Публикуем рассказ о готовящейся пересадке тела российскому программисту с мышечной атрофией.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Прежде чем вы впервые его увидите, вы должны помнить: он никогда не был здоров. Его не смущают оценивающие взгляды людей вокруг. К нему относятся как к чудаку, который решил прикончить себя. Он въезжает на сцену бизнес-центра в Аннаполисе на коляске и улыбается во весь рот. Он — подопытный в медицинском эксперименте тысячелетия.
Валерию Спиридонову был год, когда врачи поставили ему диагноз «мышечная атрофия». В три ему стало трудно поднимать руку над головой. В восемь позвоночник стал искривляться. В девять он сел в инвалидное кресло. Он не хотел надевать корсет. Он не помнит, как менялось его тело. В четырнадцать позвоночник принял форму крюка. В день своего совершеннолетия Валерий таскал на спине пузырь: его органы завалились в кучу, как рождественские игрушки.
Они с матерью поселились в двухкомнатной квартире на краю Владимира, в старом военном городке. Расширили дверные проемы для коляски, установили у подъезда пандус. Валерий почти не выходил из квартиры, целыми днями сидел в интернете и зарабатывал деньги онлайн. Говорят, пару раз он пытался попасть в ночные клубы, но его ни разу не пропустил фейсконтроль. Мышечная атрофия изменяла его тело каждый день, но его рассудок по-прежнему был в порядке.
Однажды они с матерью пили кофе на кухне и смотрели телевизор. В сюжете говорили об итальянском хирурге Серджио Канаверо, который обещал поставить на ноги парализованного, пересадив его голову на новое тело. Он обещал склеить спинной мозг. Он вертел в руках спагетти и банан.
«Я посвятил этому тридцать лет жизни», — сказал Канаверо.
«Я готов стать частью эксперимента», — сказал Валерий.
«Поживем — увидим», — сказала его мать.
***
Операция должна пройти в декабре 2017 года, на Рождество. Два пациента будут плотно зажаты в специальных рамках. Валерий — под наркозом, второй — будет мертв в результате клинической смерти. Это может быть кто угодно: гонщик, разбившийся на мотоцикле, раковый больной или приговоренный к смертной казни заключенный. Клинком из тонкого слоя нитрида кремния спиной мозг обоих разделят на две части. Начнется соединение артерий тела и головы. Трахея. Пищевод. Позвоночник. Когда настанет черед спинного мозга, появится Канаверо. Он присоединит десять или двадцать процентов нервов, чтобы восстановить некоторые функции тела. Когда все кончится, Валерия погрузят в искусственную кому на три недели. Потом месяцы, годы реабилитации. Симуляторы виртуальной реальности, гипноз, пресс-конференции. Нобелевская премия.
Следующие годы Валерий Спиридонов будет настоящей сенсацией. Его новое тело станет мелькать в каждом утреннем шоу на телевидении. Его назовут чудом света. Его назовут мессией.
«Это будет намного серьезнее, чем высадка на Луне, — как-то написал ему Канаверо. —Никого не слушай. Все, что тебе известно, Вал, это — ложь».
Хуже смерти
Канаверо среднего роста, со впалыми скулами и гигантским блестящим лбом. Он одет в темно-синюю рубашку поло с расстегнутыми пуговицами. Канаверо загорелый и мускулистый. Он похож на порноактера. Он — практикующий нейрохирург из Турина. Ему чуть больше пятидесяти. После того как в феврале 2015 года Канаверо заявил, что собирается пересаживать голову русского программиста на новое тело, представители католической церкви заявили, что он идиот, а пересадка головы — попытка соединить две души воедино. Тогда же больница в Турине разорвала с ним контракт. Он стал изгоем. Теперь он привел своего знаменитого пациента, чтобы представить его американской Академии нейрохирургов и хирургов-ортопедов в Аннаполисе, штат Мэриленд.
