Серебряный призер московской Олимпиады, двукратная чемпионка мира, знаменитая Ярмила Кратохвилова, которая крушила на средних и коротких дистанциях всех соперниц подряд, до сих пор владеет мировым рекордом в беге на 800 метров — 1:53:28. Это самый «долгоиграющий» рекорд в истории легкой атлетики: вот уже около 30 лет Кратохвилова остается непобедимой. Наша беседа состоялась в Чаславе, на уютном местном стадионе. Крытой арены здесь нет, так что зимой рекордсменка мира сама расчищает дорожки, чтобы провести тренировки. Стадион расположен на лесной опушке. Из окна тренерской видно как на ладони беговую дорожку и группу длинноногих девчонок — учениц Кратохвиловой.
— Пани Ярмила, не боитесь, что вас забудут, как только ваш рекорд будет побит?
— Отношусь к своей славе спокойно. Приятно, конечно, когда тебя узнают. Когда была в Лондоне на Олимпиаде, многие на стадионе здоровались, спрашивали, как дела, хотели пообщаться. Конечно, в один прекрасный день кто-то меня обязательно «перебегает», но то, что в этом году моему рекорду будет 30 лет, само по себе говорит о многом. Надеюсь, свое место в истории я уже завоевала. Хотя, конечно, каждый год с трепетом дожидаюсь начала сезона и гадаю: побьют — не побьют.
— Спорт стал другим?
— В мое время легкая атлетика была любительской — за свой рекорд я получила поздравительную телеграмму от президента Густава Гусака и три тысячи крон призовых (примерно 300 советских рублей. — «Итоги»). Мне их даже не хватило на телевизор. Но с конца 90-х в легкую атлетику начали вкачивать больше денег, поскольку соревнования стали смотрибельными и это привлекло спонсоров. Выход на беговую дорожку все более превращался в бизнес. Так что теперь каждый перед очередным стартом прикидывает, за сколько он побежит. Скажем, Усейн Болт меньше чем за 250 тысяч долларов и шагу не ступит. Нынче на этапах «Бриллиантовой лиги» ИААФ многие заявляют о том, что готовы штурмовать мой рекорд, чтобы подогреть интерес к шоу. В наше время спонсоров не было, да и подобных турниров тоже. Мы, я имею в виду спортсменов соцстран, только тренировались, могли сконцентрироваться на своих нескольких стартах в сезоне и выложиться на 100 процентов. Сравните, я в 1983 году пробежала дистанцию 800 метров всего четыре раза в сезоне, а нынешние звезды делают это 25 раз. У нынешних бегуний на подготовку и восстановление времени практически не остается. И их трудно в этом упрекнуть — все зарабатывают деньги. Если бы я сейчас тренировалась и выступала, получала бы тысячи за каждое соревнование, но кто знает, смогла бы я установить рекорд. Может, мне бы и не хотелось.
— Тот день, когда вышли на рекорд, помните?
— Мы тогда не выбирали, где будем соревноваться: зарубежных стартов в сезоне было всего два-три. Жили за железным занавесом. Поэтому когда я узнала, что мы едем на соревнования в Мюнхен, это было праздником. По плану мне предстояло стартовать на 200 метров, но в тот момент я была травмирована, и тренер предложил попробовать на 800. «Это не такая высокая скорость, как на 200, Ярмила, пробегись спокойно, не утруждай себя», — напутствовал меня Мирослав Квач. Новый для меня стадион, на котором я еще ни разу не соревновалась, но много раз видела в телетрансляциях. Отличная дорожка, много зрителей, яркие краски, обстановка праздника — все это подстегивало. Правда, мне надо было оставить силы на чемпионат мира, который был запланирован через две недели после мюнхенского старта. Наверное, моя психика была на тот момент настолько свободна от страхов и волнения, что это и стало решающим. Жалко, тот забег не попал в телетрансляцию, рекорда-то никто не ждал. За 30 метров до финиша я взглянула на табло и решила, что часы сломались. «Нет, я не могу так быстро бежать», — пронеслось в голове. Но когда добежала, подумала, что могла показать время еще лучше — я была очень хорошо готова.
