Академик Дмитрий Швидковский считает собор Парижской Богоматери частью русской культуры. Полагает, что французы не обойдутся без консультаций наших специалистов. И надеется, что через три года люди увидят Нотр-Дам таким, каким он был до пожара. Об этом президент Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН), профессор Сорбонны рассказал «Известиям» накануне годовщины трагедии. 15 апреля 2019 года святыня христианского мира пострадала в огне.
— Прошел год. Были проведены все возможные экспертизы и расследования. У вас есть информация о том, что стало причиной пожара?
— Короткое замыкание при сварке. Работы велись на чердаке у башни.
— Кого-то наказали?
— Отстранили от работы директора по реставрации, рабочих, которые были там задействованы, и архитектора. Во Франции за каждым памятником закреплен главный архитектор охраны памятника.
— Деньги на восстановление Нотр-Дама собирали всем миром. Вам известно, сколько удалось собрать?
— Миллиарды евро. И, конечно, они пойдут не только на восстановление поврежденных пожаром частей, но и на целостную реставрацию всего собора. Это очень важно для памятников такого уровня. Французская реставрационная наука придерживается той точки зрения, что нужно прежде всего сохранить образ здания.
— Кто и как контролирует расход средств?
— Насколько я знаю, это очень строго контролируется. Ведь деньги в основном перечисляли французские предприятия. Но главный вклад внесли корпорации. Один парфюмерный концерн перечислил более €100 млн.
— Когда у нас стали призывать пожертвовать на Нотр-Дам, поднялась волна противников этой благотворительности. Пошли разговоры, мол, почему надо помогать парижскому собору, когда у нас полно своих бедствующих церквей. Что вы думаете по этому поводу?
— Конечно, лучше было бы поддерживать и восстанавливать свои храмы, но все-таки собор Парижской Богоматери — памятник всемирного наследия, не только французский. Как афинский Парфенон или наш собор Василия Блаженного, это достояние всего человечества. Он, безусловно, входит и в русскую культуру. Изучается во всех наших архитектурно-строительных, искусствоведческих, исторических школах и университетах.
— Почему этот храм считают святыней?
— Чтобы храм стал святыней, требуется соответствующее отношение людей и определенные ритуалы. Собор Парижской Богоматери был не только религиозным, но и гражданским, политическим, культурным символом на протяжении всего своего существования.
Потрясающее событие описано в «Военных мемуарах» генерала де Голля. Когда Париж освободили от фашистов, он шел пешком по городу именно к этому собору. И на этом пути его встречали толпы горожан.
Кроме того, в Нотр-Даме хранился терновый венец Христа. Когда-то крестоносцы привезли его из Константинополя в подарок французскому королю. Во время пожара он находился в соборе. Но не пострадал. Сейчас венец находится в ризнице парижского архиепископа.
— Еще год назад наши специалисты были готовы выехать в Париж, чтобы помогать. Это удалось?
— Французы приглашали наших реставраторов, инженеров и архитекторов на консультации. Но в работах они не участвовали. Французская позиция такая: свои памятники мы должны реставрировать сами. Это национальный принцип. Согласитесь, было бы странно, если бы мы пригласили кого-то реставрировать храм Христа Спасителя или тем более Успенский собор Кремля. Хотя это, в общем, условности, но французы очень им подвержены, начиная с эпохи генерала де Голля. Голлизм не умер, это идеология: Франция превыше всего, в том числе в области искусства.
— Мнение каких российских экспертов понадобилось при реставрации?
— Это специалисты в области статики сооружений и материалов. Как должен выглядеть собор Парижской Богоматери, французы решат сами. А вот проблема, которую без наших специалистов вряд ли удастся решить, это насколько можно доверять камню, подвергшемуся действию огня. Дело в том, что там разные камни на ребрах сводов и в заполнении междуреберного пространства. Во втором случае они легкие, типа ракушечника, а ребра сделаны из твердого известняка.
Есть также опасения в отношении несущих конструкций. Это вопрос международной дискуссии с участием не только России, но и других стран.
— Стены стали хрупкими после пожара?
