Планета моего отца
Продолжение
В письме от 15 января 1942 года Дмитрий Владимирович Белькович пишет из Казани в обсерваторию своему брату, моему отцу Игорю Владимировичу:
«Дорогой Игруша, три дня тому назад я получил из Ленинграда телеграмму такого содержания: «Каких числах высылались деньги необходимы». Кто, когда и сколько посылал, я не знаю. Сам я посылал всего 30 рублей в сентябре или октябре, и вчера еще выслал 50, конечно понимая всю ничтожность этой суммы, тем более в ленинградских условиях, но урвать больше я не мог.
Вот в какую беду попал наш старик, не выехав оттуда, пока было можно, а помощь им, чтобы она значила что-либо, должна достигать тысяч рублей. В одном письме на имя тети Клавы папа писал, что имелась некоторая надежда при помощи Пишониного мужа (Пишона Прасковья Николаевна Белькович, дочь Н. Н. Белковича; ее муж кинорежиссер Геннадий Казанский. - Прим. авт.) вырваться из Ленинграда и что они решили воспользоваться этим, как только представится возможность. Но ведь на это путешествие нужны тоже тысячи, так как оно может продолжаться несколько недель. А в Ленинграде теперь, наверно, и продать ничего нельзя или за бесценок какому-нибудь мародеру. Одним словом полная и настоящая беда. Очень хочется временами повидаться с тобой, а вырваться трудно, т.к. выходными днями приходится пользоваться в лучшем случае два раза в месяц. Живем тесно, серо, пока еще не голодаем в прямом смысле, но угроза эта висит над нами».
Не знаю, сколько денег высылал Игорь Владимирович своему отцу в Ленинград, но знаю, насколько он помог продуктами маминой сестре Августе Николаевне, врачу-фтизиатру, когда во время войны она дважды заражалась туберкулезом от своих пациентов и оба раза смогла победить болезнь.
* * *
В первый же год войны немцы оккупировали Донбасс страна осталась фактически без основного источника угля, паровозы топили дровами, которых стало требоваться очень много. Начались массовые вырубки леса и рядом с обсерваторией.
Лес рубили и мы: мужчины валили деревья и обрубали сучья, женщины пилили стволы на двухметровые поленья, а я с другими ребятами собирали мелкие ветви в кучи и сжигали их. За эту работу обсерваторцам отдавали хворост крупные ветки, которые и служили нам в то время топливом.
Не обошлось и без несчастных случаев. Однажды я был свидетелем того, как от падающего дерева отвалилась верхушка и ударила по голове заместителя директора обсерватории по хозяйственной части Сергея Дмитриевича Дубяго сына первого директора, Дмитрия Ивановича Дубяго. Без сознания его отнесли в кабинет директора, вызвали врача, который поставил диагноз: контузия.
В кабинете Сергей Дмитриевич пролежал несколько дней, он не мог говорить, был частично парализован. Эта контузия сильно сказалась в дальнейшем на его здоровье.
Нередко даже мы, школьники, сами подвергали себя опасности, мало понимая, чем все может закончиться.
Окна классов нашей школы выходили на юг; в ста метрах железная дорога, по которой в сторону фронта один за другим шли военные эшелоны с солдатами и вооружением, в обратную с ранеными и разбитой военной техникой. Последние, как правило, охранялись слабо, и пацаны постарше нас часто залезали на платформы с разбитыми танками или орудиями и брали там патроны, порох, снаряды, запалы от гранат и много других «игрушек», часть из них доставалась и нам.
Я дважды приносил домой 75-миллиметровые снаряды, один из которых был снабжен взрывателем, и оба раза отец заставлял меня тащить снаряд до озера и бросать его в воду, при этом, для надежности, шел вместе со мной.
Через много лет, когда я стал уже директором обсерватории, это озеро чистили от ила. Я очень боялся, что драга может зацепить «мой» проржавевший снаряд, и произойдет взрыв. Но, слава Богу, все обошлось.
* * *
Занятия в нашей школе начинались с линейки в коридоре. После команды военрука: «В шеренгу по одному становись! Воротнички и ширинки расстегнуть!» начинался тщательный осмотр на наличие вшей.
Не лишняя предосторожность в то время: однажды после поездки по железной дороге к бабушке мама нашла на мне белую вошь, и кончилось это для меня тяжелейшим тифом
На большой перемене кормили обедом: жиденький суп из пшена и 50 граммов хлеба. Школа отапливалась дровами, и на каждого ученика была норма распилить и наколоть кубометр дров. Старшие это делали сами, за младших работали родители. Помню, как в последний год войны мы с моим другом-одноклассником целую неделю после уроков пилили и кололи дрова, и я выполнил эту норму сам, за что получил похвалу от отца и мамы.
Школьники в то военное время были одеты кто во что горазд: зимой в старые мамины валенки и ватную телогрейку, папин малахай.
Запомнился мне один случай. Идет по коридору деревенский парнишка из третьего класса, телогрейка до полу, большая шапка на голове «провалилась» до глаз. Останавливает его директор: «Что же ты, Соболев, почему шапку не снял и с уборщицей тетей Пашей не поздоровался?» «Образование не позволяет, Марина Ивановна!..» Уверяю вас, это не анекдот.
* * *
Несмотря на все трудности, научная работа в обсерватории не прекращалась. Она оказалась единственной действующей на территории РСФСР. Кроме традиционных астрономических исследований здесь проводились работы, непосредственно связанные с обороной страны. Например, именно у нас были произведены новые расчеты таблиц стрельбы из артиллерийских орудий
Продолжение следует
