Он вырос в центре Москвы, получил лучшее кинообразование в Нью-Йорке и колоссальный опыт работы над коммерческим видео в Лос-Анджелесе, вернулся в Россию девяностых, вдохнул воздух перемен и не захотел ему сопротивляться. Виктор Гинзбург, пожалуй, единственный режиссер, который смог органично объединить американскую киношколу с русской ментальностью и наполнить зрелищное кино глубиной и смыслом.
Я вырос в квартире с двумя фортепиано. Мой дедушка Григорий Гинзбург — профессор Московской консерватории. Отец Лев Гинзбург пошел по его стопам — стал музыкальным критиком и редактором журнала «Музыкальная жизнь».
Моя мама Эмили Лос всегда была романтической натурой. Она оставила квартиру в центре Москвы, преподавание во ВГИКе и франкоязычные эфиры, которые она вела на радио «Москва», — и налегке отправились в новую жизнь.
Хотел ли я в Штаты? Мне было 15 и мне предложили самое невероятное приключение для советского ребенка!
Мы прилетели в Нью-Йорк со 100$ в кармане. Перед школой я развозил на велосипеде газеты, кидая их через заборы. Потом работал в Макдональдс, чтобы снимать отдельное жилье. Во время учебы на кафедре кино в School of Visual Arts целое лето провел за рулем желтого такси. Мы тогда изучали «Таксиста» с Де Ниро — и полкурса пошли работать таксистами.
Нью-Йоркская школа — это когда тебя учат снимать кино с начала до конца самому. Как заряжать пленку в камеру, ставить свет, снимать как оператор и одновременно быть режиссером, а потом надевать белые перчатки и в лаборатории резать свой собственный негатив. Тогда не было компьютерного монтажа, всё резали и клеили руками. Родригес, Кассаветис, Скорсезе вышли из этой школы.
Реклама меня совратила в довольно нежном возрасте. Мне было 20 лет, когда мою короткометражку заметили фэшн-бренды — и завалили работой. Рекламщики рассуждали так: вот талантливый парень, дайте ему как можно меньше денег — и пусть отрывается как хочет. Так я получал свободу для экспериментов.
Я знаю, как отдавать самое дорогое, чтобы снять короткую рекламу. Поэтому «Generation П» мне оказался так близок по духу. Я тоже когда-то продавал душу. Дешево.
Новым пристанищем для свободных художников стал Лос-Анджелес. Я переехал туда, открыл свою кинокомпанию «Room». Но я чувствовал, что в трех минутах музыкального видео многого не расскажешь, особенно когда клиент говорит: «Ты так клёво снял для такого-то музыканта, можно мне точно такой же клип?»
Возвращение в Россию 1990-х было вызовом, приключением. Я прилетел в 1991 году, чтобы по заказу Playboy снимать сюжеты о сексуальной революции в России. Но в итоге я остался и у меня получилось нечто большее, полнометражный документальный срез времени — фильм «Нескучный сад».
Помню это ощущение неограниченной свободы, которое больше не испытывал нигде. В Америке есть понятие «freedom» (свобода), но там же есть понятие «unlimited freedom» (безграничная свобода). Значит, свобода сама по себе уже ограничена. А в России есть «воля» — понятие, которое сложно перевести на другие языке. Вот это ощущение воли уникально. Я с ним живу!
Удивительно, что многие считают «Generation П» фильмом о девяностых. То время — это только сцена, на которой разворачиваются действия. Фильм о гораздо более сложном, о конструкции нашего общества, об устройстве мира. Это фильм о духовном падении постсоветского романтика и манипулятивной сути медиа.
Мне пришлось съесть мухомор перед всей съемочной группой в Костромском лесу. Настал момент, когда главному герою нужно было сделать это в кадре и Епифанцев категорически отказывался. Так что я решительно съел свежий мухомор. И Володя мужественно последовал моему примеру.
Однажды, в разгар съемок, появился Пелевин. Он сказал: «Ответы на все вопросы, которые появляются в «Generation П», ты найдешь в этой книге». И отдал мне черновик «Ампир V». Я не собирался снимать еще один фильм по Пелевину. Но я прочитал рукопись и это определило мою дальнейшую судьбу. А ведь кое-кто считает, что Пелевина не существует...
