В принципе, не очень понятно, каким образом приключившееся у нас политическое нестроение мешает дальше жить и работать. В смысле не тем, кто против — им-то, понятное дело, что сладко не будет, а вообще гражданам. Нефть качается, газ сопутствует, металл образуется из руды, банки осуществляют платежи, и как может одна десятая процента населения, гуляющая по бульварам в противном смысле, помешать этим процессам, представить себе невозможно.
Но вот у нас в Москве очень трудно куда-нибудь проехать, и это уже давно так повелось. Люди вроде бы даже привыкли, но каждый раз, как попадают в безнадежную пробку часа на три, привычка проходит под воздействием чувства живого раздражения. А мэр Собянин, когда его назначили, обещал покончить с пробками, и хотя ему особенно никто не поверил — потому что как заставить дождь идти вверх? — но привкус остался. Как встанут в пробку, так и помянут Сергея Семеновича, и все не добром. Это негативно сказывается на образе государства вообще, и даже, не дай бог, отдельных высоких лиц.
А между тем на самом деле это решаемый вопрос. Я бы даже сказал, что на сегодняшний день у всех специалистов по транспорту возник сравнительный консенсус относительно того, что нужно делать. И вопреки тому, что у нас происходит обычно, власть вовсе не собирается делать нечто прямо противоположное, а как раз то, относительно чего все согласны, что это и есть способ решения проблемы. Там теперь у Собянина настолько внятный начальник департамента транспорта, Максим Ликсутов, что даже непонятно, как такой человек может работать в городской администрации. Он, на минуточку, осуществил проект "Аэроэкспресс", так что мы теперь до всех аэропортов едем меньше часа, и это, насколько я понимаю, самый успешный транспортный проект за все постсоветское время.
Но аэроэкспрессы помогают всем нам убраться отсюда куда подальше. А проблема с транспортом, который про то, чтобы остаться здесь. Есть бедные города и есть богатые, кроме того, есть бедные люди и богатые. Но есть разные промежуточные стадии, и мы как раз в промежутке. Для нас машина — признак богатства, а езда на общественном транспорте — признак бедности. Это свойство бедного города. Богатые города — те, у которых качественный общественный транспорт, и пользоваться им — значит уважать себя за принадлежность к городской общине. Лондонский автобус не для туристов красный и двухэтажный, а для своих, потому что надо жить в Лондоне, чтобы понимать, куда он едет и как им пользоваться.
Москва с ее общественным транспортом — город бедный, но люди в нем — вовсе нет. Это и есть промежуточная стадия. Богатые люди в бедном городе покупают 300 тысяч машин в год, и еще 200 тысяч покупает область, и так уже 10 лет. Это означает, что если город развивается так, как он развивается, то мы идем к транспортному коллапсу. Это не рассосется. Это надо прекратить.
Главное — бесплатная парковка в центре. Ее необходимо извести. Ее необходимо извести потому, что припаркованные машины забирают у нас до трети дорожного полотна. Ее необходимо уничтожить потому, что, если ее не будет, люди пересядут на общественный транспорт. Кто ездил по Риму, Парижу или Лондону, знает, что там время поиска парковки сильно превышает собственно время поездки, и когда найдешь место, стоит это дело за час в центре примерно как 3 литра бензина. В Нью-Йорке месячный абонемент на парковку стоит 1,5 тысячи долларов — столько же, сколько первый взнос за седан-трехлетку в салоне.
Это если узко о парковке. Шире — о цене владения автомобилем. У нас в общественном транспорте основной является схема "автобус+метро", что обходится туда-обратно в 100 рублей в день. Это соответствует цене бензина на 30-50 км, что равняется среднему расстоянию, который проезжает в день работающий москвич. Это означает, что можно бесконечно строить дороги, развязки и туннели — они немедленно забьются новыми пробками. Если ехать на машине стоит столько же, сколько автобусом и метро, а то и дешевле, то на машины в итоге пытаются пересесть все.
