Владимир Владимирович Шахиджанян переслал мне письмо Ольги:
«Уважаемый Владимир Владимирович! Я регулярно прочитываю Ваши сообщения и иногда отвечаю Вам. Я владею десятипальцевым способом печатания на " клаве", так как работа была связана с компьютером и пришлось учиться на специальных курсах. Я ответила Вам свое мнение о работе нашей доблестной полиции. Я выросла и лучшую половину жизни провела при СССР и никак не могу понять современную жизнь, мой менталитет не хочет измениться. Почему у нас медицина стала платной? Почему образование стало платным? Почему сейчас люди не живут а выживают? Почему коммуналка сейчас стоит 50% от зарплаты или пенсии? Я много общаюсь с своими одноклассниками, однокурсниками и мы давно сделали вывод: что оказывается мы жили в коммунизме! Просто мы этого не знали и продолжали строить "светлое будущее". Как назвать строй, при котором медицина была просто отличной, образование в школе было лучшим в мире, после ВУЗа была гарантирована работа по распределению и жильё для молодых специалистов, пенсия была достойная, на зарплату можно было жить, а не выжить, мы не знали что такое национализм и все люди были братьями в прямом смысле слова? ЭТО И БЫЛ КОММУНИЗМ!!!»
И я не смогла не ответить.
Уважаемая Ольга! Вы ничего о себе не сообщили в анкете при регистрации на нашем сайте. Я не знаю, сколько Вам лет, то есть ровесницы ли мы. Я не вижу Вашего лица – нет фотографии. Я беседую только с Вашим письмом, адресованным Владимиру Владимировичу в ответ на его рассылку о полиции. И в отличие от Вас я не считаю, что в моей биографии был период коммунизма. Хотя я прошла все стадии «стадности»: была октябренком, пионеркой, комсомолкой… Только в партию не сподобилась попасть – никогда не стремилась. Коллективистской моя натура не была, просто эти вехи оказывались на пути взросления и пропуск какой-то из ипостасей воспринимался как наказание, лишение права быть как все, что в условиях советской власти воспринималось тревожным звонком инакомыслия. Вы забыли упомянуть в письме об идеологической подоплеке нашего бытия при якобы «коммунизме». Когда нельзя было думать, говорить и действовать в разрез с линией партии, обозначаемой в газетах «Правда», «Известия», «Советская Россия», «Пионерская правда», «Комсомольская правда»… Даже несмотря на такое количество (конечно, не чета изобилию после советской власти!), суть этих изданий была совершенно одинаковой. Разночтений не существовало. Я знаю, что такое цензура, потому что, попав на работу в «Известия», сама с ней столкнулась (правда, уже на излете, то есть, считайте, не всерьез), когда над твоим текстом производят карательно-марательные манипуляции, искажают смысл, убирая не то, что является секретным и может навредить стране или миру (поверьте, никакими секретами я и не владела), а то, что просто выглядит (вопиет об этом!) собственной точкой зрения автора. Ничего личностного, потому что мало ли до чего вы способны додуматься и договориться! Лучше пресечь заранее, на корню. Местоимение «я» в средствах массовой информации было в загоне в годы советской власти – все позиции следовало выражать от «мы», подразумевая общественность.
Ольга, Вы наверняка знаете расхожую фразу, что за все в жизни надо (приходится) платить. Только воспринимают ее часто, как слова о бумеранге, возвратности своих деяний. Я же приветствую и прямой смысл: все, что сделано, имеет цену: любой труд, любая услуга, любой товар. Все должно быть оплачено. Адекватно вложенным усилиям того, кто потрудился. В идеале он сам определяет сумму – а Вы как потребитель соглашаетесь или нет. И во втором случае ищете того, кто дешевле. Если человек преувеличил свою значимость, то рыночные отношения все отрегулируют: к нему просто не пойдут, он будет мало востребован, и сам поймет, что надо снижать стоимость. То же самое о качестве: если оно отвратительное, то Вы не станете покупать. И бракодел рухнет, закроется, сменит специализацию. Либо научится и исправится. Под влиянием спроса от конкретных покупателей.