— Этого нельзя сказать в целом по собору. По разным его частям была разная температура, в ходе тушения где-то быстрее справились, где-то дольше горело. Особенно пострадало то, что было сделано не в Средние века, а при перестройках. Например, в XVIII веке в ходе Французской революции собор перестраивали под «храм разума». Материалы были хуже тех, что использовались в эпоху Средневековья.
В XIX веке в Нотр-Дам внесли довольно много металлических конструкций. Соборный шпиль на средокрестии не такой большой, но высокий, был чугунным, с деревянной основой. Соединение таких материалов характерно для XIX столетия. Именно эти конструкции загорелись год назад. Считается, что чугун уже нельзя восстановить. Сначала даже хотели объявить международный конкурс на воссоздание шпиля. Стали поступать предложения, большинство из них было вне реставрационного контекста, в духе актуального искусства. Кто-то из архитекторов предлагал, например, сделать стеклянный поток, спускающийся вниз и доходящий чуть ли не до земли. Всё это очень смутило заказчиков — правительство Франции и парижского архиепископа, и конкурс спустили на тормозах.
— Так каким же будет Нотр-Дам после реставрации?
— На сегодняшний день предполагается восстанавливать облик, который был до пожара. Потому что это собор, который мы знали и любили. Он был создан опять же не в Средневековье, а мастером эпохи Наполеона III Эженом Виолле-ле-Дюком в XIX веке. Я считаю его творение великим. Он восстанавливал то, что было уничтожено в эпоху революции Робеспьером. Например, изображения праотцев и пророков на фасаде Нотр-Дама. Библейских персонажей тогда приняли за королей Франции. Был выписан специальный декрет Конвента и в назидание потомству статуям отрубили головы. Они сохранились, находятся в музее Клюни в Париже. А Виолле-ле-Дюк сделал статуям новые головы.
Кстати, знаменитые химеры Нотр-Дама — это произведения эпохи позднего романтизма XIX века. Средневековая скульптура, которой снаружи оформляли здания, почти во всех памятниках в мире обновленная. Например, в Реймсском соборе детали декора оказались серьезно повреждены ветром, дождем, потеряли форму. Не может такая тонкая изысканная скульптура выдерживать климат Франции. Это не Греция. Если бы англичане не выломали из Парфенона скульптуры, они бы могли до сих пор там сохраниться.
— Как быстро идут работы?
— В общем, реставрация продвигается. Там, конечно, стоят леса, это еще не то пространство, которое было, но все-таки туда уже разрешили войти. 10 апреля прошла первая служба. В католическом мире была Страстная пятница. Символически отслужили полную мессу с литургией в этот важный для христиан день. Правда, было допущено мало людей, но из-за коронавируса, не из-за состояния собора.
— Крыша есть сейчас в Нотр-Даме?
— Временная, металлическая, деревянная очень опасна.
— Серьезно ли пострадали витражи?
— На мой взгляд, процентов двадцать все-таки утрачено. Больше пострадали боковые Розы. Центральная Роза практически не тронута.
Как их восстановят — вопрос открытый. Были предложения делать современные витражи. Но, скорее всего, их будут восстанавливать реставрационным путем.
Собор горел не один раз, витражи тоже менялись. Пока реставраторы не торопятся. Вопрос — что и в каком столетии было вставлено в эти витражи — нуждается в исследовании.
— Откуда вам известны такие подробности?
— Я дружу с некоторыми специалистами, консультантами по готической архитектуре. Это прежде всего французы, у них самые интересные готические сооружения.
— Как долго будут реставрировать собор?
— Никто не спешит, хотят сделать правильно и хорошо. Думаю, это займет еще два-три года как минимум. Тянуть специально никто не будет.
— В связи с коронавирусом там остановились работы?
— Нет.
— Французы смотрят на восстановление с оптимизмом или они считают, что прежний Нотр-Дам не вернуть?
— С абсолютным оптимизмом. Они считают, что собор выйдет из этой истории более адекватным первоначальному облику. Сейчас практически завершено проектирование реставрационных работ.
— Вы за что-нибудь переживаете в этой работе?
— Переживаю за шпиль. У меня нет определенной точки зрения, что с ним лучше сделать. Нужен ли он вообще, потому что это все-таки целиком XIX век. С другой стороны, все привыкли, что этот шпиль был. Наверное, он и будет. Подождем немного и увидим.
Зоя Игумнова
