В 1929 году состоялось Общее собрание Академии наук, посвященное памяти В.И.Ленина в связи с годовщиной со дня его кончины. Собрание проходило в здании академии на Васильевском острове, — там, где стену украшает ломоносовская мозаика «Полтавская баталия». Корпус академиков, еще не переживший устроенного Луначарским разгрома, состоял почти целиком из членов дореволюционного постановления, мирно дремавших, пока с кафедры раздавались вялые речи немногочисленных выступающих.
Зал несколько оживился, когда Сергей Федорович Ольденбург объявил, что речь желает произнести президент.
Александр Петрович Карпинский поднялся, посмотрел вдаль и сказал:
— Многие таланты рождены Русской землей. Но двое из них были несомненными гениями — Владимир Ильич Ленин, годовщину смерти которого мы сегодня очередной раз горько оплакиваем, и Петр Великий.
Оживление в зале. После многозначительной паузы президент закончил:
— Владимир Ильич призывал каждую кухарку управлять государством. А Петр Великий пошел еще дальше. Он кухарку сделал императрицей.
(Из воспоминаний Александра Львовича Шапиро)
Когда Академсия наук была переведена из Ленинграда в Москву, то ее президент А.П.Карпинский не торопился переезжать, хотя в Москву были уже переведены все службы. Для него на Пятницкой улице отделали двухэтажный особняк (потом одно время в нем помещались институт истории материальной культуры и Институт искусствознания). А он все не едет. Шлют ему письмо: «Отделка особняка для вас закончена. Может быть у вас есть какие-то дополнительные пожелания?» Получают ответ: «Пожелание у меня одно — чтобы окна этого особняка выходили на Неву».
***
Кабинет академика Алексея Николаевича Крылова в здании Академии наук на Васильевском острове соседствовал с «камералкой» Института истории материальной культуры, в которой проходили практику студенты кафедры археологии Ленинградского университета. В один не очень прекрасный день Крылов обнаружил, что из его кабинета похищено несколько томов «Британской энциклопедии». Вызванная на место происшествия милиция установила, что давно заколоченная дверь между кабинетом и лабораторией свободно открывается, а в столе студента N. нашли несколько еще невынесенных за пределы лаборатории томов искомого издания. Студент после соответствующей проработки был сначала исключен из комсомола, потом из университета, но сверх того его обязали извиниться перед потерпевшим. Он предстал пред очи знаменитого кораблестроителя, рассказал ему о своих наказаниях, особо отметив, что тяжким и постыдным из них является акт личного извинения перед великим ученым, на что Алексей Николаевич растерянно сказал: «Голубчик! С вами поступили неоправданно жестоко! Ну кто из нас в молодости не крал книг?!» — после чего отправился к ректору и добился полного прощения незадачливому преступнику.
***
Юношей академик Андрей Николаевич Колмогоров намеревался стать историком и, посещая семинар С.В.Бахрушина, исследовал новгородские писцовые книги. Им было подготовлено и доложено в семинаре блестящее исследование. Сергей Владимирович высоко оценил доклад, но разбавил свою оценку замечанием: «Молодой человек! В исторической науке принято каждый вывод обосновывать двумя независимыми одно от другого доказательствами». На что молодой человек заявил: «В таком случае я предпочитаю науку, в которой достаточно одного веского доказательства!» Историческая наука потеряла великого исследователя, которого приобрела математика.
Доклад Колмогорова был издан через много лет после его кончины, когда выяснилось, что он опередил по крайней мере два поколения историков, занимавшихся новгородскими писцовыми книгами.
РЕАЛЬНЫЙ ПЛАН
Когда впервые внедрили поквартальное планирование в академических институтах, академик Алексей Алексеевич Ухтомский представил такой план: «1-й квартал — буду думать, 2-й квартал — буду думать, 3-й квартал — буду думать, 4-й квартал — если что надумаю, тогда напишу».