— Кто из современных атлетов мог бы побить ваш результат?
— На Олимпиаде в Лондоне хороша была Мария Савинова, за которой я наблюдала с начала сезона. Мария просто молодец — выиграла олимпийское «золото»! Но на Играх рекорды не бьются: главное — победа. Кроме того, на Олимпиаде запрещено использовать лидера, который задает темп на дистанции, а потом сходит с нее. Так, например, бегут на этапах «Бриллиантовой лиги» в Швейцарии, и при таком раскладе больше вероятность, что кто-то подберется к рекорду вплотную. Вернулась в игру и Карстен Семеня, южноафриканская бегунья, которая в 18 лет выиграла чемпионат мира, но потом соперницы заподозрили в ней мужчину, и Карстен исчезла из поля зрения на какое-то время, пока ИААФ выясняла этот вопрос. Потом Семеня прошла серию тестов, в том числе и генетических, которые показали, что, дескать, эта спортсменка от природы имеет высокий уровень тестостерона, немыслимый для женщин. По этому поводу раздавались голоса, что Семеня не место в женских соревнованиях, что это далеко от принципов честной игры, но на Олимпиаде ей выступать разрешили. Не берусь это комментировать. Возможно, в следующем сезоне выстрелит кто-то еще...
— Говорят, что ваш рекорд потому так долго держится, что спортсмены соцстран не знали про допинг.
— Те, кто так говорит, не видели, как я тренировалась. Я бегала в Чаславе и зимой, когда гаревая дорожка замерзала и становилась жесткой. Мой тренер Мирослав Квач посыпал ее каждый раз золой, чтобы я не разбилась на льду. Любимая поговорка тренера была: «Бегать можно и по дерьму». За сезон мы пробегали более 3000 километров, а за 20 лет выступлений 60 тысяч километров — это как полтора раза обежать весь земной шар. Организм очень тяжело справлялся с дистанцией 800 метров — после бега из-за недостатка кислорода все болело. Но все тяжелые моменты мигом забывались, когда я стояла на верхней ступеньке пьедестала почета и звучал гимн.
— Почему вы вообще выбрали легкую атлетику?
— Случайно. В 9-м классе гимназии в Чаславе у нас был учитель физкультуры, преподававший еще и русский язык. Он мне всегда говорил: «Ярмила, ты должна что-то делать, ты же способная!» Я бегала на школьных соревнованиях и выигрывала у тех, кто занимался в секции уже несколько лет. Потом о моем предполагаемом таланте заговорила подруга и тоже звала тренироваться, но я целый год упиралась. Меня волновало другое, что кто-то будет мне, деревенской сорвиголове и заводиле в мальчишеских играх, указывать, что делать и как. Но в 1968-м подруга меня все-таки убедила отправиться в секцию. Наш тренер оказался отставным военным и ввел на тренировках соответствующий порядок. Пробежать 20 кругов, значит, 20 кругов, и ни метром меньше! Поначалу я была вообще середнячком, так что без воинской дисциплины ничего бы не показала. На мальчиков и дискотеки времени не оставалось. На первых порах мне все это не очень нравилось, но когда пошли поездки на соревнования, я включилась.
— Все эти труды давали возможность выехать за пределы страны, что было недоступно многим...
