В концертном зале «Зарядье» выступил знаменитый французский ансамбль старинной музыки Le Poeme Harmonique. Подопечные дирижера и лютниста Венсана Дюместра исполнили «Stabat Mater» Джованни Баттисты Перголези (1736). Необычный контекст, в котором оказалась секвенция Перголези, оценил Сергей Ходнев.
Дано: «Stabat Mater» Перголези и фа-минорный концерт №1 Франческо Дуранте. Прекрасный материал, шлягер плюс раритет. Кажется, назови это как-нибудь с подобающей академичностью вроде «Шедевры композиторов неаполитанской школы XVIII века» да исполняй себе — и довольно, что ж вам еще?
Вместо этого теплохладного академизма Венсан Дюместр придумал целое приключение. Неаполь, да и вообще итальянский юг — это не только великая некогда школа, это диковинная средиземноморская набожность, истовость, превращающая дни печальные Великого поста в декоративные празднества, многолюдные процессии по тесным улицам со статуями Мадонны Семи скорбей и Христа страдающего. Вот и рафинированный опус Перголези оказался дополнен парой старинных версий «Stabat Mater» архаично-фольклорного происхождения из южноитальянских архивов. Одна прозвучала одноголосно, одна с несложным, трогательным многоголосием. Плюс совсем уж диво дивное, тоже с архивным провенансом: тарантелла тарантеллой, лихая, солнечная, ну просто «ты знаешь край лимонных рощ в цвету»,— но с текстом тоже про скорби Богородицы.
Все как на диске, который Poeme Harmonique недавно переиздали (точнее, почти все, потому что в трек-лист альбома попал другой концерт Дуранте, ми-минорный), только притом с эффектной подачей, опять нестандартной. Сначала, при пустой сцене, мужское трио (Юг Примар, Серж Губио, Эммануэль Висторки) затянуло «народными» голосами анонимную «Stabat Mater» откуда-то из глубин зала, а потом все исполнители шли процессией к сцене во главе с бряцающим на гитаре Дюместром, исполняя пресловутую тарантеллу.
То есть не то чтобы редкому классу, с которым был сыгран концерт Дуранте, хоть чего-то недоставало. И не то чтобы сама по себе «Stabat Mater» Перголези, к которой вело все это сложное вступление, прозвучала недостаточно интересно. Еще как интересно: с неоперной красотой вокала сопрано Софи Юнкер и меццо Антеа Пишаник, сумрачной аффектацией, образцовым барочным чувством текста, фактуры, риторики, совершенно непохожим на ту галантную слезливость, которую из партитуры Перголези извлекают так часто. И притом солидный инструментальный состав (почти два десятка человек) в «Зарядье» звучал идеально — даже чуточку гулко, словно в костеле, что, сами понимаете, этой музыке невероятно шло. Уж что тому причиной, электронное колдовство звукорежиссуры или идеально выверенная рассадка,— только претензий к акустике, которые месяц с лишним назад вызывало выступление Эндрю Пэрротта с аутентичными «Страстями по Иоанну», не возникало вовсе.
Но так небанально, занимательно и скорее доверительно, чем с ученым пижонством, обставить это исполнение — тоже умение и талант, не так уж часто встречающийся у «старинщиков» того же эшелона, что и Poeme Harmonique. Это сродни тем чудесным перформансам, которые в свои приезды регулярно устраивает другой ансамбль с французской пропиской, Les Arts Florissants Уильяма Кристи. Но те приезжают в Филармонию, а визит Венсана Дюместра и его музыкантов — менеджерское достижение «Зарядья». Которому только с одним не повезло в этот раз — с публикой. Такой милой непринужденности на академических концертах давно уже не приходилось встречать. Люди вставали, уходили, приходили, преспокойно беседовали друг с другом, вели, не отвлекаясь на музыку, оживленную СМС-переписку, вопреки всем просьбам снимали происходящее (мой персональный фаворит — дама, которая сняла на телефон проход с тарантеллой и потом оплошно включила на полную эту самую тарантеллу, когда со сцены уже проникновенно пели о том, как Матерь скорбная стояла). И еще хлопали, хлопали, хлопали. В каждой паузе, после каждой строфы. И если аплодисменты между частями Девятой симфонии Бетховена — неприятно, но выносимо, ладно уж, то бурные аплодисменты, допустим, сразу после замирающей фразы «…dum emisit spiritum» — просто загадка: зачем себе же самим портить впечатление от произведения? Страшно себе вообразить, какую грозу в подобном случае устроил бы залу Теодор Курентзис. А французы ничего, глазом не моргнули, выстояли. Хотя, возможно, и скорбно.
Сергей Ходнев
