«Не давай взять над собой верх, — говорит отец сыну. — Умей побеждать». Обычный разговор, вполне деловой и разумный. Но часто бывает так, что все желания ребенка, все его дела взрослые выстраивают как желаемую иерархию побед. Пусть они так и не называются — победы, но жизнь детей превращается в
какое-то спортивное соревнование: оценки, отметки, баллы. В детях хотят воспитать, как сейчас говорят, «психологию успешного человека», «психологию победителя». Но когда вектор этого устремления ребенка направлен вовне, в лучшем случае вырастают, если так можно выразиться, спортсмены от знаний и культуры.«Хороши только те скромные победы, которые восстанавливают естественное равновесие и не дают
чему-то одному разрастись за счет другого, — пишет Григорий Померанц. — Только внутренние победы бесконечно плодотворны: над желанием первенствовать, богатеть, мстить. И побеждать».Победа над желанием победы — это может показаться
чем-то вроде дзэнского коана, приснопамятного «хлопка одной ладони». Но, может быть, речь о том, что во внутренней жизни человека нет иерархий по принципу пирамиды, нет пьедесталов почета, первых, вторых и третьих мест. Там действуют иные движительные силы.«Не будем спорить, кто лучше, — пишет Померанц. — Мы все хуже, и становимся еще хуже, когда воображаем себя лучше».
Как ни странно, но
по-настоящему внутренним миром человека руководит не желание первенства, а ощущение участия в общем делании, где нет команд, партий, состязательности.«Я доверяю только личности, раздетой от всех условностей истории, — пишет Померанц. — Жизнь вечная — это собранная и сосредоточенная на глубине жизнь, в этом месте, в этот миг».
А там, где жизнь сосредоточена на глубине, нет побед — есть благородное равенство всех со всеми — равенство в духе; но войти в это пространство волевым усилием, сколь бы оно ни было сильным, невозможно — туда ведут иные пути.
Когда меня попросили рассказать, как я стал самим собой, попросили люди, лично со мной не знакомые (только по текстам), я понял их вопрос как вопрос о стиле. То есть каким образом я нашел свой стиль, свой язык, свой собственный голос. Первое, что захотелось ответить: я сам не знаю. Это делалось очень медленно, много лет, и сделалось очень поздно, годам к сорока.
…Стиль — это человек. Найти свой стиль — значит найти свое внутреннее зернышко, свое чувство истины. Обладать стилем, как я это понимаю, — значит плыть, не думая, что плывешь, поворачиваться, не думая о повороте, совершенно верить себе, своему интуитивному знанию, куда повернуть, а не только знать
…В 8 классе мне попалась книга Зуева-Инсарова «Почерк и личность». Я узнал приметы гениальности. Следующим шагом было воспроизвести их. Год спустя я стал писать примерно так, как пишу и сейчас, без вывертов, но заявка на гениальность долго продолжала меня беспокоить. Освободился я от нее только в лагере, через двадцать лет.
…Мой товарищ по нарам объяснял мне и Жене Федорову особенности своего ума; выходило, что он всех лучше, но выходило медленно, потому что Виктор был человек действительно умный и не хотел грубо сказать: «Я всех умнее», а тактично подводил нас к пониманию этого. Я слушал и думал: «Врешь, братец, умнее всех я», — но вслух ничего не говорил. В этот миг Женя, дерзкий мальчишка, сказал: «А я думаю, что я всех умнее». Виктор опешил и замолчал. Мы подошли к уборной, зашли в нее. Через очко было видно, как в дерьме копошатся черви.
…Тютчев, Толстой, Достоевский были открыты вечности
…Если наша жизнь — песчинка в бездне пространства и времени, то нас, по сути, нет. Все, чего мы можем достичь, — ничто. Любое число, деленное на бесконечность, есть нуль. Но если жизнь имеет смысл, то дурная бесконечность — фикция.
Потом пришло сразу два решения, от которых бесконечность, глотавшая предметы, отступила и в груди
…Не знаю, каким бы я стал, если бы не мое безродное отрочество. Но прошлого нельзя переменить. С двенадцати лет я сам решал, что хорошо и что плохо. Это было не по силам моему слабому духу, но в конце концов он окреп. Я вырос человеком воздуха — без почвы, без традиций и без тоски по ним. Я доверяю только личности, раздетой от всех условностей истории, оголенной, как гол я сам. Меня захватывает и увлекает только личность. От этого, кажется, и легкость, с которой я вхожу в дух любой культуры, вижу свое сквозь любые одежды, французские или китайские. Для меня подлинно: «Всякое отечество чужбина и всякая чужбина отечество» (из христианской апологии XI века).
…То, что мы обычно считаем своим я, — только узелок мы. В нем связаны ниточки наследственности, впечатлений детства, юности, любви, страха, следы прочитанных книг… Время завязывает узлы, и время развязывает их. Началось в прошлом, исчезнет в будущем. Ничего этого нет в вечности. Если узелок времени и есть я, то я — иллюзия. Если это самость, то самость — препятствие, которое должно быть разрушено в поисках вечного. Но за будничным, временным
…Во всякой внешней победе заложен рок. За всякую победу надо платить. Только внутренние победы бесконечно плодотворны: над страхом, над желанием первенствовать, богатеть, мстить. И побеждать. Ибо внешняя победа, до основания изничтожающая то, что нам кажется совершенным злом, тут же становится новым злом, и хороши только те скромные победы, которые восстанавливают естественное равновесие и не дают
…Враг счастья — разбросанность. В том числе и в сострадании, в жалости. Человек, погруженный в молитву, иной раз проходит мимо возможности добрых дел. Счастье жизни — как и блаженство веры — рождается из собранности, сосредоточенности на глубине. Можно всего только видеть дерево и быть счастливым. Если очень собранно видеть дерево. Если досмотреть его до корней в вечности. Это умение быть самому счастливым — школа творческого счастья, то есть умения сделать счастливым другого. Так же как нельзя научить плавать, если сам не плаваешь.
А жизнь вечная? Но она не
…Я вовсе не против вероисповеданий и привычки к
…Я примкнул бы к вероисповеданию, которое скажет о себе: простите нам наше убожество. Мы, может быть, хуже других. Но этот путь нам по сердцу. Попробуйте — может быть, он и вам впору.
Я примкнул бы к вероисповеданию, которое скажет: мы все неудачники. Мы не преобразили мира. Но вы тоже не преобразили его. Не будем спорить, кто лучше. Мы все хуже, и все становимся еще хуже, когда воображаем себя лучше. Будем учиться друг у друга и вместе вытаскивать мир из беды.
Пока этого нет, так что деваться мне некуда. Я гадкий утенок. Я не лебедь. Я сделал только два-три шага в глубину. Этого совершенно недостаточно для нашего спасения. Это чуть больше нуля. Но это действительные, а не воображаемые шаги, и они не потеряют смысла, если переменить все слова.
Григорий Померанц
Родился в 1918 году
Русский философ. Участник Великой Отечественной войны, прошел от Сталинграда до Берлина, был дважды ранен. В 1949 г. арестован по обвинению в антисоветской деятельности, осужден; после смерти Сталина освобожден и реабилитирован.
Померанц Григорий