«На небе только и разговоров, что о море», – говорится в одном знаменитейшем фильме. Не стану спорить, но скажу, что на земле – не меньше. По крайней мере, для меня.
Даже сейчас, зимой, под конец года, вспоминается море. Не важно, какое конкретно: важен шум. Чаще даже не запах, а шум. Или единое синее – волны и небо.
Летом, в середине июля, Балтийское море было очень холодным, но солнце грело удивительно. Песок на пляже был глубокий, и его было много; народу – наоборот. Лишь несколько очень смелых молодых людей (предполагаю, подогретые не только солнцем) осмеливались проводить в воде больше трёх минут – на матрасе с дамами. Им было полегче.
Променад был почти таким же далёким, как корабль в море. Кое-где даже сквозь песок проглядывал деревянный настил; ближе к входу на пляж располагалась палатка с ужасным чёрным кофе и ужасным фруктовым сиропом к нему. Две дамы играли в бадминтон. Очень шумели волны, заглушали плохую музыку. Скоро заглушили совершенно: видимо, песенки решили выключить за ненадобностью.
Я осмелился не только помочить ноги, потому как с детства привык с разбегу залетать в воду. В этот раз прыжок удался, однако быстро и резко перетёк в бег обратно, вон из воды: та была действительно ледяная. Даже голову мочить не хотелось, нырнув один раз как следует. Решил, что буду только гулять по песку, где он наполовину заливается морем. И не на пляже, и не в море – такой баланс.
Пошёл – пять минут, десять, поворачиваю обратно. Туда-сюда, туда-обратно, взад-вперёд. Не надоедало, потому что шум был сильнее простого физического звучания: он проникал в голову, усыплял, затуманивал. Ноги проваливаются, взгляд потерян вдали, плеск моря забивает чувства восприятия действительности. Она и не нужна.
Неподалёку от берега, еле касаемая холодной волной, лежит машинка – жёлтый самосвал. Железный. Забытый. Детский. Кто-то был слишком тороплив и невнимателен – игрушку засыпало, в двери залилась вода, он рискует податься в море, где слой гальки и песка за полчаса похоронит совсем. Приходится брать, спасать, относить подальше. Он тоже ничего не видит и не слышит, как я и все обитатели пляжа.
Вечереет неминуемо и лазорево. В небе, в дали моря; между ними – пурпур. Холодает, но гулять по воде прекращать не получается. Не надоедает. Что бы там ни пел Бутусов и кто бы другой ни ходил по морю – я тоже это делал, хоть фактически ходил по омываемому волнами песку. Всё равно его не было видно. Видно лишь синеву.
До остановки идти минут пятнадцать, до отеля добираться часа полтора. Конец. Синева расчернелась. Температура упала. Приходите завтра. Но завтра я не пришёл, а послезавтра уже уехал.
Так ли сильно море влияет на каждого? Усыпляет бдительность, помогает потерять ориентиры действительного пространства, заводит в чащу непроглядного солёного воздуха? Или, может, это всё небо, которое отражается в море? Или это море – в небе? Не знаю.
Но янтарь заката, тихо уходящие люди, закрывающаяся палатка с ужасным кофе приходят в голову и спустя полгода, в холодный зимний вечер. Потому что тогда всё вокруг застыло – и осталось только море.
Остаётся надеяться, что только оно останется и в новый приезд.
Борис Поженин