— Однажды поехали в Ригу — тогда это был Советский Союз. Помню, бежали по какой-то ужасной резине. Мне было очень неудобно, поскольку у меня были обыкновенные шиповки фабрики «Ботас», которые совершенно не подходили к этому покрытию. Чтобы как-то помочь мне, тренер отпилил перед стартом шипы, и выступила я хорошо. Вскоре к нам домой зашла соседка и, услышав историю про шиповки, дала мне сто долларов: «Беги в «Тузекс» (это были валютные магазины в Праге — вроде «Березки в СССР) и купи себе нормальные шиповки «Адидас». Семья у тебя большая — если каждый скинется, наберешь, чем долг отдать». Я долго боялась надевать эти новенькие легкие адидасовские шиповки: такой шикарной спортивной обуви у меня еще не было. А когда мы впервые поехали на Запад, это были соревнования в Западной Германии, я зашла в продуктовый магазин и надолго застыла от изумления. Таких продуктов у нас в Чехословакии тогда вообще не было. Я увидела разные колбасы, о существовании которых мы и не догадывались, многочисленные сорта сыра, конфеты, жвачку и кока-колу. Это был шок! От банки кока-колы я не удержалась и привезла домой — в Чехословакии ее тогда не пробовали. А когда я попала зимой в Рим и увидела продающуюся на улице свежую клубнику, подумала, что это сон. Чтобы что-то купить на Западе, мы брали с собой 50 западногерманских марок, но их надо было спрятать — вывозить валюту не разрешалось. Куда мы только деньги не совали, тряслись на границе, но нам везло — пограничники к спортсменам относились снисходительно. Ведь, чтобы купить джинсы в то время, надо было стоять всю ночь у дверей валютного «Тузекс» в Праге, поэтому поехать на соревнования означало также и одеться.
— Вы же не были профессиональной спортсменкой. Приходилось где-то работать?
— Работала я тогда в конторе, а после пяти отправлялась в Часлав на тренировку. Вставала в четыре утра, чтобы побегать до работы. Находила какие-то более или менее освещенные участки дороги, чтобы не оступиться в темноте. Однажды мне встретился случайный прохожий — возвращался с ночной смены. Увидев меня, он покрутил у виска: «Ну ты совсем с ума сошла — нормальные люди сейчас спят». Попутно училась в институте физкультуры. На сон времени почти не оставалось, но об этом я тогда не думала. Главное — тренировки. А вот с этим поначалу были проблемы: зарплаты тогда были такие, что денег еле хватало на еду. О спецпитании и диетах для олимпийцев речь вообще не шла. Зато после московской Олимпиады мне стало полегче — появилась какая-то минимальная стипендия, я смогла уйти с работы и перейти на двухразовые тренировки. Меня взяли в центр высшего спортивного мастерства при министерстве образования, и я стала выступать за пражский клуб. Любопытно, что международных соревнований до московской Олимпиады практически не было. Так, например, после чемпионата Европы в закрытых помещениях в 1979 году следующим стартом была уже олимпийская Москва, где я и получила «серебро». Конечно, после этого на меня обратили внимание. В 1981 году на Кубке мира в Риме я впервые обыграла Мариту Кох (мировая рекордсменка в беге на короткие дистанции. — «Итоги»). Это меня подбодрило, и на следующий год, в 1982-м, на чемпионате Европы в Афинах я держалась за Кох и была второй. В 1983 году пришел самый большой успех — на чемпионате мира в Хельсинки я завоевала две золотые медали — на 400 и на 800 метров. После этих соревнований чемпионаты мира решили проводить каждые четыре года, чередуя чемпионаты в закрытых помещениях и на воздухе. В конце 70-х и начале 80-х легкая атлетика прогрессировала невиданными темпами. Состав участников на том первом чемпионате мира был фантастический. Что говорить, если даже сейчас, почти 30 лет спустя, все мировые рекорды в беге на 100, 200, 400 и 800 метров принадлежат трем участницам того чемпионата мира — Флоренс Гриффит-Джойнер, Марите Кох и мне. Причем нагрузки во время турнира были гораздо больше. Раньше на чемпионатах мира мы участвовали в один день в предварительных забегах, полуфиналах и финалах. Я еще отдышаться не успевала, а надо было снова бежать. Так, я закончила полуфинал на 400 метров и через полчаса должна была соревноваться на 800 метров со «свежими» спортсменками. Справлялась.
— Какой вам показалась московская Олимпиада?
