Впрочем, сказать так - значит изменить своему зрительскому опыту, в котором слышится одно, а читается другое. На экране в виде сложно устроенного мультипликационного рассказа предстает мамлеевское повествование о том, как юноша случайно сбил на дороге девочку и неожиданно приобрел в доме ее родителей статус домашнего божества, осуществляющего связь с загробным бытием их дочери; ведь он был последним, кто прикоснулся к ней при жизни.
Но кто, собственно, сбивает на дороге мамлеевскую девочку - его персонаж или чеховский Егорушка, навсегда покидающий родной дом и созерцающий Степь? Предлагая такую раздвоенность, Раннев ставит перед нами двойной вопрос о восприятии прозы и оперы, искусства и жизни, прошлого и настоящего, символического и реального.
Визуальное воспринимается как "либретто", а партитура, созданная для восьми голосов, - как его сценический фон, медитативный пейзаж сродни самой Степи, созерцанию которой посвящена чеховская проза. Прошлое и настоящее, чеховский и мамлеевский сюжеты смотрятся друг в друга как в зеркало, а сценическое пространство буквально фиксирует эту зеркальность - поставленные под углом зеркала отражают парящих в нирване вокалистов. Подчиняясь этому медитативному музыкальному пространству, мы начинаем воспринимать два сюжета как замысловатый духовный театр. Страшный реалистический нарратив, отражаясь в "степной" созерцательности музыки, оказывается чем-то иным.
Авторы этого Gesamtkunst-werk, тотального синтетического произведения, проявляют себя при этом необычайно нежно, не принуждая к воздействию, но создавая свободное, мерцающее пространство для восприятия. Зритель сам вправе выбирать режим просмотра - он, в сущности, может в качестве либретто выбрать и чеховскую "Степь", ослабив силу детективно-психологического сюжета, а слова мамлеевской прозы воспринимать лишь как декор, как выразительный шрифт, дополняющий экранную анимацию.
И еще один важный аспект. Провокативно назвав свою оперу "Проза", Владимир Раннев обращает зрительское внимание как на поэтическое устройство этих текстов, так и на нарративную природу восприятия оперы.
Саспенс, созерцательность, эстетическое блаженство, утрата и обретение страсти к сюжету, философическая свобода - с этим остается покоренный современной оперой зритель Электротеатра. Поверьте - это немало.
Алена Карась