Первым доктором, пересадившим голову живому существу, был американец Роберт Уайт в 1972 году. Его мартышки жили не дольше восьми суток. Он усыплял их, потому что не мог соединить спинной мозг. Но делал это снова и снова. Уайт был влюблен, его друг умирал от рака. Он собирался пересадить его голову на живое тело. Но мартышки снова и снова просыпались парализованными. А десять лет назад появились морские свинки, которые смогли двигаться после операции: их мозг разрезали острым лезвием, как на сцене Канаверо разрезал банан, и соединили полиэтиленгликолем, как Канаверо соединял дольки банана с помощью спагетти.
«Я понимаю, первая операция будет похожа скорее на “Китти-Хокк”, чем на “Боинг-747”».
В Аннаполисе доклад Канаверо восприняли как пустышку. Хирурги выходили из зала, пока он ходил по сцене, сдавливал в руке банан и месиво падало на пол. «Но если надрезать банан посередине, если сделать это очень тонким ножом, с мозгом все будет в норме». За его спиной менялись картинки: Валерий Спиридонов, Франкенштейн, Терминатор.
«В конце концов вы напичкаете его тело гормональными стимуляторами, и он сойдет с ума».
«С точки зрения науки, это не может быть воссоздано. Это не может быть воссоздано никогда».
«Вы сумасшедший».
«Мозг должен интегрироваться с химией тела и его нервной системой. Результатом вашего эксперимента будет маразм или тяжелая психическая инвалидность».
«Вы предлагаете несчастному то, что хуже смерти».
***
Риск того, что Валерий умрет на операционном столе, если проводить операцию по пересадке тела сегодня, равен ста процентам. Он в этом даже не сомневается. Он ждет, пока первое животное выживет после трансплантации. Пока Канаверо лишь показывает ему видеозаписи с белыми мышами, которые бегают в лабиринте как контуженные. В Харбине их спинной мозг разрезали на две части, а затем снова склеили. Китай — это единственное место на планете, где Спиридонову готовы отрезать голову. Во всем остальном мире эта операция — жестокое убийство.
Если отбросить в сторону все хирургические нюансы, сам факт того, что новое тело Валерию не жизненно необходимо, вызывает кучу этических споров. Стоит ли повышающая качество жизни операция таких рисков? Он может умереть на операционном столе уже в тот момент, когда голову отделят от тела. Он может умереть из-за отторжения тканей. Он может умереть из-за того, что мозг не обретет должный контроль над телом.
«Представьте: ваш ребенок в один прекрасный день попал в автокатастрофу, его доставили в больницу, но его мозг мертв. С этим нельзя ничего поделать. А теперь представьте: я — доктор, и я говорю вам, что мы ничего не можем сделать для мозга вашего ребенка. Но если вы предоставите нам его тело, когда-нибудь, с новым хозяином, оно подарит вам внуков».
Если Валерий выживет, до конца жизни ему придется пичкать себя таблетками. Он был первым из тех, кто связался с Канаверо и предложил ему свое тело. Доктору писали парализованные после падения с мотоцикла, ему писали транссексуалы, ему писали другие люди с мышечной атрофией, ему писали раненые солдаты, ему писали толстяки. У миллионов людей, чьи тела обезображены, появилась надежда.
«Мы на верном пути, — говорит Канаверо в Аннаполисе. — Забудьте о конце света, ядерных взрывах, метеоритах. В мире живет восемь миллиардов людей, которые не собираются умирать. Всех нас хотят оцифровать. Хотят лишить людей тела. Я не против, но мне бы хотелось остаться с телом, я люблю девушек».
