Однажды зимним вечером, сидя в кафе на окраине Москвы, мы с моими школьными друзьями пустились, как частенько бывало, в размышления, вырывающие нас из повседневной суеты заснеженного мегаполиса. Начался разговор тогда, если я не ошибаюсь, с того, что кто-то отказался признавать Достоевского «мало-мальски годным писателем», что спровоцировало ожесточённый спор.
Здесь и там мелькали обрывки фраз, доносившиеся до меня не только с уст моих друзей, но и с соседних столиков. Я позволил себе отвлечься на перелистывание меню, и изучал секцию с холодными закусками в тот момент, как до меня долетела фраза: «… но это же сплошной дадаизм, один деструктив, и никакого конструктива!»
Эта фраза, не имевшая, казалось бы, никакого отношения к исходной точке разговора, тогда взволновала меня. Не будучи особенно привязанным к литературному таланту Фёдора Михайловича, я оставил защиту его чести на совести того из моих друзей, кто сейчас сыпал налево и направо цитатами из «Идиота» прямо над мои левым ухом.
Дадаизм же – совершенно другое дело. Иных защитников кроме меня (как раз должного написать университетское эссе о контркультуре начала XX века) у дадаизма в нашей компании не имелось. Я встал со стула, поблагодарив друзей за компанию и разговор, и объявил, что они подали мне отличную идею для эссе, и что я поделюсь с ними своими размышлениями (конечно же, не о Достоевском), как только мой текст будет написан.
Работа заняла несколько часов последующей ночи, и к утру в наш дружеский чат я отправил следующее.
«Optophone I», Франсис Пикабиа, 1922
Что пытался разрушить дадаизм и хорошо ли это?
К явлениям дадаизма, пожалуй, не стоит относиться как к прочим произведениям традиционного искусства. Нельзя пытаться воспринять их в духе логики уютного и привычного бюргерского рационализма: нельзя листать, делать выписки из «Газового сердца» - озабоченно вдумываться в каждое «здранга здранга здранга» и уж тем более не стоит искать буквальную связь этой сентенции с рекомендацией «наполнить газом подушки птиц Ca2O4SPh».
Возможно, сама цель создания пласта дадаистской литературы (да и живописи) – не в том, чтобы её прочитали, проанализировали, разобрали на мелкие элементы и собрали заново, самодовольно повесив ярлык «explained». Дадаизму вообще не нужно объяснение, оно ему противоречит и его обесценивает. Дадаизм – это как раз бунт против всякого рода объяснений, эстетики, искусства, Возрождения, традиции, союзов меча и ratio, орала и cogito. Дадаизм бескомпромиссно разрушает всё перечисленное. Во всяком случае, заявляет об этом, стремится к этому и преуспевает в этом в пространстве своей анти-логики.
Явления дадаизма, которые мы по привычке именуем произведениями искусства – все и каждое – манифесты, ритуализированные жесты отказа от наследия старого мира. В них не прослеживается, не иносказательно подразумевается, но декларируется непримиримая оппозиция к идеалам, установленным Возрождением, закреплённым и развитым Просвещением (в риторике многих деятелей которого мог запросто быть усмотрен этатистский оппортунизм, реверанс в сторону власть имущих). Это самая прямая и самая радикальная (если говорить о творческой среде) реакция на Великую войну, а также, ретроспективно, на логически предшествующее ей панъевропейское «risorgimento», рост национальных движений и шовинистических настроений. Логично, что движение родилось в нейтральной Швейцарии, в Цюрихе в разгар Первой Мировой войны. Хуго Балль, Тристан Тцара, Ханс Арп и многие другие завсегдатаи кабаре «Вольтер» бежали из своих стран от призыва в армию и отправки на фронт, что не могло не оставить глубокий антивоенный отпечаток на философии дадаизма.
Предназначение явлений дада, даже ситуаций дада, предельно канонично – шокировать, шумно существовать в общественном поле, пробуждать, побуждать к преодолению отчуждения собственной жизни (тем лучше, если это прозвучит как скороговорка и анахронизм – ведь дадаизм, собственно, и был анахронизмом, пионером творческого анархизма, абсурда и интеллектуального радикализма, удачно расположившимся во времени между возникновением теорией марксизма и практикой ситуационизма – возможно сформировав одну из спаек между ними). Необходимое уточнение: дадаизм вряд ли генеалогически с марксизмом, скорее синтез марксистской теории с дадаистской практикой удачно воплощается в ситуационизме и невооружённым взглядом виден в деятельности его последователей.
В подтверждение этого можно привести некоторые лозунги «Красного мая» 1968 г.: "Вся власть воображению!", "Скука контрреволюционна", " В обществе, отменившем все авантюры, единственная авантюра — отменить общество!".
Кроме того, о связи дадаизма и ситуационизма можно судить по содержанию 189-192 тезисов «Общества спектакля», где Г. Дебор подчёркивал, что невзирая на неизбежное заключение дадаизма в том самом художественном поле, дряхлость которого он провозглашал, недостаточность и "половинчатость" его революционного потенциала, он [дадаизм], наряду с сюрреализмом отмечал конец современного [модерного] капиталистического искусства.