При советской власти государство подменило собой личность. Когда-то французский король заявил: государство – это я. А у нас было наоборот. Государство определяло стоимость всего и всех. Вы написали, что у нас были бесплатные медицина, образование… Они были бесплатными не только для Вас, но и для тех, кто работал в сфере медицины, образования… Кто стоял по ту сторону баррикад. Они получали не по труду, а по потребностям, которые тоже обозначило (ограничило) государство. Этим такой паек, тем – другой, а номенклатуре – спецраспределители со спецпитанием, спецпакетами и спецобслуживанием. Вы действительно верите, что все были равны? Что все были счастливы от существовавшей для масс уравниловки?
Вы никогда не доплачивали в карман «благодетеля», который сделал для Вас что-то сверх существовавших нормативов (или качественнее, душевнее)? Не поощряли врачей конфетами или спиртным? А сантехнику не давали рубль прикорма, чтобы он и в следующий раз отнесся к Вашей проблеме ответственнее, не формально?
Советская власть предполагала альтруизм? Да! Именно таким людям было сложнее других существовать материально. Они выживали, как могли. А Вы пишете, что это сейчас происходит. Я помню, как мои родители старались прокормить нас с братом, работая инженерами, как откладывали на каждую покупку, как объясняли нам, что не могут выполнить наши просьбы. И страдали от наших слез в ответ на отказы. Как я завидовала одноклассницам, у которых появлялись модные вещи. Как на выклянченные у родителей деньги покупала у фарцовщиков пластинки и полиэтиленовые пакеты, с которыми тогда ходили, воображая себя носителями заграничной красоты, во всяком случае, причастности к чему-то иностранному. Как мы даже не мечтали оказаться за пределами Советского Союза, потому что все изначально были невыездными, не имели права выбирать пути следования (это дозволялось выборочно, за особые заслуги тем же государством в лице чиновников-телохранителей). Как я любила шоколадные конфеты с ликером (или ромом, уже не вспомнить), а потом они исчезли из продажи, и мне пришлось полюбить соевые батончики.
А как руководитель Краснодарского края Медунов пообещал Брежневу поставить стране миллион тонн кубанского риса, под который затопили плодороднейший чернозем. Рис вырастили и поставили. Только в таком количестве он не требовался. И многие годы спустя в различных сельпо пылились пачки этого риса. А топи превратились в полноценные болота, потому что рис на Кубани перестали выращивать, но вернуть земле плодородность не смогли или не захотели (все вокруг народное, значит, ничье, и гори все огнем, - вот лозунги советского человека, если по правде, как было, как думали). Зато у моей мамы была ночная сорочка с надписью «миллион тонн кубанского риса» по всему полю. Как память о расточительности, глупости, очковтирательстве, лизоблюдстве (всех процветавших при советской власти моментах).
И еще стадион в Краснодаре, отгроханный тем же Медуновым для футбольной команды «Кубань», которая тогда болталась в низах всех турниров, и стадион не помог ей подняться, но потешил властолюбие председателя крайкома партии.
И последнее от меня: про распределение и жилье для молодых специалистов. Мне повезло остаться в Москве (о чем мечтали все мои однокурсники, но, увы, столица и тогда была не резиновая, хотя иногородние изо всех сил старались до выпуска жениться или выйти замуж за прописку), но я несколько лет болталась вне закона, потому что пресловутое ограничение по метражу не позволило мне прописаться к родственникам с их согласия, а невозможность купить жилье (тогда были очереди, не помните уже? Многолетние! С многочисленными шлагбаумами!) обрекала на бесконечные переезды с одной съемной квартиры на другую (по воле хозяев, повышающих цену или просто передумавших). И я, работая в газете «Известия», не могла решить не то что жилищный вопрос, но даже проблему с пропиской (хотя редакция всячески за меня поручалась и ходатайствовала). Система держала оборону стойко. Поэтому я по гроб жизни буду благодарна Горбачеву за разрушенный железный занавес, потому что с этого началось воскрешение, как я считаю. А призрак коммунизма пусть и дальше бродит в вашей душе, если ей так комфортнее. Это не попытка Вас переубедить. Живите со своими привидениями, которые меня, к счастью, не успели задушить, хотя явно к этому шло: на последних курсах факультета журналистики мы обменивались запрещенной литературой, с трудом ее доставая, как когда-то пластинки и полиэтиленовые пакеты с яркими иноземными картинками (в отличие от тусклых советских), и готовились писать свои будущие статьи эзоповым языком, чтобы не сразу скурвиться. Но грянула перестройка. И все немыслимые тогда даже в мечтах свободы. И я никогда не забуду своего счастья. Вот это было счастье, а не Ваш якобы коммунизм.