В заложниках у тела
У Валерия бодрый голос. Он говорит со мной через домофон. Просит проверить, закрыл ли я дверь. Говорит: «Я открою, а ты толкай». Просит повесить на место трубку от домофона, которая болтается на уровне моих колен. Я здороваюсь с ним, протягиваю руку, наклоняюсь и сам беру его за руку, она не разгибается. Тонкая детская ручка. Он разворачивает коляску джойстиком и едет по паркету в свою комнату. На стенах развешены фотографии их семьи: он, его мать, отец, брат с женой и племянник. Тут же фотография Канаверо. «Раньше у нас была собака и канарейка, но теперь главное домашнее животное здесь я», — говорит Валерий и улыбается во весь рот. Эмоции на его лице быстро меняются. Он вертит головой, вскидывает брови, щурится. У него живое лицо и почти мертвое тело.
Он рассказывает, что ему часто пишут сумасшедшие и предлагают для пересадки свое тело. «Они считают, что их жизнь бессмысленна». Ему пишут православные и переживают за его душу. Доктора пишут, что его душа не может жить в таком уродливом теле, поэтому стоит идти до конца.
«Посмотрим, что тебе оставила матушка», — говорит Валерий и заезжает на кухню. На салфетке стоит высокий бокал для вина и кока-кола. Его мать работала детским психологом, а последний год она на пенсии. Она ходит на йогу и пилатес. Прямо сейчас она на занятиях в фитнес-клубе.
Я пытаюсь не пялиться. Пытаюсь не смотреть на вздутый пузырь на его спине, на ногу, которую он закидывает на колено, как палку, чтобы держать равновесие, на его тонкие запястья. Пытаюсь отвлечься на его бороду, на светлые глаза. Он не употребляет наркотики, алкоголь, ест витамины и отказался от соли, потому что не знает, состоится ли операция. Они с Канаверо на связи, но сейчас доктор в отпуске до сентября. В последний раз из Харбина ему показывали обезьян, чей спиной мозг надрезали, а затем склеили вновь и усыпили.
«Может, у них есть что-то новое? — спрашивает он меня, как будто я что-нибудь знаю. — Может, они приберегли что-то напоследок?»
***
Я не знаю, с чего начать. Тело — это сложный и интимный предмет. С одной стороны — личный, с другой — общественный. Я говорю: «Ты стоишь на учете у психотерапевта?»
«Пока нет», — отвечает Валерий.
Я рассказываю ему про Клинта Халлама. Ему первому в мире пересадили руку, но он не выдержал. Ему было страшно жить с новой рукой, и он просил врачей отрезать ее. Они отказали. Он настаивал. Они все равно отказали. И тогда Халлам перестал пить лекарства, а руку прятал под длинными рукавами. Докторам пришлось ампутировать то, что от нее осталось. Говорят, Халлам оказался чокнутым.
Мы на балконе. Спиридонов курит вишневые сигареты. Он еле поднимает пепельницу. Чтобы мышцы совсем не перестали функционировать, он старается качать их айфоном, как гирей. Он старается сам поднимать кружку с кофе и держать пепельницу.
«Каждый из нас понимает, в чем он участвует и чем рискует, — говорит Валерий. — Я не чувствую радикальных перемен в себе каждый день. Я себя чувствую стабильно последние лет пять, десять».
«То есть твоему здоровью ничего не угрожает?» — спрашиваю я.
«Изредка у меня бывают ушные пробки».
«Ты можешь позволить себе заниматься сексом?»
«Могу, — говорит Валерий. — Более того, моя девушка провела исследование, и моя болезнь не передается по наследству».
«Подожди, так у тебя есть и работа, и квартира, и девушка?»
«Ну да. Все как-то быстро и далеко зашло».
Тогда зачем ему понадобилось новое тело? Операция продлится 36 часов, а после нее и до скончания своих дней ему придется жить с кучей таблеток и ограничений. Он может оказаться парализован и тогда не сможет содержать семью. Американские доктора говорят: лучшее, что может предложить ему Канаверо, — это быстрая смерть под наркозом.
Двадцать пятый процент
Несколько месяцев назад в северной части Харбина появился Ван Хуаньмин. Ему 62 года, он работал в государственной газовой компании. Двадцать лет назад он получил травму спинного мозга в шуточной драке на месторождении. Он — второй претендент на пересадку тела. Он готов ложиться под нож хоть сейчас.
