Иногда человек привыкает к тому, что в его жизни всё как-то никак. Вроде бы есть и натяжной потолок над головой, и ежедневный кусок (пусть небольшой) бутерброда с сыром на столе рядом с чашечкой свежезаваренного эспрессо, и небольшая ежемесячная рента, удовлетворяющая его основные потребности. Но чего-то очень важного драматически не хватает. Не хватает так долго, что человек уже и забывает, каково это: когда есть в жизни что-то... Что-то... Что-то то, что уже им позабыто.
Но потом происходит череда замечательных событий: почти наверняка случайностей, ведь даже если к ним такой человек и прилагает руку, то скорее по рассеянности: он давно отвык от событий замечательных (и недавно — от любого труда над собственной жизнью) примерно так же, как отвык и от событий прискорбных.
Итак, нежданно-негаданно он влюбляется в миловидную девушку после ни к чему не обязывающей короткой беседы в парке, ему в наследство достаётся домик в Тарусе или, например, его сонату исполняют в филармонии. Или всё вышеупомянутое происходит в его жизни удивительной пулемётной очередью. В понедельник — любовь, в среду — наследство, в пятницу — слава.
Эта вереница моментов, взрывающих его повседневность изнутри, сильно смущает человека. Для него всё становится в новинку: натяжной потолок становится каким-то чужим и подозрительно свежим; чашечка, в которую он цедит себе по утрам эспрессо, становится на ощупь слишком гладкой, а сыр, который режется им на ломоть поджаренного белого хлеба крупными кусками, приобретает особенно пикантный вкус.
Человек не знает, как вести себя, как жить в таких условиях и с непривычки впадает в ещё большее недоумение, чем то, в котором обычно он просыпался и отходил ко сну. В этом состоянии он способен наделать глупостей. Он может как бы невзначай обидеть возлюбленную, забыть в метро сумку с документами на новоприобретённый дом или по ошибке поджечь пианино вместо свечки, стоящей на нём в латунном канделябре.
Что приобретено случайно, случайно же (впрочем, такие случайности уже куда менее случайны) может от него ускользнуть. Сила инерции, дамы и господа: иные всю жизнь живут от толчка рождения именно благодаря ней — матушке-инерции.
«Сила действия равна силе противодействия» — всплывает в памяти у нашего человека гундосый баритон школьного учителя физики.
Возможно, наш человек относится к ним, к людям инерции. Он, конечно, не натворил пока глупостей, но всё его существо жаждет возвращения к status quo. Он автоматически прокручивает в голове все те пороки и преступления, которые помогли бы ему вернуться в «никак»: злословие, забывчивость, поджог.
Он долго смакует мысли о том, как снова оказывается не у дел, несостоятельный во всех отношениях. Как на натяжном потолке проступает милое сердцу серо-жёлтое пятно, как кофейная чашечка опять становится шершавой, на её каёмку возвращается небольшой скол, а сыр вновь теряет всякий вкус.
Опасные размышления прерываются звонком в дверь. На пороге — старинный друг, не забывавший нашего человека даже в особенно никакие часы его «никак». В чашечках плещется кофе, в бокалах — коньяк, на блюдце — лимон и миндаль.
Беседа, начавшись, по обыкновению, никак, неожиданно взбунтовалась. Наш человек едва не прервал молчание, чуть не проболтавшись другу, что в жизни его всё стало хорошо, а грозит стать ещё лучше. Он открыл было рот, но его посвежевшее лицо тотчас же сморщилось, и он выдавил из себя лишь кислый вздох. Друг ответил таким же вздохом, изданным скорее из вежливости, чем искренне, и они продолжили беседу в полной тишине.
Друг ушёл, человек остался. Что-то в нём немного переменилось. Не готовый пока к речи, он впервые за долгое время услышал в своих мыслях слово «хорошо». Как знать, может, оно, проходя мимо день за днём, рано или поздно поселится там? Может, оно потеснит «никак», выселит его с натяжного потолка, из кофейного сервиза и удалит от непритязательных завтраков нашего человека? Может, конечно, и нет. Но то, что «хорошо» уже зашло на огонёк, разгорающийся в душе человека, немного потеснив злословие, забывчивость и поджог — вот это и есть хорошо.