***
Академик Алексей Николаевич Толстой во время эвакуации в Ташкенте написал верноподданическую пьесу об Иване Грозном и решил проконсультироваться у ареопага академиков-историков, благо они все тогда находились там же. Прочел пьесу и просит критических замечаний. Все молчат. Толстой буквально взмолился: «Наверняка у меня есть ошибки и даже много! Помогите избавиться от них, чтобы мне потом не краснеть от стыда!» все молчат и дальше. Наконец академик Степан Борисович Веселовский робко поднял руку. Толстой облегченно вздохнул и внимательно слушает:
— Общеизвестно, что Иван Грозный не знал ни одного языка, кроме родного русского. Также общеизвестно, что Мария Темрюкова владела только своим дагестанским наречием, а по-русски не понимала ни слова. Скажите, пожалуйста, на каком языке они ведут у вас столь пространные диалоги?
Толстой снял очки, надел их, потом сдвинул их на нос, посмотрел поверх очков и ответил:
— На языке любви, Степан Борисович.
ОЦЕНКА ИСКРЕННОСТИ
Вскоре по окончании войны возобновилось участие советских ученых в международных научных конференциях. Одной из первых полетела в Нидерланды академик Анна Михайловна Панкратова, которая звание академика дополнила званием члена ЦК. Она как рачительная хозяйка предположила, что за рубежом ей доведется устраивать небольшие приемы, угощать зарубежных коллег... Не покупать же ей водку за границей, тем более что и валюту-то отсчитывали знаем какой мелочью. Водку надо везти с собой. И тут выясняется, что по нидерландским таможенным правилам можно беспошлинно провозить только одну бутылку для личного употребления. Любая вторая облагается непосильным для советского человека налогом. Далее события разворачивались так.
Прилетев в Амстердам, Анна Михайловна выкладывает свой чемодан на прилавок к таможеннику. Тот, поигрывая замочками, спрашивает:
— Мадам провозит водку?
Анна Михайловна отвечает срывающимся баритоном:
— Провожу одну бутылку для личного употребления. Таможенник щелкает замочками, крышка чемодана отскакивает и открывает его восхищенному взору незабываемую картину. В чемодане с угла на угол, лежит, как гусак, четверть водки (трехлитровая емкость). Таможенник бережно закрывает чемодан, придвигает его к владелице, прикладывает руку к козырьку и уважительно произносит: «Я преклоняюсь, мадам!»
УБЕДИТЕЛЬНАЯ АРГУМЕНТАЦИЯ
Надумал Н.С.Хрущев провести реформу русского языка: показалось ему, что корову писать через «а» удобнее. И во всех газетах, включая «Лесную промышленность» и «Социалистическую индустрию», каждый день стали выяснять, как правильно писать «огурцы», «цыган» и «заяц». А потом вдруг как ножом отрезало. приходят утром газеты, а в них ни «цигана», ни «заеца». люди недоумевают: что случилось? А случилось вот что.
Академику Виктору Владимировичу Виноградову было поручено подготовить реформу и доложить на Президиуме Академии Наук. подготовил Виноградов предложения и докладывает: «Как и в любом деле, прежде всего нужны деньги и штаты». все члены Президиума понимают, что язык дело общее, и готовы деньги и штаты от других важных дел отобрать и на реформу направить. Все, кроме Петра Леонидовича Капицы. Капица же спрашивает:
— Почему это мы должны судорожно изыскивать деньги и штаты? Я не вижу в языке никаких кризисных явлений — как говорили, так и гворим; как писали, так и пишем.
— Дело в том, — объясняет Виноградов, — что наш язык захлестывает стихия безграмотной журналистики. В газетах, журналах, по радио, на телевидении постоянно нарушают правила грамматики, ставят неверные ударения и так далее; ошибки тиражируются миллионами экземпляров и грозят превратиться в норму...
— Примеры, приведите примеры! — требует Капица.