Канаверо говорит, что операцию могут транслировать в режиме онлайн. Он говорит: «Возможно, китайцы захотят прооперировать своего пациента первым. Чисто ради проверки технологии. Как “Аполлон-10”. Валерий будет “Аполлоном-11”». Он называет его «Гагариным» и просит быть немного итальянцем, то есть относиться к жизни так, как будто секунду назад выпил бутылку граппы.
Через щель между стеной и дверью я смотрю, как Валерий пьет кофе на кухне. Он подъезжает к столу, где на самом краю его мать в ряд расставила кружки. Остается только наклонить их — и кофе польется в рот. Он приезжает в свою серую комнату, и я говорю: «Для тебя важно быть первым человеком, которому пересадят новое тело?» Человек с пересаженным сердцем прожил не дольше полутора часов. Человека с пересаженным лицом японцы назвали пятидесятым чудом света.
Он говорит, что не испытывает к этому ревности. Он говорит: «Я в своем уме, я не хочу намеренно идти на самоубийство. Если это будет сделано, может, даже не со мной, с китайцем, с вьетнамцем. А может, со мной. Выводы будут сделаны. Мы соберем данные». Мне кажется, он боится этой затеи. Мне кажется, он делает шаг назад, потому что теперь его жизнь стала гораздо приятнее. На днях его впервые пустили в ночной клуб, и он до утра слушал музыку, смотрел, как мерцает свет, а вокруг прыгают и машут руками, еще он пил коньяк. Его девушка медик, они гуляют по городу вместе, и она вечно хочет его чем-нибудь накормить. Он пока не знакомит ее с матерью, они встречаются в этой квартире, пока та на фитнесе. Но мать оставляет ей газировку и мороженое.
«Она интроверт. Она сама себя называет аутистом. Я не думаю, что ей нужно внимание. Хотя она очень смела».
***
Канаверо любит говорить о медицинских пионерах, которые были изгоями. Он говорит о Луи Пастере, которого считали безумцем, потому что он предположил, будто болезни могут быть вызваны микробами; что прежде, чем принимать роды, следует вымыть руки. Он говорит про Земмельвейса, который на сто лет раньше предположил то же самое, но умер в психушке.
«История человечества — это метод проб и ошибок, — говорит Канаверо. — Но мы должны оставаться мечтателями. Вы можете считать меня сумасшедшим, но мы должны верить в то, что мозг сможет управлять новым телом». После Аннаполиса он улетел в Нью-Йорк. Он обещал, что не покажется в Турине, пока не поставит Валерия на ноги. Он оставил там жену и двоих детей. «Я всегда был одиночкой, — говорит он. — Что такое два года жизни, если на кону — изменение мира?»
Два года назад Валерий Спиридонов был 3D-графиком на инвалидном кресле. Он проверял улицы Владимира на пригодность для колясочников. Он нанимал людей, чтобы те поднимали его с дивана и переносили в туалет. Он родился без шанса ходить по улице, как обычные люди. Его мать работала психологом в детском приюте. Его отец был военным. Они оба были здоровы. Ему достался неправильный участок гена от матери и отца. По генетической статистике Валерий Спиридонов мог родиться в 25 процентах случаев.
Через пару дней на экране моего компьютера появляется сообщение от Валерия. Он пишет, что сегодня снова гулял со своей девушкой, но они попали под дождь и около получаса простояли под ливнем в чистом поле. «Наверно, это того стоило», — отвечаю я. «Согласен, мы оба не пожалели». А теперь он, кажется, заболел. «Только бы не воспаление легких». Она хочет согреть его, познакомить его со своей мамой, приготовить ему ужин. «Только не отталкивай меня, — говорит она. — Мы поедим раков, тебя уложат в кровать, и всю ночь мы будем смотреть фильмы. Я позабочусь о тебе».
Сергей Мурашов