— Олимпийская Москва — единственные в моей карьере Игры: я получила там свою единственную олимпийскую медаль. Москва тогда очень преобразилась. Эти огромные пустынные проспекты, улицы, по которым нас мчали олимпийские автобусы, никаких пробок... На подъездах к Шереметьеву раньше теснились полуразвалившиеся деревеньки, а к Олимпиаде их снесли.
Мы жили в Олимпийской деревне, в блочных многоквартирных домах. Две спортсменки спали на кухне, по две в гостиной и столовой. Жили, естественно, за забором — Олимпийская деревня строго охранялась. В нашем виде легкой атлетики никакой ущербности из-за бойкота не было — сильнейшими тогда как раз были советские бегуньи и спортсменки ГДР, которые в Москве выступали. С олимпийской дорожкой в «Лужниках» я уже была знакома, так как выступала в 1979 году на предолимпийской неделе. Зрителей тогда на стадионе вообще не было, а в первых рядах сидели солдаты — нас берегли. Разминались мы на Малой спортивной арене, а потом по специальному мосту, перекинутому от стадиона к стадиону по воздуху, попадали на Большую арену. Я видела, какой жесточайший отбор проходил среди спортсменок СССР. Это сейчас все республики выставляют собственные олимпийские сборные, а тогда только лучшие из лучших попадали на Игры от СССР. Их можно было по пальцам пересчитать. Эмоции и страсти накалялись. На дистанции 400 метров, например, было 64 участницы! Помню, как одна советская бегунья так рыдала, не показав нужное время, что пришлось вызывать врача. Я знакома с Татьяной Казанкиной, Надеждой Олизаренко (кстати, это я побила ее рекорд на 800 метров) и многими другими советскими бегуньями.
— Москву олимпийскую посмотреть успели?
— До соревнований мы ничего, кроме беговой дорожки и Олимпийской деревни, не видели. Зато когда я уже получила олимпийское «серебро», побывала на Красной площади, увидела огромную очередь к Ленину, но в Мавзолей не пошла — стоять было некогда. До финалов успела сбегать в «Детский мир» на Дзержинке. Этот магазин был тогда образцом «социалистического изобилия» — на нескольких этажах можно было многое купить , причем по символическим ценам. Увы, я долго не могла решить, что же мне нужно. У сестры тогда как раз должен был родиться ребенок. Мы надеялись, что будет девочка, и я решила быть практичной — купила в подарок кастрюлю. А вечером в Олимпийской деревне меня дожидалась телеграмма из дома: «Родился сын». Подарка для мальчика не было, но в тот день я выиграла «серебро», сестра услышала о медали в роддоме по радио и решила, что лучшего подарка ей от меня не надо.
— После московской Олимпиады ваша карьера пошла в гору. Поговаривали, что вы — реальная претендентка на «золото» Лос-Анджелеса.
— Я мечтала выступать на Олимпиаде в Лос-Анджелесе, жила этой идеей четыре года, и вдруг — облом. В январе 1984 года мы поехали в Калифорнию по частному приглашению. За нашей небольшой группой — мой тренер Мирослав Квач, две спортсменки и репортер из пражского издания — внимательно наблюдали американцы. Нет-нет, не подумайте, что за нами следили, но тренировки Кратохвиловой были им интересны. По отзывам в прессе можно было судить, что я готова порвать всех соперниц, и журналисты намекали, что, дескать, обычными тренировками такой формы не достичь. Жили мы в частном доме, тренировались на университетском стадионе, где были великолепные условия, в то время как в Чехословакии стояла зима. На будущую олимпийскую арену я посмотрела только одним глазком — загадала желание, которому не суждено было сбыться. Я тогда была лучшей спортсменкой Чехословакии и уже планировала, что поставлю в 33 года на Олимпиаде красивую точку в карьере. 8 мая 1984 года Национальный олимпийский комитет СССР объявил о бойкоте Игр в США . Все прекрасно понимали, что это ответный ход после московской Олимпиады. Наши журналисты писали, что, дескать, организаторы не смогут гарантировать безопасность спортсменов соцблока, что в Лос-Анджелес «стекаются гангстеры со всей Латинской Америки, Канады и Японии и что некоторые районы города полностью под контролем банд». Ясно было, что спортсменам соцблока там не место. Причем слово «бойкот» было запрещено. Его заменили более корректным — «вынужденное неучастие». Решение Москвы поддержали почти все страны соцблока, за исключением Румынии. В результате румынская делегация стала второй после США по числу завоеванных золотых олимпийских медалей. Не скрою, для нас и финансовая сторона была немаловажна. На обычных соревнованиях мы получали в награду одни хрустальные кубки и наборы бокалов. За мировой рекорд государство выделило мне премию 3000 крон, «серебро» в Москве спортивные власти оценили в 12 тысяч крон, а вот за «золото» Лос-Анджелеса обещали 60 тысяч.