— Ну вот такой пример. Есть в русском языке фамилии, которые в женском роде не склоняются, а в мужском обязаны склоняться. А их перестают склонять и в мужском. Поезжайте к Тимирязевской академии, там стоит памятник академику Вильямсу, а на пьедестале написано: «Академику Вильямс», будто он женщина.
— Не понимаю, в чем нас пытаются убедить, — говорит Капица. — Вот рядом со мной сидит мой друг Петр Александрович Ребиндер (а про академика Ребиндера все знают, что он завзятый собачник и большой поклонник прекрасного пола)... Все мы говорим «кобель Ребиндера». Никто ведь не скажет «кобель Ребиндер». Мы склоняем фамилии такого типа.
На этом обсуждение завершилось. Ни денег, ни штатов Президиум на реформу не выделил, и она скончалась тихой смертью.
РАЗЛИЧНЫЕ МЕТОДЫ
Памятный банкет в тесной ресторанной комнате после докторской защиты Наташи Думовой. На почетном месте восседает академик Исаак Израилевич Минц, пользующийся слуховыми очками. В какой-то момент ему потребовалось в туалет и, протискиваясь за спинами сидящих, он оперся мне на плечи и завопил:
— Дорогой мой! Вчера в газете «Правда» я прочитал вашу статью, как вы из дерьма науку делаете.
Ору:
— Это в каком же смысле, Исаак Израилевич?
— Да в том смысле, что ведь все ваши находки, как я понял, в древнем дерьме сохраняются.
Присутствующие с интересом прислушиваются. Ору еще громче:
— Правильно, Исаак Израилевич! только это лучше, чем из науки делать дерьмо!
— Согласен с вами, голубчик.
РИСК ВСЕГДА ОПРАВДАН?
Как-то оказался с И.И.Минцем в Будапеште. Вечером посиделои за ужином, выпили коньячку, и старик разговорился:
— Перед войной на XVIII партконференции (а она проходила в бывшем театре Зиминва, ныне Театр оперетты) оказался я рядом с Емельяном Ярославским и говорю ему: «Какое великое время мы переживаем, Емельян Михайлович! Я ведь каждый день подробно описываю в дневнике, чтобы для потомков сохранились даже мельчайшие детали нашей замечательной эпохи». А он мне на это отвечает: «Этот дневник будет главным вещественным доказательством на вашем процессе».
— Ну и что же, — спрашиваю, — вы его уничтожили?
— Нет, завернул в клеенку и зарыл в саду на даче под яблоней. недавно выкопал.
***
Академик Иван Георгиевич Петровский как-то вместе с женой Ольгой Афанасьевной приехал в Новгород. Я ему показал раскопки, новгородские достопримечательности, окрестности Новгорода, побывали мы даже на Липне и в бывшей мызе А.А.Орловой. Потом он попросил свозить его в Старую Руссу, чтобы посмотреть на дом в Гриббе, в котором жил Достоевский, когда писал «Братьев Карамазовых». По дороге остановились в Коростыни. Это высокий берег Ильменя, с которого все озеро открывается, как бескрайнее море. Петровский спрашивает: «Как далеко отсюда видно?» Я отвечаю, что мне это неизвестно, знаю только, что на плоском месте горизонт находится в пяти километрах, а тут, дескать, возвышенность... «Кто вам сказал, что на плоском месте видно на пять километров? Этого не может быть!» — «В школе, говорю, проходили. В учебнике написано». — «Не может быть! Так... Диаметр земного шара... Угол наклона... Да, действительно, пять километров!» Под впечатлением наглядно продемонстрированных возможностей математики я в Руссе подвел его к дому Гриббе, в котором тогда еще не было, как сейчас, музея Достоевского, а помещалась музыкальная школа. По случаю выходного дня школа была закрыта, и на стук вышла недовольная сторожиха. На наш подробный вопрос последовал исчерпывающий ответ: «Никакого Достоевского здесь не жило и не живет!» — после чего дверь захлопнулась.
