий, рассказов о больной душе, ушел из театра.
— Во время карантина ваш театр показывал спектакли прошлых лет, а вы веселили зрителей в соцсетях песнями с дачи. На ваш взгляд, насколько нужен театру онлайн?
— Не могу сказать, что я восторге от онлайн-проектов. Театр — это общение, обмен живой энергией, поэтому я его люблю больше, чем кино. На мой взгляд, выводить театр на экраны нет смысла. Мне кажется, сейчас у театра есть и социальная задача — вся наша жизнь с гаджетами, пандемией, страхом общаться отдаляет нас друг от друга, все постепенно становятся социофобами. Театр дает возможность услышать другого, он построен на контакте, а не на безконтактности. Сам я буду поддерживать живой театр, который происходит здесь и сейчас, от сердца к сердцу, напрямую со зрителем.
— Думаете, зритель вас поймет?
— Зрители разные. Есть люди, которые относятся к походам в театр как к развлечению. Сегодня пошли в ресторан, завтра в театр. Но есть и настоящие театралы. Когда мы открыли продажи, в первый час было куплено полторы тысячи билетов. Люди соскучились по живой сцене. Мне кажется, первыми покупателями стала наша постоянная аудитория, которая верна театру.
Хотя мы работаем для широкого зрителя, всё равно театр — элитарный вид искусства, он нужен не такому уж большому количеству людей. Я бы хотел бороться за театр, который делает лучше и интереснее жизнь людей думающих. Людей, которым необходим собеседник.
— Сезон открывают «Ложные признания» Пьера Мариво, пьеса 1737 года. Знаю, что вы учили французский. Поэтому выбрали ее?
— На самом деле я больше англоман, хотя английский знаю хуже, чем французский, который учил в спецшколе и в театральном вузе. К сожалению, на сегодняшний день знание французского довольно бессмысленно, скажем честно.
На мой взгляд, это нетипичная пьеса для Мариво, она достаточно жесткая и революционная для того времени. Она и сегодня звучит современно. Удивительно, что в XVIII веке драматург писал не о социальных проблемах, таких как неравный брак или возрастная разница между мужчиной и женщиной, а о психологических страхах героев. О женщине, которая не уверена, надо ли ей идти на сближение с человеком другого возраста и круга.
Сегодня ведь тоже много людей, которые выглядят уверенно, респектабельно, а внутри у них комплексы и тонкие, ранимые души. Вопросы остались те же: не сильнее ли я люблю, чем любят меня, не рискую ли я оказаться пленником своей любви? Эти вопросы будут всегда, как и сложность сближения мужчины и женщины. У меня был период веселых спектаклей, а сейчас захотелось поставить спектакль о любви.
— В постановке заняты Вера Алентова, Виктория Исакова. Сложно уговаривать актеров с именем на эксперимент?
— Звезды потому и стали звездами, что они быстрее соображают, легче пробуют новое, дисциплинированнее, чем другие. Это люди, которые многолетним трудом подтверждают свою состоятельность. Как, скажем, Вера Валентиновна Алентова, которая играет в «Ложных признаниях» совсем небольшую роль. Ее дисциплине, профессионализму, деликатности в отношении с партнерами можно позавидовать.
Думаю, отсутствие успеха в актерской профессии больше портит характер. Долго остаются на вершине те, кто сразу понимают свою ответственность перед партнерами, режиссерами, зрителями.
— Похоже, вам везло. Так не все режиссеры говорят.
— Люди разные, говорить за всех не стану. Но я не работаю с теми, кто мне не нравится. И если чувствую, что человек будет портить атмосферу, грубо обращаться с персоналом, интриговать, развалит коллектив, просто не буду работать. В этом смысле в театре свободнее. В кино режиссеры зависят от продюсера, который скажет: «Да, он исчадие ада, но будет сниматься». В театре все-таки последнее слово за режиссером.
— Несмотря на это, вы наверняка думаете о привлечении именитых артистов для зрительского успеха, коммерческой выгоды?