«Дух нашего времени», Рауль Хаусманн, 1920
***
Таким образом, разрушал дадаизм не только своими руками, но и руками ситуационистов, посягающих уже не только на буржуазную эстетику и этику (впрочем, здесь дадаисты были довольно беззубы), но уже и на её экономический компонент - собственно, базис, - стремясь перевернуть существующий уклад жизни. Дадаизм сообщил европейской контркультуре на столетие вперёд мощнейший громовой заряд, отзвуки которого до сих пор время от времени сотрясают обывательскую повседневность.
Дадаистская "технология" разрушения канонов, если всё же поддаться соблазну её проанализировать, представляет нагромождение связанных не логически, но ритмически, семантических единиц; изобилует неологизмами, не-логизмами, всяческими анти-логизмами и окказионализмами (если говорить о литературе – это чувствуется даже в манифестах дада); и сатирический коллаж, использование всевозможных рэди-мэйд’ов, плагиата (в случае живописи). И "технология", и "идеология" (хоть факт наличия чего-либо даже близкого к ней дадаистами возмущённо отвергался) дадаизма позволяют говорить о течении как о предвестнике эпохи постмодерна, первой громкой реакциии (или симптомом) кризиса модерна.
Однако ряд явлений, разрушить которые стремился дадаизм, был бы неполным без включения в него самого языка – первоосновы человеческой культуры (порицаемого, как загрязнённого бульварщиной и академизмом). Схватку дадаизма с современным ему языком можно назвать реваншем дионисийства: мистериально-фонетический ритуализм поэзии Г. Балля, её ритмическая оппозиция рациональности; кричащие, накладывающиеся друг на друга красные и чёрные буквы коллажей и ван Дусбурга – вот оружие борьбы дадаизма.
Без названия (Квадраты, расположенные по законам случая), Жан Арп, 1917
***
В заключение – вопрос о моральной ценности «деструктивных настроений» дадаизма. На основе предыдущей части эссе, где мы установили, что дадаизм способствовал краху модерна, вопрос лучше переформулировать: «Дадаизм разрушал: хорошо ли это?»
Впрочем, задавать такой и вопрос, как мне кажется, немного странно. Хочется верить, что не только потому что, для меня лично ответ на этот вопрос будет однозначно «Дада!»
Но и поскольку, абстрагируясь от субъективной эстетики, рассматривать исторические события (какими, несомненно, являются многие явления дада) и их влияние на современную культуру в терминах «хорошо» или «плохо» - нецелесообразное упрощение.
Если мы говорим, к примеру, что деструктивность дадаизма плоха, то мы имплицитно заявляем о своей ностальгии по модерну, или как минимум, о недовольстве тем, какая похоронная служба была ему устроена. Это чревато нежелательным реваншизмом, ностальгической обращённостью внимания в прошлое, что в большей степени, чем любые последствия дадаистского проекта, губительно для культурного строительства.
С другой стороны, если же мы позволим себе проявить чрезмерный моральный релятивизм; безапелляционное принятие новизны в слепой надежде на благосклонную к человечеству невидимую руку социокультурного прогресса, то мы рискуем потерять способность к трезвой оценке дадаизма и перейти из разряда наблюдателей в разряд адептов.
Резюмирую: оба очевидных ответа на не вполне корректный вопрос довольно сомнительны. На мой взгляд, необходимо признать колоссальное влияние дадаизма (как опосредованное последующими творческими и политико-социальными движениями, так и непосредственное) на современную культуру, на общество. Последовательная борьба за социальное, гендерное равенство и гражданские свободы в последние десятилетия; пацифизм, толерантность – разумеется, абсурдно здесь называть влияние дадаизма решающим, но более чем важно помнить, что именно дадаизм объявлял войну причинам невозможности таких явлений: шовинизму, консерватизму и традиционализму (деструкция деструктивного).
Тем не менее, рационализм, к которому в среде дада прослеживается весьма тенденциозное отношение, сам по себе едва ли деструктивен, поэтому излишняя враждебность некоторых дадаистов по отношению к нему заслуживает неодобрения.
Литература:
1. Т. Тцара Газовое сердце: Три ДАДАдрамы. Пер. и коммент. С. Шаргородского. – Б.м.: Salamandra P.V.V., 2012. – 108 c.
2. Мерифилд Э. Ги Дебор. М.: AdMarginem, 2015 – 192 c.
3. Дебор, Г. Общество «Спектакля» / Г. Дебор, пер. с фр. C. Офертаса и М. Якубович. — М.: Логос, 2000. — 185 с.
4. Е.Орлова Дадаисты: попытки разрушения литературы и языка // Эстезис. 2017. №17. : Электронный ресурс: [https://aesthesis.ru/magazine/february17/dada]
5. Дадаизм. FAQ. Электронный ресурс: [https://postnauka.ru/faq/70906]
Василий Полупанов