КЛЕВЕТА ОТВЕРГНУТА
В ходе так называемой «космополитической дискуссии» некий оратор долго распинался, сетуя, что люди, проявившие себя как закоренелые враги советской власти и антимарксисты, справедливо подвергшиеся репрессиям, продолжают пользоваться трибуной для выступлений и печатать свои сомнительной ценности работы. В качестве примера был назван академик Деборин. Абрам Моисеевич Деборин выступил с ответным словом: «Я принимаю любую критику в свой адрес, но не потерплю клеветы на наши органы госбезопасности: я никогда не подвергался репрессиям!»
***
Академик Борис Борисович Пиотровский слегка заикался, вставляя в места затруднения речи слово «вот», которое в его огласовке звучало «во*хт». Член одной из зарубежных делегаций, посетивших Эрмитаж, признался, что потерял массу времени, отыскивая в словаре это непонятное слово.
АКАДЕМИЧЕСКАЯ НАХОДКА
Одна из учениц академика М.В.Нечкиной (кажется, Р.Киреева) обнаружила в архиве некий важный документ декабристского движения и принесла его показать Милице Васильевне. Та разохалась: «Это чрезвычайно важная находка! Ее немедленно следует опубликовать!» Публикация была подготовлена со всеми должными комментариями и сдана в научный журнал. Однако рецензенты вынуждены были ее отвергнуть на том основании, что этот документ еще в 20-е годы был уже издан и прокомментирован... М.В.Нечкиной.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ФАКТЫ
Милица Васильевна как-то рассказала мне историю восстановления духовных учебных заведений. В конце войны, когда церковь укрепила свой авторитет пожертвованиями в Фонд обороны, у тогдашнего патриарха Сергия состоялся необычный разговор со Сталиным. «У нас осталось совсем немного священнослужителей и мы просим разрешить открытие семинарии и академии для подготовки необходимой смены». — «Что же вы нэ убэрэгли свои кадры?! — «Растаскивают, Иосиф Виссарионович!» — «Как так растаскивают?» — «Да вот, готовили мы одного в епископы, а он стал Верховным главнокомандующим!» — «Ха-ха! Разрэшаю!»
Один высокий духовный иерарх, которому я пересказал эту историю, подтвердил ее достоверность.
ГОЛОСОВАТЬ НАДО УМЕЮЧИ
Запомнилось первое Общее собрание академии после избрания академика Анатолия Петровича Александрова президентом. Собрание проходило в Доме ученых, и по его программе потребовалось голосование с подсчетом голосов академиков. Для подсчета были назначены три выдающихся академика. Правую сторону считал С.Л.Соболев, левую — Г.И.Будкер, галерку — уже не помню кто. Считали, потом для верности пересчитывали. У всех сошлось, а у Соболева получились разные цифры. Александров отечески журит Соболева: «Что же это вы? Выдающийся математик, а считать не научились!» Соболев оправдывается: «Анатолий Петроввич! Видите ли, некоторые академики так неаккуратно голосуют, что невозможно понять, то ли они голосуют, то ли за голову держатся». Александров: «Товарищи академики! очень прошу вас в момент голосования держаться не за голову, а за любое другое место!»
А ТЕМА ВСЕГДА НАЙДЕТСЯ
Член-корреспондент Исаак Абрамович Казарновский был яростным противником всяческих лженаучных проявлений, когда в моду стали входить разные экстрасенсы и прочие предтечи чумаков и кашпировских. произнес он с трибуны Общего собрания очередную гневнуб речь, которая побудила А.П.Александрова к воспоминаниям:
— Были у меня две сестры немного постарше меня. И эдак в 1912-м заразились они модным тогда поветрием столоверчения. Прибегают однажды и с восторгом рассказывают отцу: «Папа! Мы сегодня целый час разговаривали с духом Льва Толстого!» Отец на это сказал: «Я вполне допускаю существование духов. Следовательно, допускаю и существование духа Льва Толстого. Но я даже вообразить не могу, о чем целый час дух Льва Николаевича мог с вами, дурами, разговаривать».
Наталья Смирнова
