Юмор и сатира в немецком языке имеют давнюю традицию, которая восходит к весёлой и ехидной лирике вагантов и продолжается политической сатирой Курта Тухольского и Бертольта Брехта. Когда в 1970е годы я предложил для одного молодёжного журнала подборку поэтов из Западной Германии (тогда обращали внимание почти исключительно только на поэтов ГДР), редактор несколько удивился: «Да они же все сатирики, они против своих властей!» Действительно, эти западные «шестидесятники» – Эрих Фрид, Гюнтер Грасс, Ханс Магнус Энценсбергер, Петер Рюмкорф и др., – так или иначе, были критиками своей «капиталистической действительности». Таковыми многие и остались.
Изощрённое остроумие само по себе наиболее выразилось у Христиана Моргенштерна (1871–1914) и Иоахима Рингельнаца (1883–1934) – поэтов, весьма трудных для буквального перевода. Приходится фантазировать. Вот Моргенштерн, стихотворение «Баран-эстет»:
Один баран
В большой буран
Берёт бревно на таран.
Очень стран-
Но. Думаете я вру?
Мне луна-кенгуру
Выдала суть секрета:
Баран-эстет
Уже много лет
Ради рифмы делает это.
Самым популярным его последователем был, несомненно, Роберт Гернхардт (1937–2006), вот пример – «Любовные стихи»:
Жабы жадно ждут поры
появленья мошкары.
Мошки жили бы, когда б
не пропали в брюхе жаб.
Я и ты, и все мы вместе
образцы каких из бестий?
Если говорить о брехтовской иронической традиции, то ее можно проиллюстрировать короткой зарисовкой Хайнца Калау (1931–2010) – «Кошмар»:
Мне снился страшный сон:
человек отпиливал часть своей головы,
чтобы она подходила
под форменную фуражку.
От его крика я проснулся.
От брехтовских прозаических миниатюр о господине Койнере – и сегодняшние стихотворения в прозе Франца Холера и Михаэля Августина.
Как и любой другой язык, немецкий язык даёт достаточно простора для сарказма и юмора