Москва должна превратиться из города, в котором никуда невозможно проехать, в город, где нигде невозможно припарковаться. Москва должна превратиться в город, где бросить машину на перехватывающей парковке и доехать до двери на такси стоит столько же, сколько доехать до места на своей машине и припарковаться в 300 метрах от своего офиса. Москва должна превратиться в город, где цена владения машиной должна вырасти в три раза (и даже в этом случае она не достигнет европейских аналогов). И здесь бессмысленно говорить, что у нас не европейская зарплата. Машины ездят не от нашей зарплаты, а от цены инфраструктуры, а она у нас не ниже европейской, а выше. И не только потому, что мы воруем на дорожном строительстве, а потому, что зимой холодно и асфальт гибнет в два раза быстрее. Хотя, конечно, и потому что отчаянно воруем.
Это зависит не от власти, не от легитимности выборов, даже не от государственного строя, это просто проблема 15-милионного города с радиально-концентрической структурой, в котором в центре на 5 процентов территории сосредоточено 35 процентов рабочих мест. Если хотите — естественнонаучная, а не политическая проблема. И это все очевидные меры, и никаких других путей нет. Все это должно произойти, и произойти сейчас. И нет на сегодняшний день специалистов, которые предложили бы какие-нибудь другие решения. И нет города, который решил бы проблему иначе. Но теперь смотрите.
У нас есть сегодняшнее состояние, и есть то, куда мы должны прийти. Соответственно возникает переходный период. Эта будет ситуация, в которой присутствуют черты как сегодняшней истории, так и будущей, что означает следующее. Общественный транспорт останется таким, какой он есть, поскольку быстро он хорошим не становится. Такси подорожает, поскольку на него вырастет спрос. Джихад-такси, прослышав про такое, понаедут сотнями — они не паркуются, так что им будет раздолье. Их будут ловить полицейские и националисты. Это сильно упрочит дружбу народов. Ни с того ни с сего повысится цена владения автомобилем, и все офисные работники и секретарши, которые купили машину по ипотеке, чтобы продемонстрировать себе и остальным свой новый социальный статус, упрутся носом в то, что ездить они на своей машине не могут, а ипотеку платить надо. Москва из города, в котором никуда невозможно доехать, превратится в город, где не только не доедешь, но и не припаркуешься. И так будет минимум год, хотя если судить по европейскому опыту — три-четыре года.
Ликсутов — он отчаянный человек. Платная парковка в центре Москвы вводится с 1 июля.
И это ужас. То, что он собирается сделать, действительно нужно делать. Я живу в центре, у меня две машины, и я понимаю, что его меры для меня лично — это черт знает что такое, мне теперь где же их парковать-то? Но как человек, понимающий про урбанистику, я знаю, что нет другого выхода. С другой стороны, мне звонят и просят помочь убедить население, и как человек, понимающий в пиаре, я не знаю, как это сделать. Люди не убедятся. Даже когда общество дружит со своей властью, эти меры так болезненны, что обычно они на некоторое время ссорятся. Редкому мэру удается усидеть на своем посту после транспортной реформы. А у нас этой дружбы пока нет и не предвидится. Это вам будет не "белое кольцо" с воздушными шариками, это будет перегороженные разъяренными автомобилистами магистрали и поджоги правительственных машин.
И вот это именно что конкретный пример того, как политическое нестроение, которое с нами приключилось, мешает нам жить дальше. Общество не может решить транспортную проблему самостоятельно, самостоятельно оно живет по рыночным законам. Адам Смит объяснил нам про булочника, что при капитализме он конкурирует с другим булочником, и в результате общество получает все больше булочек лучшего качества по меньшей цене. Но здесь это работает так, что один гражданин покупает себе машину лучше, чем у соседа, и в итоге ни один из них не может никуда проехать. Государство не может решить проблему без общества, потому что тут люди должны пожертвовать частью своего личного удобства для общественного блага, веря, что в итоге государство всем сделает лучше. А кто ж в такое поверит в нашей местности? Дураков нет.
Дураков нет, дорог тоже нет, а беда осталась. Мы влипаем в пробку. Я бы сказал, в историческую пробку. Как бы не прорвало
