Сегодня мне приехала камера. Старый панасоник в красной коробке. На компактную вхс-кассету я записал окна панельного дома.
Сейчас зима, сугробы возле подъезда лежат, я в них встал напротив окон, прислонил глаз к черно-белому видоискателю и нажал на кнопку записи.
Я стоял в снегу, записывал людей на кухнях. Люди ничего особенного не делали. Ставили кипятиться чайник, толкли картошку на пюре, мыли посуду. Женщина в халате с попугайчиками пришла на кухню, начала что-то искать. Суетилась, говорила, наверное, самой себе под нос. Она ничего не нашла, села за стол, достала пачку сигарет, повертела ее и положила в карман халата. Обхватила лицо руками, помяла волосы, встала и ушла. Люди на кухне, где закипел чайник смотрели в кружки, когда отпивали чай и ставили их обратно на стол. А когда пили, закрывали глаза. На одной кружке был нарисован цветок, похожий на герань. Он был красивый и его хотелось бы полить прямо из этой кружки. Дуршлак с погнутой ручкой висел на кухне, где никого не было.
Хозяина не существует вполне, как и не существует меня. Но он придет и единственный посмотрит в окно. Мы кивнем друг другу, и я уйду, отряхивая ноги нелепо, как будто на лыжах.
Дома я просматривал кассету. Истории этих людей настолько малы, что невозможно их определить ни к этюдам, ни к зарисовкам. Это маленькие кадры на вхс-пленку. Вне ее они незначительны, но через кассету всегда приятнее смотреть за бытовым.
Временное осталось с нами навечно, и в свете арктической тоски я замерз за окнами, наблюдая кухонное мельтешение.
Нет ничего важней человека на кухне.
Unsplash by Hanhs-Jurgen Mager
Егор Сомов
