Вроде, утихли ленты новостей, каждый час пополнявшиеся новостями о состоянии Собора Парижской Богоматери. Нотр-Дам-де-Пари пообещали отреставрировать, и парижанам совсем не важно, сколько на это уйдёт времени и денег. Но возникает вопрос: почему же миллионы взглядов по всему миру были прикованы к экранам, на которых ярким огнём полыхал очередной культурный памятник?
Кто бы мог подумать, что величественное здание, которое возводилось почти двести лет, оставив на себе следы огромного количества архитекторов разных направлений, и которое благополучно (почти) просуществовало более шестисот лет, почти полностью будет разрушено за несколько часов из-за какого-то пожара? Того времени, которое ушло на поглощение целых кусков собора, не хватило бы даже на то, чтобы внимательно рассмотреть каждый элемент его внутреннего и внешнего пространства.
Статуи, гаргульи, порталы, башни, шпиль и колокола; розы, витражи, орган, гравировки и, конечно же, реликвии: фрагмент Тернового венца, по преданию того самого, что был на голове Иисуса Христа во время казни, и один из гвоздей, что был использован для свершения одной из величайших ошибок в истории. Реликвии, спрятанные на такой случай в сокровищницу, до которой огонь доберётся в последнюю очередь, к счастью, уцелели. А вот сказать то же про остальные элементы нельзя.
Однако собор столь масштабно страдает уже не в первый раз.
Перенесёмся в конец XVIII века, в последнее его десятилетие, в те далёкие времена, когда о мультике «Горбун из Нотр-Дама» не могло быть и речи, как собственно, и о первоисточнике — романе Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» (писатель на тот момент даже не родился). Нотр-Дам-де-Пари, который многие века служил символом католической веры и знаменем французской монархии, во время Великой французской революции одним из первых принял удар восставших.
Так происходило всегда — никого не интересовало истинное назначение архитектуры и заложенный в неё смысл. Для французских революционеров собор был как красная тряпка для быка — объект, на котором можно выплеснуть свою ярость. В первую очередь Нотр-Дам-де-Пари представлялся им предметом невероятной роскоши церкви и власти, надменно возвышавшимся над нищим населением Парижа, а уже только потом — культурным достоянием. И занял собор не абы кто, а сам Максимилиан Робеспьер! С образом человека широкой мысли, демократические лозунги которого с упоением сейчас произносят в речах о свободе, его действия по отношению к собору явно не сочетались.
Был уничтожен шпиль, размещённый на крыше. Колокола без малейших раздумий «пускали в дело», переплавляя в пушки. Каменные короли, украшавшие церковь, — неодушевлённые остатки от былой силы монархии — были, словно самые настоящие и живые короли, обезглавлены. Из «твердыни мракобесия» собор был превращён в «Храм Разума». Но якобинцы поступили с ним, по иронии судьбы, крайне неразумно.
Уже тогда, в далёких 1790-х годах, жители Парижа с ужасом наблюдали за тем, что восставшие революционеры делают с их достоянием. Возможно, роль сыграл также страх верующих перед тем, что их постигнет кара за разрушение Божьего дома. Они выполняли требования Робеспьера и покорно платили свои кровные «на нужды революции», лишь бы собор уцелел. И он действительно уцелел, но внешний вид и внутренне убранство оставляли желать лучшего после всех «проказ».
Собор был почти уничтожен.
Возможно, время бы разрушило остатки собора, если бы к нему не привлекли внимание.
В 1802 году произошло два значимых события, решивших дальнейшую судьбу Нотр-Дам-де-Пари: собор был возвращён церкви и вновь освящён, а в небольшом французском городке Безансон родился уже упомянутый нами Виктор Гюго, который в марте 1831 года выпустит своё монументальное произведение «Собор Парижской Богоматери».
Пока на одной чаше весов была реставрация собора, а на другой — его полное уничтожение, Гюго удалось своим романом обратить внимание общества на проблему памятников архитектуры. При помощи простого приёма, которым в будущем будут пользоваться и Пушкин, и Достоевский, Гюго делает главным персонажем своего произведения не людей, а неодушевлённый предмет, здание — сам собор. Это и позволяет читателям иначе взглянуть на монументальное сооружение.
А теперь вернёмся в наши дни.
Собор Парижской Богоматери полыхает, и трудно отыскать человека, который радовался бы этому или бы был безразличен. О проблеме восстановления не может идти и речи: каким бы колоссальным нb был ущерб от пожара, деньги и возможности для его реконструкции нашлись бы в любом случае, для этого даже не нужно создавать очередное художественное произведение (у одного «Собора Парижской Богоматери» уже есть 14 экранизаций).
Более того, сами деятели культуры оказывают финансовую поддержку. Например, французская компания Ubisoft, в одной из игр которой фигурирует Нотр-Дам-де-Пари, решила пожертвовать на его реконструкцию 500 тысяч евро. Правда, новость о том, что «цифровой собор» станет основной моделью для реконструкции, всё же оказалась фейком.
Так чего же испугались люди, знающие, что Нотр-Дам-де-Пари уже не раз был на грани гибели?
Того, что это предвестие «революционных событий» или «апокалипсиса», как гласят версии конспирологов?
Вряд ли.
Скорее всего, люди просто испугались своего бессилия перед стихией. Ведь, как показывает история, если человек попытается разрушить культуру, то найдётся другой, который её сохранит. А если за дело берётся стихия (при этом далеко не революционная), остаётся лишь надеяться на лучшее, пристально следя за тем, как огонь пожирает вековую культуру.
Роман Морозов