После 1984 года я еще бегала три сезона, но плохо. Начались проблемы со здоровьем, заболела спина, потом была операция на ахилле, и до Олимпиады в Сеуле я недотянула. Наступает такой сложный период, наверное, у всех топ-спортсменов, когда даже сильная воля не помогает. Тренер убеждал меня поехать в Сеул в 1988-м, и, как я потом посмотрела по результатам, у меня был там шанс, но я уже перегорела. Я решила: все, конец, прощаюсь с большим спортом, и предупредила спортивное начальство, разослав телеграммы. Ответов я не получила. Мое будущее было туманным и неопределенным. 20 лет тренировок, а впереди — пустота. Это сейчас спортсменки подписывают многомиллионные контракты с разными спонсорами: кое-что на пенсию всегда остается. У меня же не было ничего, и фактически предстояло начать жизнь сначала.
Я окончила тренерскую школу, сохранила все свои тренировочные дневники, куда скрупулезно записывала, что я делала каждый день. В 1988 году я начала тренировать небольшую группу молодежи, но в 1989 году, после «бархатной революции», вся спортивная система в Чехословакии рухнула, молодежные тренировочные центры перестали существовать. Полгода у меня не было вообще работы, но выручили две способные юниорки. Этих девушек пригласили тренироваться в Прагу, и мне, как тренеру, полагалась кое-какая зарплата. Одна из моих учениц — Людмила Форманова (чешская бегунья на короткие и средние дистанции. — «Итоги») стала позднее двукратной чемпионкой мира. Сейчас тренирую для души, а живу на пенсию.
— Почему, на ваш взгляд, сейчас легкая атлетика менее популярна среди молодежи?
— Нынешнее поколение никто не приучил работать, а уж преодолевать трудности — это вообще, на их взгляд, за пределами здравого смысла. А спорт — это тяжелая работа. У молодежи сейчас все есть: компьютеры, красивая одежда, самые дорогие и полезные мультивитамины и пищевые добавки, но желания тренироваться не хватает. Чтобы выйти на какой-то уровень, надо потратить не год и не два. Да и спорт теперь мало кто ставит на первое место — сейчас можно и без того повидать мир. И, увы, многие приходят на тренировку, а глаза потухшие — бегать им не хочется. Ученые изобретают еще более «быстрое» покрытие, аэродинамические комбинезоны и шиповки, но работу никто не отменит. Легкая атлетика переживает кризис талантов из Европы, и перспективные спортсмены будут все больше заявлять о себе в Африке. Меня поразило, например, что кенийке Памеле Джелимо, начавшей тренироваться совсем юной, понадобилось всего три года, чтобы подобраться к ведущим бегуньям. Кенийкам помогают гены. В их стране стиль жизни другой: за всем приходится бегать на большие расстояния — за водой, на почту, в школу. Такой естественной тренировки изнеженным европейцам не хватает. На мой взгляд, Африка еще не проснулась. Когда африканские спортсмены получат доступ к самым совершенным системам подготовки, всем придется очень тяжело: начнется соревнование генотипов. И не уверена, что европейцы это потянут.
