Челка выбивается из-под косынки, в руках семиструнная гитара - какой-то клуб, битком набитый посвященными слушателями, - она на сцене, поет своим высоким детским голоском свои стихи.
Любви моей ты боялся зря -
Не так я страшно люблю!
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
«Я страшно тебя люблю», - говорим мы. Привычный оборот, обозначающий сильное чувство. Поэт, вслушавшись в привычное, обращается к первоначальному смыслу. Страшно - следовательно, боится тот, кого страшно любят. Поэт утешает: не бойтесь, если тот, кто любит, ничего не требует взамен.
Новелла не выговаривает звук Ш, у нее он получается как Ф - с ребятишками это бывает. Она взрослая, и жизнь у нее взрослая, а восприятие жизни - ребячье. Незамутненное, ясное, настоенное на чистом романтизме.
Стихотворение называется «Девушка из харчевни». У Новеллы Матвеевой немало стихов, где действует то рулевой на шхуне, то паромщик, то стекольщик, то погонщик, то рыбачка, то шарманщик, то змеелов. Ее влекут люди корневых занятий, она ощущает себя наследницей того корневого, что существовало от века.
Девушка из харчевни - ни на кого не похожая Новелла Матвеева. Откуда она взялась такая?
Я помню возбуждение, царившее в редакции «Комсомольской правды», когда назавтра у нас шел целый газетный лист стихов никому не известной Новеллы Матвеевой. Рабочую полосу (имевшую тогда большой формат) таскали из отдела в отдел, читали вслух и про себя, приходили в восторг, спрашивали, кто что знает про автора. Говорили, что родилась в Царском Селе, живет бедно, работала чуть ли не нянечкой в подмосковном детдоме и ей немногим за двадцать…
Потом я узнаю, что она прежде всего - от папы с мамой. Папа - исследователь-географ, член Всесоюзного географического общества, мама - преподавательница литературы в школе и сама поэтесса. Слабая здоровьем девочка росла в благодатном мире культуры. Через мечтательность, через упоение чтением проходят многие - из многих произрастает единственная Новелла Матвеева.
Если вы войдете в подъезд одного из московских серых домов сталинской архитектуры в Камергерском, подниметесь на нужный этаж и постучите в нужную дверь просто так, без звонка, без предварительной договоренности, вам, скорее всего, не откроют. За дверью живет робкое, но и сильное, трепетное, но и твердое существо, которое превыше всего ценит свою свободу, возможность быть собой и не позволяет вторгаться без спросу в ее жизненное пространство. Но уж если она вас приняла и признала, нежнее, искреннее, теплее человека нет.
«Я в поэзию пришла по лезвию», - признается она.
Кто-то, с газеткой в руке, однажды сказал ей, что она оторвана от жизни. Она тихо засмеялась про себя: от какой жизни?
Ветер, окраина, река, море, звезда, мир Пушкина и мир Шекспира - сущности, в которые она вглядывается тайным внутренним зрением. В них заключается ее вечная жизнь.
ПОДБОРКА СТИХОТВОРЕНИЙ НОВЕЛЛЫ МАТВЕЕВОЙ
Девушка из харчевни
Любви моей ты боялся зря -
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события - страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.
Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.
***
Вы думали, что я не знала...
Вы думали, что я не знала,
Как вы мне чужды,
Когда, склоняясь, подбирала
Обломки дружбы.
Когда глядела не с упреком,
А только с грустью,
Вы думали - я рвусь к истокам,
А я-то - к устью.
Разлукой больше не стращала.
Не обольщалась.
Вы думали, что я прощала,
А я - прощалась.
***
Цыганка
Развесёлые цыгане по Молдавии гуляли
И в одном селе богатом ворона коня украли.
А ещё они украли молодую молдаванку:
Посадили на полянку, воспитали как цыганку.
Навсегда она пропала
Под тенью загара!
У неё в руках гитара,
Гитара, гитара!
Позабыла все, что было,
И не видит в том потери.
(Ах, вернись, вернись, вернись!
Ну, оглянись, по крайней мере!)
Мыла в речке босы ноги, в пыльный бубен била звонко.
И однажды из берлоги утащила медвежонка,
Посадила на поляну, воспитала как цыгана;
Научила бить баклушки, красть игрушки из кармана.
С той поры про маму, папу
Забыл медвежонок:
Прижимает к сердцу лапу
И просит деньжонок!
Держит шляпу вниз тульёю...
Так живут одной семьёю,
Как хорошие соседи,
Люди, кони и медведи.
По дороге позабыли: кто украл, а кто украден.
И одна попона пыли на коне и конокраде.
Никому из них не страшен никакой недуг, ни хворость...
По ночам поют и пляшут, на костры бросая хворост.
А беглянка добрым людям
Прохожим ворожит:
Всё, что было, всё, что будет.
Расскажет, как может...
Что же с ней, беглянкой, было?
Что же с ней, цыганкой, будет?
Всё, что было, — позабыла,
Всё, что будет, — позабудет.
***
Смех фавна
Суди меня весь мир! Но фавна темный смех
Мне больше нестерпим! Довольно я молчала!
В нем - луч младенчества, в нем же - зрелый грех:
Возможно ль сочетать столь разные начала?
Но сплавил древний миф козлиный хвост и мех
С людским обличием. Невинный вид нахала
С чертами дьявола. Злу Злом казаться мало.
Зло любит пошутить. И в том его успех.
Но есть же логика! И путь ее упрям:
Грех черен и хитер. А юмор чист и прям.
Где для греха простор - там юмору могила...
А если мы, шутя, вросли однажды в грязь,
Солгали с юмором и предали смеясь,
То чувство юмора нам просто изменило.
***
Мне кажется
Мне кажется порой, что умерли стихии —
Такие, как Земля, Огонь, Вода и Воздух.
А заменили их... какие-то другие —
Из приготовленных на беззаконных звёздах;
Что до сих пор трава, наш друг многовековый,
Напрасной зеленью сияла перед нами;
Что кто-то изобрёл закон природы новый,
Повелевающий расти ей — вверх корнями!
Что в джунгли отпустил шарманщик обезьянку,
Но джунглей больше нет; их царственное платье
Сорвали, вывернули, с криком, наизнанку!
Мне кажется, о них — век буду горевать я,
И плакать буду я — счастливцам на потеху
По истинным слезам и подлинному смеху.
Оставить комментарий
Всего 0