— Возможно. Но я всегда хотел, чтобы в театр шли, потому что знали: будет интересно вне зависимости от звездности состава. Конечно, наличие звезды увеличивает цену на билет и скорость продаж. Но если мы говорим о коммерческой составляющей «Ложных признаний», то, во-первых, это комедия. Да и выбрал я Викторию Исакову не только потому, что она соберет зал, а потому что она идеально подходит к роли и в нашем театре такого еще не играла.
Я всегда смотрю: наш человек или не наш. Сергея Лазарева мы постоянно приглашаем, он работал и с предыдущим худруком. Он верен Театру Пушкина, наш артист, хотя и на договоре. И я верен ему, Киркорова или Баскова не зову.
— А они хотят? Тогда к вам толпы пойдут.
— Филипп давно хочет сыграть в нашем театре. Он может быть очень ярким, артистичным, смелым. Но я не уверен, что хотел бы, чтобы его аудитория пошла к нам. Очень его уважаю, но не хочется устраивать зверинец, чтобы в театр приходили посмотреть на живого Киркорова. Так работают антрепризы и коммерческие проекты, но надо не забывать, что Театр Пушкина — репертуарный театр. В его основе своя сильная труппа, одна из лучших в Москве.
— В планах у вас еще одна французская пьеса, на этот раз современная — «Обычный конец света». Российские драматурги плохо пишут, ничего не предлагают?
— Пишут, может, и неплохо. Мы с помощниками каждый день читаем, ищем русскую пьесу, но параллельно изучаем и переводную драматургию. Сразу видна разница. Наши драматурги, безусловно, в чем-то продвинулись вперед. Но они презирают законы драматургии, не озабочены развитием характеров. У них скорее тексты.
Да, их обсуждают, есть модные читки, конкурсы, но мне кажется, что к театру в классическом понимании, куда одновременно приходит около тысячи зрителей, всё это имеет мало отношения. Они затрагивают проблемки, которые волнуют дай бог 50 человек.
— Узкий выбор тем?
Да, такая полуподвальная местечковость. Наши пытаются самовыразиться, а западные ребята пишут с расчетом на то, что это будут смотреть люди и им тоже должно быть интересно. Мы даже решили сделать акцию: будем читать иностранные пьесы в течение этого сезона, потом обсуждать с перспективой внести в репертуар.
Это продолжение достойной традиции Таирова, он тоже в свое время привозил и ставил множество современных зарубежных пьес. Его ругали за космополитичность, спрашивали: где советское? Но советская драматургия и тогда была довольно однобокая, писали про колхозы и прекрасных советских людей. Кстати, сейчас у нас идет пьеса «Инспектор пришел», которую Таиров когда-то получил из рук Джона Пристли, когда ее еще даже в Англии не поставили.
— Вы 10 лет руководите Театром Пушкина и как-то сказали, что сейчас значение личности худрука уже не то. Что имелось в виду?
— Такие люди, как Олег Табаков, Марк Захаров, Галина Волчек, брали на себя ответственность, и им было не тяжело. Они понимали, что отвечают за людей, за репертуар. Свой театр-дом они любили иногда больше, чем собственный. В период пандемии стало очевидно, что мы растеряны и разобщены, титанов уже нет.
Я знал, что Олег Павлович мог в одну секунду позвонить кому угодно, попросить денег, пробить разрешение, оказать поддержку. Не получилось договориться с одним, он звонил другому. Не боялся испортить отношения с чиновниками. Но нельзя не учитывать, что они жили в другое время и за плечами у них была кинематографическая слава. Народ их любил, встречал и провожал аплодисментами. Единственный промах — ни один из них не оставил после себя преемника. Почему-то у нас это неразвито. Только Алексей Владимирович Бородин, руководитель РАМТа, показал всем пример и пригласил нового человека (главный режиссер РАМТа Егор Перегудов. — «Известия»).
Все конфликтные истории, о которых мы слышим, происходят, на мой взгляд, только потому, что наши великие руководители не обозначили если не личность, то хотя бы вектор движения театра. Вообще, когда артисты начинают бунтовать и бузить, ничего толкового из этого не получается, даже если цель изначально благородная.
Зоя Игумнова
Анна Позина