— Говорят, что 60 процентов олимпийских выступлений в Лондоне было на допинге: дескать, только время покажет, чьи пробы и через десять лет окажутся «чистыми».
— Мне эта ситуация напоминает войну миров. Полмира против допинга и борется с ним, а вторая половина старается изобрести все новые и новые виды стимулирующих препаратов, чтобы провести Всемирное антидопинговое агентство. Кто кого? По-моему, сейчас равновесие сил. Допускаю, что и ныне некоторые чемпионы Игр выступали на допинге: олимпийское «золото» приносит такие невероятные дивиденды, что искушение победить любой ценой велико. В наше время тоже был допинг-контроль, но сейчас гораздо больше проверок, особенно между соревнованиями, когда вероятность «подзарядиться» выше (современные биохимические методики позволяют подойти к соревнованиям «чистыми»). Но секрет еще и в том, что многие используют «умные» БАДы, которые повышают работоспособность. Вот тут уж царит полная секретность: вряд ли частные лаборатории будут сообщать о своих достижениях, пока принимающий эти БАДы еще выступает. Хорошо, если эти добавки не вредят спортсменам, но этого никто точно не знает.
— В ваше время уже проводился секс-контроль?
— Такой тест делают один раз в жизни — это проба со слизистой оболочки рта. По анализу хромосом определяется половая принадлежность и выдается карточка, которую спортсменка предъявляет на каждом соревновании.
— Многие звезды сидят на специальной диете, составленной в соответствии с их генетическими особенностями. А вы как относитесь к диетам?
— Я рада, что в мое время диетологи еще не управляли жизнью спортсмена. Я к науке не прислушивалась. У нас в деревне все ели мясо, вегетарианцев не было. До сих пор плохо себя чувствую, если в моем рационе нет мяса хотя бы раз в день. Перед соревнованиями я ни в чем себе не отказывала. Сардельку с яичницей на завтрак или шницель — после этого запросто могла выйти на соревнования и отлично пробежать. Как-то мы тренировались в Высоких Татрах, и впервые на сборы приехала врач-диетолог. Она мне популярно объяснила, как это здорово и полезно — позавтракать овсяной кашей. Я с ней не спорила, кашу съела. Но когда вышла из гостиницы, увидела несколько палаток, где торговали колбасами с гриля. Тут со мной что-то произошло: я поняла, что без колбасы не смогу сегодня тренироваться. По-моему, каждый должен подбирать свою диету индивидуально.
— ИААФ назвала вас лучшей легкоатлеткой мира в 1983 году, но за наградой вы тогда не приехали. Почему?..
— Как выяснилось позднее, празднование проходило в Монако, но я об этом не знала. В Чехословакии меня тоже назвали лучшей спортсменкой года и наградили вазочкой, которую вручили в районном отделе спорта. «Празднование» было скромным — кофе с бутербродами. Возможно, поездка в Монако тогда не состоялась, потому что спортивные чиновники предполагали, что я, находясь в зените славы, захочу остаться на Западе. На самом деле я и не думала об эмиграции. Я выросла в большой семье и всегда была к ней очень привязана. Зато на 25-летие своего рекорда я все-таки сумела побывать в Монте-Карло. Да и то только потому, что в 2008 году очень сильно выступала Памела Джелимо — она приблизилась на 73 сотые к моему рекорду, и, по сценарию церемонии ИААФ в конце сезона, я должна была вручить кенийке премию. Церемония проходила в роскошном бизнес-центре «Гримальди Форум» под патронажем князя Альбера. Многие дамы явились на церемонию в роскошных длинных платьях, но мне такой маскарад был не по душе. Я надела строгий черный брючный костюм и чувствовала себя прекрасно. В Монако я встретила несколько спортсменов своего поколения, а с Сергеем Бубкой мы даже выпили шампанского. Может быть, мой рекорд еще продержится и в следующем сезоне... Тогда, надеюсь, снова побываю в Монако.
Елена Зигмунд
